Виргостан
Шрифт:
Геогриф утверждает, что он один из тех, кто проглотил полуденный камень. Что правда, то правда – в везении ему не откажешь. Недавно Геогрифу опять довелось падать с высоты птичьего полета. На нем была парусиновая куртка и асбестовые штаны, которые помогали ему планировать. На подлете к поверхности земли, когда стало теплее, он уснул. И уснул так крепко, что до сих пор не может вспомнить, как упал в золотое море.
. . .
Когда Геогриф смотрит на мир своими глазами, ему все нравится: «Значит, я не один такой, кому бывает страшно?»
Золото тяжело плещется медленными волнами, перемешивается, едва
– Геогриф?
– Да, Хопнесса!
– Это правда, что ты питаешься иллюзиями?
– Скорее, они питаются мной.
За окном пролетает птица Очевидия на трапеции, в расшитой стразами пачке и с хвостом из фейерверка:
– Блестящая идея! Геогриф и его «Кровожадные питомцы»! Кривляндия, Чопля, Дивномория! Все цирки у твоих ног!
– Геогриф! – напоминает голос Хопнессы. – Не забудь, пожалуй-что-сегодня праздник, и приведи себя в порядок. На тебе единого лица нет.
Взмыленный Геогриф уносится вслед за своими отобразами.
Птица Очевидия, скрутив хохолок наподобие оселедца, важно выкрикивает, расхаживая на цаплеходулях:
– Угол падения равен углу отражения!
Близится час безделия…
. . .
Геогриф раскалывает орех знаний:
– Орел или решка?
Острые пальцы переворачивают одну половинку. На орла не похоже, но и на решку тоже. Тем не менее напоминает что-то антиатомическое. Овал скорлупы в профиль увенчивается загнутым кончиком, напоминающим клюв в разрезе. Геогриф с хрустом вынимает сердцевину ореха. Расчлененное ядро выглядит, как полушарие мозга. Во второй половинке – то же самое. Зеленоватый мозг ореха вкусом своим быстро набивает оскомину. Геогриф с усилием сводит и разводит глаза. Теперь левый его глаз смотрит в окно, выходящее на гору с крутыми склонами, тем временем как правый косит в сторону двери, проникая через замочную скважину с видом на балкон, выходящим в каминный зал, где на троне сидит Хопнесса, глядя прямо в раздвинутый зрачок крестника:
– Скажи, пожалуйста, кем ты себя представляешь?
Геогриф, сидя на корточках и вцепившись пальцами ног в подоконник, величественно поворачивает голову анфас:
– В данный момент или вообще?
– Впредь будь осмотрительнее и держи себя в руках.
Хопнесса удаляется, превращая себя в светящуюся точку. Геогриф задумчиво разглядывает окрепшие крылья и сваливается с подоконника.
. . .
Однако пора смывать усы, бороду, брови, чистить зубы и укладываться в постель. Геогриф кладет на полку безупречно надраенное сердце – гордость и предмет титанических усилий его знатных предков. Это сердце пережило многое из многого.
Глава 6
ВЕРИКА, ГЕРРАЛЬДИЙ И…
…день симметрии
Поскольку дел очень много,
то Верика все делает одномоментно. Кормит рыбку. Спасает червяка. Верит в чудо. Рисует с натуры.– Будьте добры, подайте мне кто-нибудь, пожалуй что, какую-нибудь игрушку.
Герральдий берет верхнюю погремушку из ближайшей корзины. Погремушкой оказывается Нездешний – ладошечный дракончик с миской эмоциональных шариков. У него позднеутренняя спячка. Из-под Нездешния выныривает вислоухий розовый заяц в боксерских лыжах. Слышен звук скольжения по каменному полу: «Вжжжик, вжжжик!».
– Поразительно! – качает головой Герральдий.
Зайца обгоняет птица Очевидия стремящаяся к нездешниевым шарикам.
– Потрясающе! – продолжает восторгаться Герральдий, покачивая головой.
Усы-качели лодочками взлетают влево-вверх и вправо-вниз, вправо-вверх и влево-вниз.
. . .
Сегодня день симметрии, и Верика пишет обеими руками. Упругая кисть в пальцах левой руки кажется неподвижной, а в правой руке становится неуловимой, как мелькание крыльев стрекозы.
С картины развеваются величественные знамена далеко за пределы полотна. Герральдий восхищен:
– Не терпится взглянуть, как продвигается твоя «река Воя»?
– Она стоит на месте, прямо перед тобой! – возглашает с помоста, не меняя позы, натурщица с хохолком.
Однако Герральдий видит прямо перед собой не задрапированную птицу Очевидию, а неотвлекающуюся от процесса Верику с палитрой.
– Есть что-нибудь новенькое готовенькое?
– «Юдоль людская», – указывает кивком головы художница в сторону веранды, – почти готова. Точнее, она давно готова, но не было повода обратить твое внимание.
– Любопытно, любопытно. Напоминает стог сена. Это инсталляция?
– Это обьемно-пространственное изображение космического шара в неизмеримо многократном уменьшении. Сними покрывало.
Герральдий сдергивает чехол и обливается голубым сиянием.
– Блестяще, блестяще, блестяще! – Герральдий описывает круги возле крупного светящегося шара, парящего над травертиновым полом.
– Сегодня он мирного цвета. Попробуй окунуть руку, не бойся обжечься. А теперь загляни внутрь, – Верика продолжает мелькать кистями, прорабатывая удаленный фон.
– Как-же это тебе у-у-у… – Герральдий погружается в обьемно-пространственное изображение вслед за утонувшей в мягкой синеве рукой.
– …у-у-у-дается?! – выныривает ошарашенный Герральдий, отступая от «Людской юдоли».
Он некоторое время молчит, скорбно склонив голову, поэтому Верика просит его поделиться впечатлениями. Герральдий очевидно потрясен масштабами увиденного.
– Я как будто исчез или растворился, не знаю, как обьяснить, – задумчиво комментирует он, разглядывая свою руку.
Верика сворачивает холст, меняет палитру, закручивает тюбики.
Герральдий продолжает молчать, сдвинув брови немного в сторону.
– Вам удалось разглядеть конец человеческих страданий?
– В том то и дело… – недоговаривает Герральдий и рассеянно поглядывает на распластавшуяся махой птицу.
– Молчу, молчу! – сочувствующе кивает позировщица.
…природовидение
Герральдий приносит из сада большую плетеную вазу с демисезонными фруктами: