Виолончель

– Надо же! В кои веки ты повинилась.

В ресторане зазвучала музыка, и приятный томный голос вокалистки заполнил пространство.

– О! Опять охотница пришла. Как всегда, излишне броско одета. Плывёт меж столиками, не торопясь…, чтоб все успели заметить её. Занимает столик у окна.

Матвей, чуть повернув голову, посмотрел на вошедшую и процитировал:

– «…И медленно пройдя меж пьяными,

Всегда без спутников, одна,

Дыша духами и туманами,

Она садится у окна…».

– Да. Только здесь пьяные не кричат: «Ин вино веритас»…

– Милая, это же не кабак начала двадцатого века…

– Ты хочешь сказать, Блок бродил по кабакам? Как-то не вяжется с его образом. Он же не был беден.

– Но и не был богат. Да и назови мне хоть одного богатого поэта? Я таких не припомню.

– Ты – богат. Вот предо мной сидит пример успешного и богатого поэта.

– Я богат, если это можно называть богатством, своим бизнесом. Я иду по земле в грязных резиновых сапогах, в телогрейке и шапке-ушанке. Пряча за всем этим кусочек своей светлой души, куда проникают лучики солнца и играют гранями бриллианта

– сверкают.

– Бриллиантовый ты наш! Скромный поэт-бизнесмен. А может…, и стихи твои лишь продукт бизнеса? Ты же сам говорил: «Всё должно приносить прибыль. Если прибыли нет, то это баловство».

– Может быть… – Матвей прислушался к зазвучавшей мелодии, – Узнаешь?

– Нет. Но… красивый блюз! Потанцуем?

– С удовольствием!

– Говоришь, моих вещей у тебя дома больше, чем в моём шкафу осталось? – Элеонора положила руки на плечи Матвея, слегка приобняв за шею и наклоняя его голову к себе. – Тогда мне и переезжать не надо – я уже переехала! Верно?

– Наконец-то решилась! А это уже некий элемент определённости в моей жизни…

– Я – элемент твоей жизни?

– Не придирайся, пожалуйста, к словам. Егору позвонишь сама или мне поговорить?

– Не надо – сама. Я справлюсь. Позже скажу…, не сегодня – не хочу омрачать вечер тяжёлым и бессмысленным разговором, выслушиванием упрёков. И, кстати, – Элеонора встрепенулась, – когда приедем к тебе, откроешь дверь квартиры, возьмёшь меня на руки и внесёшь через порог….

– Без церемоний никак? – рассмеялся Матвей, обняв за талию и прижав партнёршу по танцу к себе, целуя её в губы. – Ладно, моя принцесса. Пусть так и будет.

– Ну и хорошо.

Элеонора положила голову на грудь Матвея, прикрыла глаза и мечтательно улыбнулась. Музыка ласкала её слух, вино – будоражило кровь, а крепкие объятия Матвея наполняли её тело теплом и истомой.

Егор

УТРО.

СПАЛЬНАЯ КОМНАТА.

Егор открыл глаза. «Звонок в дверь или показалось»? Он протянул руку к прикроватной тумбочке и взял смартфон: часы на дисплее показали цифры – 09.25. «Ого! Что это меня так разморило? Засиделся вчера…». Егор вспомнил, что Элеонора так и не вернулась вчера домой и для звонков была недоступна. Он посмотрел на её сторону кровати, тяжело вздохнул…. Зазвонил звонок входной двери. «Значит, не показалось». Егор приподнялся на кровати и перебрался в инвалидное кресло, стоявшее возле неё. Вчера он уснул как был, в одежде – в спортивном костюме. Звонок в дверь повторился.

Егор поехал открывать. Глянул в висевшее в прихожей большое зеркало, покачал сокрушённо головой: сквозь зеркальное полотно на него смотрел плохо узнаваемый двойник – небритый, мятый, с опухшим ото сна лицом, с лохматой, нечёсаной головой.

– Кто там?

– Служба доставки.

– Я ничего не заказывал.

– Заказчиком значится Элеонора Свиридова, в заказе этот адрес доставки.

Егор отщелкнул щеколду замка и, приоткрывая дверь, чуть отъехал вглубь квартиры.

На пороге стоял молодой человек в футболке и бейсболке зелёного цвета, держа в руке блокнот с заказами. Возле его ног разместилась обычная клетчатая сумка с водружённой на неё коробкой пиццы.

– Здравствуйте! Егор Свиридов – правильно?

Егор кивнул головой, подтверждая верность сказанного.

– Вот… это всё Вам, – молодой человек указал рукой на сумку. – Пицца, а там в сумке, контейнеры с пловом, борщом, салатами и…, – рассыльный заглянул в свой блокнот, – и жареное мясо. Всё. А! Ещё – письмо.

–Письмо? От кого же?

Молодой человек взял конверт, лежащий поверх коробки с пиццей, повертел в руках, его рассматривая, и протянул Егору.

– Письмо не подписано. Мне контейнеры надо выгрузить из сумки… Здесь на пороге или я могу всё это внести на кухню и там выложить?

– Да, пожалуйста, если не затруднит, то – на кухню. Можно не разуваться – я босиком по квартире не хожу. – Егор хотел пошутить, но шутка не удалась, и лишь горькая усмешка тронула его губы. Рассыльный же вообще никак не среагировал на его слова – проследовал молча на кухню и принялся выгружать содержимое сумки на разделочный стол.

– Теперь всё. Распишитесь, пожалуйста.

Егор расписался в получении, юноша молча проследовал на выход, и уже оттуда донёсся его голос и щелчок закрываемой двери:

– Всего доброго Вам, Егор.

– Всего доброго. – сказал в пустоту Егор: его никто не мог уже услышать. Он вновь один в квартире. – И тебе, мир, всего доброго!

Егор посмотрел на конверт, покоящийся у него на коленях и, взяв его в руки, так же, как и рассыльный, повертел и даже понюхал. «Да, определённо, это её любимые духи. Какое оправдание в конверте? Что там?». Положил конверт на кухонный стол и принялся заглядывать в контейнеры, а затем – накладывать всё в одну тарелку. Он был голоден. Только сейчас осознал, насколько голоден. Жадно поглощая пищу, изредка бросал взгляд на неподписанный конверт, хранящий в чреве своём некую тайну, которая явно несёт в себе не радостную весть, а горечь – горечь утраты и поражения. Он был в этом уверен. Всё шло к такому финалу. Миг соприкосновения с этой вестью он откладывал на более позднее время – когда его душа успокоится, а сердце перестанет учащённо биться. Тогда он будет готов прочесть то, что Элеонора не захотела проговаривать по телефону. «Позже. Как можно позже, только не сейчас».

Насытившись, Егор положил на салфетку, укрывавшую его колени, тарелку и, подъехав вплотную к мойке, вымыл посуду. Вытерев руки, вновь вернулся к столу, разглядывая конверт, поправил ворот спортивной майки, будто душивший его в это время. В его душе просыпался гнев, всё это время молчаливый и усмиряемый. Так и не притронувшись к конверту, он резко развернулся, задев и опрокинув табурет у стола, и выехал из кухни.

Оказавшись вновь в комнате, посмотрел в окно. Там, внизу, бурлила, кипела жизнь – жужжали машины, сигналили нетерпеливые водители, пешеходы скользили ручьями по тротуарам, плотными потоками перетекали улицу по зебре пешеходного перехода. Всё, как обычно, там – внизу, у них. Всё как обычно и у него, лишь назойливо пульсирующая жилка на виске добавляла тревожности и раздражения.

Небо, почти сплошь затянутое облаками, лишь усиливало тревожность души виолончелиста. Солнце, спрятавшееся за сумрачным покрывалом облаков, не бросало больше своих радостных лучей в его сторону. Окна домов напротив зияли прямоугольными провалами, и в каждом – безграничная тьма и одиночество. «Одиночество пустых квартир…».

– Лю-ю-юди-и-и! – произнёс шёпотом Егор. – Вы есть ли в этой суетливой, безумной реке внизу, в этих тёмных квадратах окон? Где вы, не поражённые вирусом скачек и погонь? Неужели только я, насильно вырванный из этой гонки, понимаю весь бред этих устремлений и желаний? В этой гонке…, нет – погоне! В погоне за иллюзиями и миражами, в погоне за призрачным счастьем мы не видим ни себя, ни своих близких. Мы больше не дорожим теплом рукопожатий, теплом искренних слов, молчаливым, не отягощающим присутствием…. Нам не до этого, не до романтических пустяков: жизнь диктует свои правила – кредиты, долги, планы, желания….