Виновато море

Над кроватью, точно привидение, висела москитная сетка, а возле кровати горела лампадка. Неужели это она ее оставила? Миа настороженно осмотрелась: рюкзак был на месте, но все же что-то поменялось.

Тут она поняла: дневник. Он лежал на низком столике из бамбука – там, где она и оставила его раскрытым, – но только сейчас на нем оказалась ручка со снятым колпачком. Подойдя ближе, она увидела запись, сделанную чужим почерком на чистой странице. Слова были не слишком раборчивы – небрежные каракули с наклоном вперед.

Наклонившись над столом, она увидела, что внизу страница была вымазана чем-то темным.

Кровь.

В течение нескольких секунд она пыталась разобрать слова и внезапно все поняла. Чтобы удержаться на ногах, ей пришлось схватиться за край стола. Ее охватила паника, жар подступил к самому горлу.

– Прошу тебя, Господи, – пробормотала она. – Прошу, не надо. – Она резко вырвала страницу из дневника, прижимая ее к себе, и босая выскочила из комнаты и растворилась в ночи.

Засунув выдранную страницу в задний карман, чтобы освободить руки, Миа бросилась вверх по тропе. Ее ноги бились о невидимые камни и торчавшие корни деревьев, но она не обращала на это внимания, понимая, что важна каждая секунда.

– Послушайте, вы в порядке?

Вздрогнув, она обернулась.

На обзорной площадке чуть в стороне от тропы стояла какая-то пара. Они смотрели на нее.

Миа выбилась из сил, ее лицо пылало. Она представила, какой у нее сейчас вид: одинокая босоногая женщина, бегущая среди ночи.

– Вам чем-то помочь? – Выражая готовность, мужчина сделал шаг вперед.

– Нет, – отозвалась Миа. Втянув голову в плечи, она скрылась в густых зарослях у тропы, ведущей к вершине. Ей приходилось продираться сквозь крючковатые ветви, которые били и царапали ее руки и ноги.

Через несколько минут среди деревьев забрезжил лунный свет, и она поняла, что почти добралась. Сделав усилие, преодолела последний подъем и оказалась на вершине, вся в испарине.

Ной, точно страж океана, стоял на краю утеса – ноги на ширине плеч, спина прямая. Она вспомнила, что он торопливо написал на страничке ее раскрытого дневника – несколько бессвязных слов отчаяния – и кровь на странице – его или Джеза? – будто зловещее предзнаменование.

– Ной, – тихо позвала она, обозначая свое присутствие.

Он еле заметно повернул голову в ее сторону.

– Не делай этого. – Она вспомнила о своем отце, том парне с пронзительным взглядом на фотографии группы. Ведь если бы кто-нибудь тогда застал его – может, сосед или собирающий плату за жилье домовладелец – и вовремя сказал нужные слова, все могло измениться.

Сколько людей перебывало в подобных раздумьях: край обрыва, веревка под потолком, крыша высокого дома, пуля из пистолета! Все они стремились оборвать переполняющее душу ощущение отчаяния с горьким привкусом безнадежности. И Миа среди них. Она представляла себе то мгновение, когда наступает пустота, когда вся тяжесть вины и страданий вдруг исчезает. Навсегда. Она двинулась вперед…

– Нет!

Она замерла. Она была уже футах в десяти от него – достаточно близко, чтобы заметить на его темной майке пятно крови, похожее на распустившийся цветок.

– Уходи, – не поворачиваясь, велел он. Ей было понятно это чувство вины. Отчасти оно их и связывало. Она ушла от тех, кого любила – от прикованной к постели матери, от жизни с Кейти, от Финна. Потому что уйти оказалось проще, чем остаться, – остаться там, где люди, которые были ей небезразличны, могли заглянуть ей в глаза и увидеть в них страх. Но она не уйдет от Ноя.

– Я тебя не брошу.

– Ты мне здесь не нужна.

– А зачем же ты пришел сегодня на берег? – спросила Миа.

– Что?

– Ты же сказал, что улетаешь с Бали. И не улетел. Почему?

Его пальцы сжались в кулаки:

– Я… Я не смог.

– Из-за Джеза?

– Да, – признался Ной. – И из-за тебя тоже.

– Я не просто так сказала, что люблю тебя. Я действительно тебя люблю.

Он опустил голову:

– Это ничего не меняет…

Миа начала было возражать, что это не так, но вдруг поняла, что он не закончил.

– Он утонул из-за меня, – продолжал он. – Нельзя было его туда отпускать… Он был еще не готов.

Джонни…

– Волны оказались слишком большими. Я даже не видел, как его снесло.

– Ты же пытался его спасти.

– Нет. Не так, как должен был. – Она видела, как вздрагивают его плечи, и решила, что он плачет. – Когда я добрался до него, он лежал лицом вниз. Уже мертвый. Я приплыл с трупом.

– Это не твоя вина.

Но он ее не слышал.

– Джез прав. За это я его и бил. Готов был убить. – Его голос сорвался. – Я как отец…

– Ты хороший и добрый, Ной, – уверяла она, потому что сама верила в это. И хотела, чтобы в это поверил и он. – И вовсе не похож на отца. – «Как и я на своего». Теперь она это понимала. Темное наследие Харли не могло предопределять ее жизнь – все было в ее руках.

– Не могу так жить…

Ее испугало послышавшееся в его голосе отчаяние. Она тяжело дышала, и водка по-прежнему давала о себе знать, притупляя мысли. Очень важно было сохранять ясность ума, чтобы подобрать правильные слова.

– Гибель Джонни – это трагедия. Ужасный несчастный случай. А ты думаешь, он бы хотел, чтобы ты это сделал?

Она подождала, но он не отвечал.

– Что бы он сказал, если бы сейчас увидел тебя?

Ной схватился за голову. Она заметила его мелькнувшую татуировку – в свое время она считала ее красивой, но теперь ей казалось, что черные чернила, просочившись ему в кровь, отравляли его.

– Если он был хоть немного похож на тебя, он бы велел тебе отойти от края, – продолжала она.

– Какая разница? Его нет!

Желчь подступила к горлу. Она пыталась глубоко дышать – ей необходимо было сконцентрироваться, отвести Ноя от края.

– А Джез? – Она заставляла себя говорить ровным спокойным голосом. – Если ты сделаешь это, он останется один.

– Ему будет лучше.

– Он любит тебя…

– Нет.

– Я же видела, Ной. Ради тебя он бросился в волны. Он страшно боялся потерять тебя, – продолжала говорить она. – И последнее, что он запомнит, – вашу драку и то, как он обвиняет тебя в гибели Джонни. И все, что ты сейчас чувствуешь, перенесется на него. Ты лишишь жизни не только себя – ты заберешь и его жизнь.