VIP PR

– Но как так можно? – пролепетала Кристина в трубку и сама не узнала своего трагического голоса. И на этот раз ее скорбь была не театральной, а самой что ни на есть настоящей. – Как можно было шутить с таким заболеванием! Это был беспроигрышный ход! Она знала, что сможет развести нас на жалость! Я права?

– Права, Кристина. Будь прокляты те, кто играет с онкологией! – кипятился адвокат, – Рак – это самое страшное, что может случиться с человеком, а то, что Тантанова использовала этот прием – в очередной раз доказывает, что в этой твари нет ни капли совести! Ни грамма!

– Вот они и написали сегодня… – Веерская понуро сидела на скамейке.

– Это месть, Кристин. Мы на них напали и обязательно бы выиграли! Но правительственный указ был подписан как раз не вовремя, когда тебя не было в стране, ты была далеко! Тебе было не до этого, а я повелся на обман! Тантановой это сыграло на руку, но чтобы протянуть время до вступления закона в силу им нужен был месяц вот они и придумали этот бессовестную ложь. Сама Тантанова укатила, а за нее врал Носов, этот паразит, эта глиста! Чтоб их обоих рак…

– Толь, не надо так говорить.

– Чтоб их обоих раком! – поправился Максименко. – Закон вступил в силу и они сразу осмелели! Они знают, что им за это теперь больше ничего особенного не будет. Теперь они будут поливать грязью и нас с тобой и всех других кого захотят!

– Значит, заткнуть им глотку нельзя?

– Теперь я не дам стопроцентной гарантии, Кристин. Прости, шанс очень мал. Ситуация в корне изменилась не в нашу пользу…

На глазах у Кристины в окне ее родной квартиры появился силуэт отца. Одинокая слеза актрисы пробила себе горький курс от глаза сразу до нижней челюсти.

– Толь, что нам теперь делать? – прозвучал одинокий голос в сгущенной дворовой тишине.

– Я пока не знаю, Кристин… – тихо ответил адвокат. – Надо разбираться в ситуации… Но в любом случае я это так не оставлю…

– Толь, позвони Клиффорду, я сама не могу… Мне нехорошо… – дальше она говорила с закрытыми глазами. – Я в Орле, но уже выезжаю в Москву. Как приеду – позвоню.

– Тебя встретить?

– Нет, Толь… Я хочу побыть одна. Если ты найдешь какую-то перспективку – звони.

– Да. Но видимо мне придется проконсультироваться с людьми из моей фирмы. Завтра же я соберу совет по этому делу. Приходи с Клиффом часиков в десять в мою контору.

Этот разговор прокручивался у Веерской всю дорогу от Орла до Москвы. А теперь, стоя в пробке на третьем транспортном кольце эти слова Анатолия Максименко звучали в ее голове с новой силой. Осмелели… Заткнуть глотку нельзя… Отныне могут публиковать все что пожелают.

Ее «Рено Флюэнс» глухо урчал на красном сигнале светофора, освещая фарами суетную московскую безвыходность. Телефон начал оживать – начались звонки. Первый от представителя одного банка, с которым Лоу начал переговоры о рекламе кредитной карты. Второй от самой близкой подруги – Юли Головачевой актрисы дубляжа. Следующий – от знакового по съемкам фильма «Ваша Себестоимость». Далее – два незнакомых номера, после них – один пронырливый журналист с ютьюб-канала. Ещё кто-то. Представитель банка, извинившись, сказал, что совет директоров принял решение сделать лицом банка другую актрису. Головачёва долго и сочувственно утешала подругу. Знакомый актер недоверчиво переспрашивал и, наверняка, определился с дальнейшим их общением. Незнакомцы тоже чего-то хотели выяснить. Ютьюб-проныра звал ее на интервью, но, Веерская положила трубку на категоричном «Нет!».

Веерская зажмурилась и замычала, показав зеркальцу заднего вида гневно сжатые зубы. Кажется, у нее начинаются негативные последствия. Быстро! Проклятье, как быстро! Она даже не успевает опомниться и делать какие-то защитные действия.

На очередном светофоре она отстегнула ремень безопасности, резко вышла из «Флюэнса и, громко цокая острыми каблучками, подошла к автомобилю, стоявшему позади.

– Слушай, ты, лошадь! – заявила она водительницы. – Какого х… ты мне сигналишь, у меня от тебя уже голова разрывается! Я стою в той же пробке, что и ты! Или ты меня хочешь чему-то научить? Заткись, поняла! И помаду смени, выглядишь как сельская проститутка!

Садясь обратно во «Флюэнс», Кристина Веерская почувствовала некоторую психологическую разрядку. Но этого было мало.

Телефон теперь уже не умолкал и ей пришлось сперва поставить его на бесшумный режим, а потом с отчаянным визгом швырнуть его в окно об оранжевый борт проезжающего «КаМАЗа».

Пенза

Шмюльц сидел на лавочке в сквере возле дома культуры имени Дзержинского, известного также как Дворец Культуры. Ни дворцом ни культурой в этой бывшей церкви даже и не пахло, но название, вроде как, прижилось.

Он сидел возле памятника войнам-освободителям. Ссутулившись, положив руки на колени, опустив голову, сильно задумавшись. Была глубокая ночь, стрекотали ночные насекомые, тощая псина что-то вынюхивала в кустах, ветерок едва касался крон деревьев. Начинающаяся луна и редкие звезды придавали бы пейзажу романтики, если бы со Шмюльцем сидела какая-нибудь стройная девушка с открытыми коленками. Но никакой девушки не было, вообще никого не было. Если в сквере и появлялись люди, то либо подвыпившие, либо в конец пьяные. Почему-то не было полицейских, это было странно, ведь их хлебом не корми, дай пьяненьких пособирать на вечерних улицах.

Романтики было мало. Ее, пожалуй, совсем не было ни на грамм.

Домой он не шел, трусил, там его ждала Маргарита. Опять затеет скандал. Вспомнит сегодняшний вечер и будет его пилить за пьянку. Уж лучше он посидит здесь, окончательно придет в себя, успокоится, протрезвеет, обжуется мятной жевательной резинкой, обдумает все хорошенько. Да, ему надо все хорошо обдумать. Во-первых – больше он не пьет! С этого дня он останавливает свой запой. Во-вторых – надо как-то исправляться перед женой. В-третьих (это самое главное) – надо что-то делать с Гульшат…

Шмюльц жадно отпил из бутылки уже нагретого кваса.

Как же стыдно! Сейчас она, наверное, заливается слезами. Как же все нехорошо получилось-то. Если бы он изнасиловал ее – тут хотя бы было не так обидно. Так ведь он же даже этого не смог! У него так и не встал!

Попытавшись раз, два, три, Шмюльц плюнул и ушел из квартиры Геллетдиновой. Перед уходом он вроде немного прочухался от хмеля и умолял свою любовницу не обращаться в полицию, обвиняя во всем свой запой. В порыве отчаянной мольбы он пообещал купить ей шубу.

– Гуль, пойми, – объяснялся он ей сгорбившись на самом краешке жёсткого дивана и хмуро шаря глазами по закавыристому орнаменту узбекского паласа, – это ведь не только мне нужно, но и тебе! Накатаешь на меня заяву – все узнают, что между нами были отношения. Твои родственники тебя убьют. Понимаешь? Давай мирно все урегулируем…

Он допил квас и выбросил пластиковую бутылку на газон. Хватит сидеть сиднем, брюки протирать. Он встал и зашагал домой. Стоп! У него же нет денег на шубу. Свою трехтысячную заначку он давно пропил, а до зарплаты надо ждать еще две недели. А на шубу ему надо две-три своих зарплаты, при том, что он не будет тратить ни копейки ни на еду, ни на все остальное. Это было невозможно, хотя бы потому, что он был женат и имел дочь. Он мог бы сказать Маргарите, что ему задерживают с выплатой… Кризис на предприятии и все такое… Но все равно рано или поздно он должен будет принести деньги в семью.