Виргинцы (книга 1)

– Невозможно, сударыня? Ну, не знаю, - возразил Уилл.
– Маменька предупредила Фан, чтобы она держалась от него подальше.

– А, так ваша маменька действительно предупреждала Фанни об этом?

– Разумеется, дорогая баронесса?

– Еще как предупреждала! Она исщипала Фанни руку до синяков. Ну, и грызлись они из-за этого!

– Глупости, Уильям! Постыдись, Уильям!
– хором произнесли те, о ком шла речь.

– А когда мы узнали, какой он богач, то виноград, выходит, зелен, только и всего. Но теперь, когда молодую птичку от него отпугнули, он, может быть, охотится за старой, вот так! Невозможно! Почему? Ведь вы знавали старую леди Суффолк, сударыня?

– Уильям! Как ты смеешь упоминать леди Суффолк в разговоре с тетушкой?

По физиономии молодого джентльмена скользнула усмешка.

– Потому что леди Суффолк была при дворе в особом фаворе? Ну так ее уже сменили другие.

– Сударь!
– вскричала госпожа де Бернштейн, у которой, возможно, были свои причины, чтобы оскорбиться.

– Но ведь сменили? А то кто же такая миледи Ярмут? И разве леди Суффолк не влюбилась в Джорджа Беркли и не вышла за него, когда была совсем старухой? Более того, сударыня, если я чего-нибудь не перекутал, - а мы за нашим столом слышим все, о чем говорят в городе, - так Гарри Эстридж был без ума от вашей милости, когда вам уже перевалило за двадцать, и, позволь вы ему, предложил бы вам сменить фамилию в третий раз.

Это упоминание о романтическом эпизоде, случившемся уже на закате ее дней и к тому же хорошо известном всему свету, не только не рассердило госпожу де Бернштейн, как предыдущий намек Уилла на то, что его тетушка была в фаворе при дворе Георга II, но наоборот, привел ее в хорошее расположение духа.

– Au fait {Действительно (франц.).}, - - сказала она, задумчиво постукивая хорошенькой ручкой по столу и, без сомнения, вспоминая юного безумца Гарри Эстриджа, - ты прав, Уильям: в том, что и старики и молодые способны натворить глупостей, нет ничего невозможного.

– Но я все-таки не понимаю, какой молодой человек мог бы потерять голову из-за Марли, - продолжал мистер Уильям, - сколько бы ни влюблялись они в вас, сударыня. Это ведь оутер шоуз {Другое дело (ломаный франц.).}, как говорил наш гувернер-француз. Вы помните французского графа, сударыня? Ха-ха!
– и Мария его не забыла!

– Уильям!

– И думаю, что граф тоже не забыл, как Каслвуд отделал его тростью. Проклятый учителишка танцев выдает себя за графа и смеет влюбиться в девицу из нашей семьи! Когда мне хочется сделать старушке Марии что-нибудь очень приятное, я просто говорю ей парочку слов на парлей-ву {Начало вопроса; "Говорите ли вы по-французски?" (ломаный франц.).}. И она сразу понимает, к чему я клоню.

– И ты ругал ее своему кузену - Гарри Уорингтону?
– спросила госпожа де Бернштейн.

– Ну... я ведь знаю, как она всегда меня ругает... и я говорил все, что о ней думаю.

– Болван!
– вскричала старуха.
– Ну кто, кроме прирожденного идиота, будет бранить женщину ее поклоннику? Он же все ей перескажет, и они оба тебя возненавидят!

– Именно так, сударыня!
– воскликнул Уилл, разражаясь громовым хохотом.
– Видите ли, у меня были кое-какие подозрения на этот счет, и дня два назад, когда мы с Гарри Уорингтоном ездили верхом, я сказал ему, что думаю про Марию. Почему бы и нет, позвольте спросить? Она ведь всегда меня поносит, верно, Фан? И ваш любимчик стал краснее моего плюшевого камзола, спросил, как может джентльмен порочить своих кровных родственников, и, весь дрожа от ярости, заявил, что я не Эсмонд.

– Почему же вы не проучили его, сударь, как милорд - учителя танцев? воскликнула леди Каслвуд.

– Да видите ли, маменька, у палки два конца, - ответил мистер Уильям. И, по моему мнению, Гарри Уорингтон умеет отлично оберегать свою голову. Возможно, я именно по этой причине не дал кузену отведать моей трости. А теперь, после ваших слов, сударыня, я понимаю, что он все пересказал Марии. С тех пор она смотрит на меня так, словно готова убить меня на месте. И все это доказывает...
– Он повернулся к тетушке.

– Так что же это доказывает?

– А то, что мы идем по правильному следу... и высмотрели Марию, старую лису!
– И, приложив ладонь ко рту, находчивый молодой человек испустил оглушительное "ату ее!".

Как далеко зашла эта милая интрижка? Это был следующий вопрос. Мистер Уилл высказал мнение, что Мария в ее возрасте будет стараться ускорить дело, - ведь ей времени терять нельзя. Уилл и его сводная сестра не слишком любили друг друга.

– Но как все это распутать? Бранить его или ее нет смысла. В подобных случаях угрозы еще более укрепляют людей в их намерениях. Мне, молодые люди, только раз грозила подобная опасность, - сказала госпожа де Бернштейн, - и я думаю, потому лишь, что моя бедная мать пыталась мне. воспрепятствовать. Если мальчик похож на других членов своей семьи, то чем больше мы будем ему перечить, тем более entete {Упрям (франц.).} он станет, и мы никогда не вызволим его из этой беды.

– А надо ли его вызволять, сударыня?
– проворчал Уилл.
– Мы со старушкой Марией не слишком-то любим друг друга, это правда. Но в конце концов разве дочь английского графа - не завидная партия для какого-то американского табачника?

Тут вмешались его мать и сестра. Они не потерпят этого брака! На что Уилл ответил:

– Вы просто собаки на сене. Самой он тебе не нужен, Фанни...

– Он мне?! Помилуйте!
– воскликнула леди Фанни, вскидывая головку.

– Так почему же тебе жалко отдать его Марии? По-моему, Каслвуд хочет, чтобы она вышла за него.

– Почему жалко отдать его Марии?
– с жаром воскликнула госпожа де Бернштейн.
– Или вы не помните, кто такой этот бедный мальчик и чем ваша семья обязана его семье? Его дед был лучшим другом вашего отца и отказался от этого поместья, от этого титула, от этого самого замка, где вы сейчас готовы устроить заговор против бедного одинокого мальчика, приехавшего к вам из Виргинии, - отказался, чтобы вы все могли этим пользоваться. А в благодарность за подобную доброту вы только-только не захлопнули перед бедняжкой вашу дверь, когда он в нее постучался, а теперь хотите женить его на перезрелой дуре, которая ему в матери годится! Нет, он на ней не женится!

– Но ведь мы говорим и думаем точно так же, дорогая баронесса! вмешалась леди Каслвуд.
– Мы вовсе не хотим этого брака, каковы бы ни были намерения Марии и Каслвуда.

– Вы предпочли бы приберечь его для себя, теперь, когда вы услышали, что он богат, - и он может стать еще богаче, запомните это, - воскликнула госпожа Беатриса, глядя на своих родственников.

– Пусть мистер Уорингтон сказочно богат, сударыня, но это еще не причина, чтобы вы, ваша милость, постоянно напоминали нам, что мы бедны, - с некоторой запальчивостью перебила ее леди Каслвуд.
– Во всяком случае, Фанни и мистер Гарри почти ровесники, и вы, я думаю, уж во всяком случае не станете утверждать, будто девушка, носящая нашу фамилию, может быть недостаточно хороша для любого джентльмена, родился ли он в Виргинии или где-нибудь еще.

– Пусть Фанни изберет себе в мужья англичанина, графиня, а не американца. С такой фамилией и с такой заботливой матерью, с ее красотой и дарованиями она, несомненно, сумеет найти человека, ее достойного. Но то, что мне известно о дочерях этого дома, и то, что, как мне кажется, я вижу в нашем молодом родственнике, убеждает меня в одном: их союз не будет счастливым.

– Но что такого, тетушка, вам известно обо мне?
– спросила леди Фанни, багрово покраснев.

– Только твой нрав, моя дорогая. Неужели ты думаешь, что я верю всем сплетням и пустой болтовне, которую приходится выслушивать в лондонских гостиных? Но достаточно твоего нрава и полученного тобой воспитания. Стоит только представить, что кого-нибудь из вас насильственно разлучат с Сент-Джеймским дворцом и Пэл-Мэл и обрекут жить на плантации среди дикарей! Да вы умрете от тоски или изведете мужа вечными упреками. Вы, дочери благородных семей, рождены украшать королевские дворы, а не вигвамы. Пусть же этот мальчик вернется в свою дикую глушь с женой, которая ему подходит.