Винтервуд

Остальную часть дня Шарлотта не выходила из своей комнаты, если не считать краткого посещения леди Тэймсон.

— Я не могла не услышать кое-чего из того, что говорилось, мисс Херст. Хозяйка, по-видимому, расстроена визитом мистера Пита. Она сказала: «Вы должны заставить его уехать». А миледи только рассмеялась и сказала: «Попробуйте, попробуйте! — Она повторила это слово несколько раз. Потом сказала: — Дайте мне спокойно умереть, вы оба». Мне что-то это не нравится, мисс Херст.

— Что вам не нравится?

Элиза поджала губы. Ее честные глаза выражали недоумение.

— Мне не нравится то, что происходит, но я не могу сказать в точности, что именно не так. Единственное, что я знаю, — я на стороне этой бедной старой женщины. Да и, если уж говорить правду, на стороне мисс флоры. Она единственный человек, проявивший хоть сколько-нибудь любви к своей бабушке. Ох и шум же поднимется из-за этого секретного завещания!

— Храните секрет, Элиза, — настойчиво напомнила ей Лавиния.

В этот вечер Джонатан Пит пришел к обеду. Лавиния не знала, кто его пригласил, но, во всяком случае, он заявился — нагловато красивый, преувеличенно внимательный к Шарлотте, которую он именовал «моя хорошенькая кузина». Он проявлял также весьма большой интерес ко всему, что его окружало, и Лавиния заметила, что глаза его задумчиво блуждают. Он даже проверил носком ботинка толщину ковра, не обращая внимания на то, что его движение было всеми замечено.

— Интересуетесь коврами, мистер Пит? — сухо осведомился Дэниел.

Ничуть не смутившись, Джонатан беззаботно рассмеялся и сказал, что интересуется вообще всем.

— У вас чудесный дом, мистер Мерион... Откровенно говоря, я не привык к роскоши.

— Выходит, вы никогда не жили у своей тетки в Венеции?

— Господи, конечно же нет. Я много лет не видел ее. В этом отношении мы с Шарлоттой находимся в одинаковом положении.

Шарлотта слегка поморщилась, словно выражая недовольство его фамильярностью. И тем не менее она не могла отвести от него глаз, словно ее загипнотизировали. Она могла бы сослаться на головную боль и остаться у себя в комнате, но она, похоже, боялась, как бы Джонатан не очутился в столовой без нее, боялась того, что он может сказать или сделать.

Гость он был, без сомнения, занимательный. Он много путешествовал и очень живо рассказывал о чужих странах, народах и своих странствиях на пароходах и на парусных кораблях. Он заявил, что после кончины бедной тетушки намеревается уехать в Америку.

— Я мечтаю открыть собственное дело в Нью-Йорке. По-моему, это гораздо более процветающий город, чем Лондон.

— Чем вы будете заниматься? — спросил Дэниел.

— Я еще окончательно не решил. Это будет зависеть от того, каким я буду располагать капиталом. — Он снова с намеренной медлительностью обвел взглядом комнату. Глаза его задержались на Лавинии. — Кроме того, я женюсь. — Он рассмеялся, оскалив свои красивые белые зубы. — Пора мне угомониться.

— У вас кто-то есть на примете, Джонатан? — весело спросила Шарлотта.

— Пожалуй, да.

— Вы не уверены? Полно, Джонатан, уж кто-кто, а вы то, я думала, не сомневаетесь в себе. — Шарлоттой, казалось, овладела какая-то неудержимая веселость, почти граничившая с истерикой. Глаза у нее ярко сверкали, и было в них что-то диковатое. — Чего вы хотите от женщины? Красоты? Хозяйственности? Богатства?

— Силы духа, — сказал Джонатан, глядя на Лавинию. — Если хотите — дьявольской отваги, крутого нрава и сильного духа. Она должна походить на лошадь чистых кровей. — И он залился своим несмолкаемым смехом. — Если все это будет сочетаться с красивой внешностью, я буду считать себя счастливчиком.

— Вы, как видно, очень уверены в себе, молодой человек, — вставил сэр Тимоти. — Эта наделенная сильным духом молодая женщина, быть может, и смотреть на вас не захочет.

— Думаю, захочет, — сказал, улыбаясь, Джонатан — Уверен, захочет.

Лавиния сделала какое-то резкое движение и лишь в последнюю минуту сумела взять себя в руки. Ей казалось, она способна была плеснуть свой бокал вина в физиономию этого ужасного человека. Она знала, что до тех пор, пока он не уберется из Винтервуда, она не почувствует себя в безопасности.

Казалось, вечер никогда не кончится. Во время пения Шарлотты Джонатан перелистывал страницы нот. Потом он подошел и уселся возле Лавинии, которая не поднимала глаз от своего вышивания.

— Где вы этому научились? — спросил он. Тон его был таким наглым, таким издевательским, что Лавиния, находившаяся в крайне напряженном состоянии, уколола себе палец и вынуждена была приложить носовой платок к выступившей капельке крови.

Джонатан отреагировал на это своим громким «ха-ха-ха!»

— Я вижу, это не свойственное вам от природы занятие. Шарлотта, как могло случиться, что вы взяли в гувернантки женщину, не блещущую истинно женскими талантами? Может, у мисс Херст лучше обстоят дела с арифметикой?

Уязвленная, Лавиния подняла голову, чтобы взглянуть на него, но вместо этого перехватила устремленный на нее взгляд Дэниела. Сердце у нее упало. Она впервые увидела в его глазах вопрос.

— Мисс Херст не гувернантка, — спокойно возразил он. — И к тому же она не на суде.

При этом злосчастном слове лицо Лавинии залилось краской, но, слава Богу, непредсказуемой Шарлотте не понравилось даже то сомнительное внимание, которое было уделено Лавинии. Она стремительно прошла через всю комнату, спросив на ходу, не пожелает ли Джонатан сыграть партию в безик. Сэр Тимоти любит эту карточную игру, да и она тоже.

Лавиния воспользовалась случаем, чтобы, пробормотав какие-то извинения, выскользнуть из комнаты. Она не пошла наверх, так как была слишком взволнована и возбуждена. Она направилась в длинную галерею, освещенную только светом луны, и стала быстро ходить по ней взад-вперед, пытаясь успокоиться. Когда-нибудь она не совладает со своим вспыльчивым характером, и тогда со всем будет покончено: ей придется распроститься с Флорой, в ее новеньких туфельках, в которых она должна начать ходить, с бедной умирающей леди Тэймсон, с таинственной роскошью этого дома, с очаровательным синим садом, полным никем не нарушаемой тишины...

Только раздумывая обо всех этих вещах, она сознавала, как много они для нее значат... даже Флора с присущим только ей набором дурных манер, чрезмерной патетики и неуловимой прелести.

Лунный свет неяркими кругами лежал на полу. В темноте ей приходилось обходить мебель и две закованные в латы фигуры, стоявшие возле двери. Они словно наблюдали за ней. И вдруг, когда она опять оказалась рядом, одна из фигур заговорила:

— Что случилось, мисс Херст? Почему вы так взволнованы?

Не будь она так погружена в свои мысли, она заметила бы его раньше. Его белая манишка отчетливо виднелась в темноте и ничуть не походила на закованную в латы грудь.

— Зачем вы так пугаете меня, мистер Мерион?

— Простите. Хотите, я позвоню, чтобы зажгли свет?

— О нет, нет. Я пришла сюда на минутку, чтобы побыть одной.

— Вас тревожит мистер Пит?

Он сам сказал, что она не на суде. Не собирался ли он теперь предать ее суду и подвергнуть перекрестному допросу?

— Он, пожалуй, слишком фамильярен, но не мне критиковать ваших гостей.

Дэниел энергично пробормотал какое-то слово, но тут же прикусил язык.

— Вам подобная скромность не к лицу. Почему, черт побери, вы считаете нужным скромничать?