Vip-зал

На него со стены таращился Аль Пачино – с плаката к фильму «Лицо со шрамом».

Тони Монтана сидел с золотыми часами на запястье и бокалом виски на столе. У него красотка-жена, и дела идут хорошо, и все равно щеки ввалились даже больше, чем у отца Тедди после смерти матери.

Чернота во взгляде Монтаны переливалась за края фото, и Тедди чувствовал ее даже во мраке комнаты. Это была не та знаменитая сцена с горой кокаина на столе, где Монтана, опустившийся и развращенный, погружал лицо в порошок. Кадр на плакате сделан раньше. Когда Монтана еще был на вершине своей наркокарьеры, но уже тогда им завладела ночь.

На полке стояли две фотографии в рамках. На одной – Линда в голубом платье, в день окончания школы, счастливая. Тедди вспомнил, как потом они праздновали это событие дома у отца. Через год родился Никола, и тогда отец уже не был так доволен. Ведь Линда должна была учиться в университете или институте.

На второй фотографии вся семья целиком. Мать, отец, Линда, Дарко и он сам. Фото сделали в Белграде, когда они еще были детьми. На заднем плане каменная стена с огромным фиолетовым рододендроном, которому, похоже, лет сто. Тедди тогда исполнилось одиннадцать, и все же он отлично помнил то лето. Каждый вечер он, Дарко и отец шли в «Кафе Библиотека», а мама и Линда занимались своими делами.

Отец ел говяжий салат со сладким луком и беспрестанно курил местные сигареты «Дрина».

Они болтали о книгах, футболе и еде, и лицо отца, когда он смотрел на них, светилось теплотой. Тедди всмотрелся в лицо отца на фото. Скоро идти к нему.

Но сейчас нужно снова заснуть.

Ночь всегда была его другом.

Раньше.

В ближайшее время ему потребуется поправить финансовые дела. Двадцати восьми тысяч крон и двух золотых цепей не хватит даже на половину необходимого. Новые права – теория, вождение и сам экзамен поглотят весь его небольшой резерв быстрее, чем он успеет сказать слово «деньги». Прежде всего ему нужно найти себе жилье, и пока не найдет, надо убедить Линду разделить с ним плату за дом.

На подаренную карту он сможет купить рюкзак и пару зимних ботинок.

Все остальное, что у него сейчас было, одолженное. Проклятье, даже трусы на нем чужие, а те три пары, что он получил от Линды, лежали в стирке.

Он вспомнил вчерашнюю беседу с Деяном.

– Как насчет огнестрела? – спросил Деян, когда они вдвоем сидели в кафе в Седермальме. Тедди набрал воздуха. Деян был с ним со старшей школы. Если он остался таким же, как и до срока Тедди, то он хороший друг. Верный и страшно забавный. Но не только веселый, а и ужасно нестабильный.

– Я больше не стреляю.

Деян удивился:

– Потому что не держал в руках пушку восемь лет? Думаешь, что отвык?

– Нет, я никогда не отвыкну, ты знаешь. Но я с этим завязал. С оружием.

– Но как у тебя с подготовкой? Ты справишься, когда понадобится, так сказать, телесный контакт?

– Этим я тоже больше не занимаюсь.

Деян отклонился назад и помолчал немного. Двигался он медленно, поворачивая голову туда-сюда, как сонный динозавр.

Шарф в клетку «Берберри» свисал вокруг шеи, и воротник футболки поднят, как обычно.

– А права, как с ними дела?

– Их забрали, когда я сел. Но я хочу поскорее получить новые.

– Что за хрень-то? Не стреляешь, рук не пачкаешь, даже машину не водишь. Тедди, скажи мне, что ты вообще можешь делать?

– Я чертовски хорошо делаю садовую мебель.

Деян поднял бровь.

– В последнее время я в плотницком цехе работал, и в Халле, и в Эстерокре. Я не шучу. Скамейки, табуреты, скворечники. Я сделал семь из четырнадцати лавок, которые сейчас стоят в Хелласгордене – ну ты знаешь, в летнем клубе.

Деян отхлебнул своей «Колы Зеро». Раньше он предпочитал «Колу Лайт» – но смысл был один и тот же: держать в норме сахар в крови.

Деян прекрасно понимал, что скопилась куча проблем. Судебный пристав уже нудел насчет старых долгов «в общем и частном». «Белые» деньги будут сниматься со счета Тедди в максимальном объеме. Независимо от того, какая у него будет работа, жить ему придется на минимум, пока всякое желание работать вообще не пропадет. Но были и более опасные вещи. Вчера Линда дала ему клочок бумаги с телефонным номером. Похоже, кто-то звонил ему, кто – она не знала.

Он набрал номер.

– Да, – ответили на том конце.

Ему показалось, что он узнал голос.

– Привет, это Тедди, и кто-то звонил мне с этого номера.

– А, да, это ты. Хорошо, что позвонил. До нас дошли слухи, что ты вышел. А я-то думал, ты раньше следующего года не откинешься.

Голос звучал тягуче, собеседник говорил медленно, но невнятно, как спортсмен-борец на пресс-конференции.

– Я на свободе. С кем я говорю?

– Да это же Морган. Ты ведь меня помнишь? Могге Викинг, «толстый лорд» из кемпинга. Типа привет?

Тедди понял, в чем дело. Морган Эстлинг. Этот хмырь жил в кемпинге в Сульвалле тогда, восемь лет назад, и прославился благодаря своей неуправляемости.

Если руки Могге ничем не заняты – сморканием, почесыванием, мобильником, – он легко выходит из себя и узды на него не найти.

Время от времени к нему обращались, если требовалось вытрясти из кого-то долг или ввезти кого-нибудь в страну. По понятиям, он был шестеркой, парнем, над которым остальные ржали. Но с одним козырем – почти буквально…. Раз в неделю Могге Викинг играл в карты в клубе «Крукан» с Робертом Хильстремом. А Роберт Хильстрем – это тебе не баран начхал.

Хильстрем занимался махинациями с «Мальборо», а сейчас, по слухам, он перешел на электронику. Импорт миллионных партий сигарет из «дешевых» стран, извне Европы разным компаниям, где в качестве подставных хозяев держали каких-нибудь нищих алкашей, а склады внезапно возгорались, обворовывались, затапливались или как-то уничтожались… Смысл – за сигареты не приходится платить акцизный налог, а иногда фирма даже получала страховые выплаты.

Все, кто был в теме, знали, что эти сигареты продаются в каждом втором ларьке Центральной Швеции. На зоне поговаривали, что Хильстрем ворочил сотнями миллионов.

Тедди об этом слышал и всегда старался в теме: как раз перед тем, как туда попасть, он нашел Хильстрему курьера.

– Знаешь этого, Йонни Ульссона, помнишь его? Этого прыщавого мерзавца?

– Да, помню. Что с ним?

Тедди догадывался, к чему тот ведет, и ему это не нравилось.

– Его посадили пару лет назад.

– Пару лет? Это было шесть-семь лет назад. Разве нет?

– Ну да, и это ты нам его сосватал. Ему дали три года за посредничество в налоговых аферах.