Виноградники ночи

Достав из кармана еще одну монетку, Марк бросил ее на поднос, прошел к двери. Поравнявшись со столом, нагнулся, словно что-то подбирая с пола… И, уже открывая дверь, услышал за спиной глубокий вздох: ныряльщик выплыл на поверхность.

Женщина… Не молодая и не старая… Не дождалась и даже не оставила записки… Что-что случилось. Но что? Вдруг навалилась усталость. Надо передохнуть, постоять в тени дома, прикрыв глаза. Тело стало бесплотным, скользит по воздуху, никого не задевая. Кружит ветер по улице, вздымает сор, мелькают тени, ветер рвет их в клочья, и не тени это, а облака.

Распрямился, поправил шляпу. Здесь он стоял на углу Кинг-Джордж и Агриппас августовским полднем 194… года… Отлепился от стены, медленно побрел по Кинг-Джордж. Поворот на улицу рава Кука, подъем вверх до Невиим, снова поворот, и мимо особняка за каменной оградой — к подъезду соседнего дома.

После солнца на улице — ослепительная тьма, но вот уже она рассеивается, и различима вязь букв, выгравированных на бронзовой, подернутой зеленой патиной табличке… Постоял, прислушиваясь. Позвякивала посуда, плескала вода. В полумраке, водя ладнью по стене, нащупал гладкую кнопку, осторожно надавил…

…Глухая тишина и дверь — она надвигается на него, давит своей непомерной тяжестью! Яков закричал — проснулся… Утро, визгливые голоса, дальний гуд рыночной Агриппас. И комната, которую нужно всякий раз, просыпаясь, обживать заново. Вот так, лежа на смятой тревожными снами простыне, вот так, медленно поворачивая голову — дощатая дверь с облупившейся белой краской, совсем нестрашная (он никогда ее не закрывал), примус, грязный стакан — вчера на ночь пил чай, не допил — полураскрытый платяной шкаф, рядом — стул с книгами. Они лежат и на полу, и на другом стуле вперемежку с одеждой. А дальше… да-да вспомнил, проход в другую комнатку, где стол у окна, и из окна — свет. Вспомнил, поверил уже, не поворачивая головы. Или взглянуть, чтобы до конца убедиться в неотменяемой как вид собственного тела, распростертого на простыне, вещественной как вещдок, беспросветно-вязкой реальности мира.

Сон был из другой жизни, которая не отпускала, заставляя тревожно сжиматься сердце. В той жизни он сидел, согнувшись, на каменном выступе стены, и не было уже ни ночи, ни дня — лишь стены и стальная дверь… Но боже мой, теперь ведь можно встать, выглянуть в окно, увидеть синее, яростно сияющее небо и черепичные крыши домов, нисходящие к Старому городу — там издалека посверкивает, следит глаза ярко-желтая как солнце мечеть Кипат ха-Села. Можно спуститься во двор по шаткой чугунной лесенке, выйти на улицу и просто пойти, пойти, куда глаза глядят… Почему же они все глядят в стальную, страшную, немую дверь? Ее ведь нет! Сел на кровати, обхватил руками голову с седыми растрепанными волосами…

В этот момент в томной жаркой тишине раздалось торопливое шарканье, словно кто-то елозил по камням двора, потом — резкий стук в стену… Яков поднялся и, пройдя в соседнюю комнату, выглянул в окно: внизу, у лестницы, лежал, раскинув руки, некто в потертых, слишком коротких брюках, из-под которых торчали бледные худые ноги в сандалиях. Одна соскочила и валялась рядом с темными очками, поблескивавшими на солнце. Кто-то склонился над ним. Яков видел только широкополую шляпу. Вдруг — вскинул голову: глаза встретились; словно почувствовав невидимый удар, отшатнулся, вскочил, скрылся за углом… А тот по-прежнему лежал неподвижно, задрав к небу скуластое лицо. Остаться в комнате или спуститься? Человек нуждается в помощи. Да-да, нужно осмелиться, выйти за дверь, вдохнуть сухой пыльный воздух — и уцелеть…

Натянул штаны, сунул ноги в разношенные тапочки и осторожно, ступень за ступенью, прикрывая глаза от солнца, спустился по лестнице вниз. Там снова была тень, и он увидел, что никого уже нет на земле, и только палка, отброшенная к стене, напоминает о случившемся. Поднял ее, осмотрел, коснулся узкого клинка на ее конце, и вдруг — кольнуло в сердце, и еще раз. Медленно сполз по стене, палка выпала из рук. Он полулежал, прислонясь к стене, закрыв глаза, держась за сердце… Оно замирало, и он скользил куда-то вниз, в пустоту, и она не имела дна.

«Что с вами? Вам помочь?» — прозвучал над ним тревожный женский голос. «Пожалуйста, если можно…», — сказал он и взглянул вверх. У нее были большие внимательные глаза. Темные волосы, выбившиеся из-под шляпки, съехавшей на ухо, трочали в разные стороны. «Вы милая, — сказал он. — Спасибо». «Вам лучше?» Он хотел ответить, но сердце снова подпрыгнуло, замерло, рванулось, забилось… Смертельно усталое, оно хотело жить. «Погодите… — проговорил он. — Дайте, дайте же… Вот так». Одной рукой упираясь в стену, другой — в ее плечо, поднялся, ухватился за поручень лестницы, постоял, передохнул, стал медленно взбираться по ступеням… Сердце снова замерло. Пошатнулся. Неожиданно жесткие, не по-женски сильные руки обхватили его и, доверившись им, и уже не боясь, он поднялся по лестнице. «Сюда… Да, вот так».

Он сидел на кровати, а она стояла посреди комнаты, оглядываясь по сторонам… «Где вода?» Ткнул пальцем в сторону соседней комнаты. Схватила со стола стакан, исчезла, снова вернулась. Вода была теплая, пальцы дрожали, струйка пота стекала по виску. «Как вы себя чувствуете?» — снова услышал он высокий тревожный голос и увидел — совсем близко — карие, с золотистыми искорками, глаза. «Мне уже хорошо, — сказал он. — Побудьте еще… Не уходите. Как вас зовут?» «Мина, — проговорила она после паузы, показавшейся ему бесконечной. — А вас?» «Яков». «Господи, как можно так жить! В таком… — удивленно покачала головой. — Я вернусь!», — пошла к двери, обернулась: маленькая, полная, с тяжелой грудью стареющей женщины. И эти внимательные, молодые, устремленные ему навстречу, глаза.

В полумраке, водя ладонью по стене, нащупал гладкую кнопку, осторожно надавил… Не слышно уже плеска воды. Он представил, как она стоит по другую сторону, вслушиваясь… «Простите, — проговорил он как можно внятней и громче, — я ваш сосед с верхнего этажа. Не могли бы вы уделить мне несколько минут? Если вас не затруднит, конечно…» С вязким звуком, словно выдернутая пробка, приоткрылась дверь — он приподнял шляпу — дверь подалась еще, просвет увеличился, и он различил в полутьме очерк женской фигуры.

— Проходите… — проговорил уже знакомый голос.

Он шагнул за порог и оказался в просторной передней, казавшейся однако же значительно меньшей из-за многочисленных полок и сундуков, загромождавших ее. В жаркой духоте стоял кисловатый запах лежалых вещей и старого дерева.

— Сюда.

Он прошел вслед за ней по узкому проходу между вешалкой и комодом, и оказался в комнате с тяжелыми занавесями на окнах. Глаза его, уже привыкшие к полумраку, различили большой полированный стол посреди комнаты, кресла с высокими спинками, диван, на стене — картину в витиеватой раме: скалистые горы и водопад.

— Садитесь. Хотите что-нибудь выпить?

— Воды, если можно…

Мягкие объятья дивана. Снял шляпу, положил на инкрустированный журнальный столик поверх кипы газет. Вернулась, поставила перед ним стакан с водой. Блики света на поверхности стола, на гранях стакана. Села в кресло напротив. Длинный бесформенный халат, перехваченный поясом. Похоже, под халатом ничего нет.

— Слушаю вас.

— Видите ли… Я снял комнату на месяц, и он кончается.

— И что же?

— Думаю остаться здесь еще месяца на два. Хочу заплатить.