Виртуальный муж

В больничном коридоре, длинном, пустынном и зеленом, возле одной из дверей, ведущих в палату, сидел человек в спортивном костюме.

– Это охрана, – объяснил Шубин, здороваясь с парнем и осторожно приоткрывая дверь. – Пойдемте…

Откуда-то появилась молоденькая медсестра. На ее бледном лице проступала алая, до неприличия яркая помада.

– Она же спит…

Но Шубин уже вошел. Следом – Погодин. В палате, рассчитанной на одного человека, стояли белая кровать и узкий диван. На подоконнике – банка с хризантемами. В изголовье на тумбочке горела ночная лампа.

Лида не спала. Она лежала с широко раскрытыми глазами и смотрела на вошедших.

– Ты? Андрей?

Он бросился к ней, сел в ногах, и руки его принялись гладить розовое шерстяное одеяло.

– Мне сказали, что ты ранена… Как это случилось?

Она бросила осторожный взгляд на стоящего рядом Шубина, не зная, как ей себя вести. Судя по ее виду, она пока еще не воспринимала этот ночной визит как явление реальное. Слабо улыбалась, постоянно оглядывала палату…

– Мы поехали к Земцовой в загородный дом, с Наташей… Выпили, расслабились, потом погас свет, раздался выстрел… Меня хотели убить. Ты знаешь, Леву уже схоронили. Скажи, ведь это не ты его убил. Ты не мог, ты любил его, вы были друзья… я постоянно думаю об этом… – Она зашептала так быстро, как только могла, боясь, что ее перебьют и не дадут договорить: – И вы, Игорь, тоже должны знать, что мой муж здесь ни при чем… его втравили в это дело, втянули… может, он сознался только для того, чтобы не пострадала я… Они же, убийцы, сами знаете какие… играют на чувствах людей… Но Андрей не мог убить, это исключено. Вы найдите настоящего убийцу, а Андрея отпустите. Он хороший человек. Знаешь, Андрей, мне сейчас так стыдно перед тобой… Я не люблю Юданова, он мне – никто. Жаль, что я не могу сейчас быть всюду с тобой, мне надо лежать, а то рана откроется. Но только никак не пойму, почему, если ты во всем сознался, меня все равно пытались убить? За что? Ведь я ничего не знаю.

– В вашей квартире обнаружены вещи убитых Британа и Зориной, – сказал Шубин, не сводя глаз с Лиды. – Вы что-нибудь можете сказать по этому поводу?

– Да… могу… Но только пусть мой муж выйдет из палаты. Я знаю, что сильно рискую, но он и сам словно просится в тюрьму… Так, может, я смогу ему помочь, если расскажу то, что знаю…

Шубин вывел Андрея из палаты. В коридоре находились трое охранников – те двое, что сопровождали их еще из СИЗО, и тот парень, которого приставил к палате Корнилов.

– Вы за него отвечаете.

Шубин вернулся в палату, придвинул стул к кровати Погодиной и сел рядом, чтобы слышать каждое ее слово.

– Все началось с того, что как-то раз я увидела в окно пару… Она была в клетчатом пальто, а он – во всем темном. Вы бы видели, как они целовались…

Она говорила долго, взахлеб, как человек, которому долгое время приходилось молчать, скрывая что-то очень важное, что теперь могло спасти его. Она рассказывала обо всем довольно связно, подробно, обстоятельно, как умеют рассказывать только женщины. Перед глазами Шубина проплывала жизнь Лиды Погодиной – женщины, решившейся вдруг оторваться от опостылевшей ей супружеской скучной жизни, чтобы окунуться в водоворот страстей. Да, это было немного нелепо и подчас даже смешно, но он понимал ее. Как понимал и те муки ревности, которые она испытывала по отношению к мужу. Золотые часы, обнаруженные на полочке в ванной комнате и длинные светлые волосы с супружеского ложа – вот что заинтересовало его больше всего. Пакет с вещами убитых – это понятно. Погодин сам сознался, что убил двоих, потом зачем-то привез их вещи в город и сунул в мусорный бак. Здесь хотя бы все сходится. Мусорный бак – бомжиха – любопытство жены – возвращение пакета с одеждой в квартиру – все понятно. Значит, вещи никто не подкидывал, никто не подставлял ни Лиду, ни Андрея. Ну что ж, теперь ему будет что рассказать Земцовой и Жене. Но тогда тем более непонятно, зачем пытались убить Лиду. Земцова говорила, что она тоже слышала в доме какие-то посторонние звуки, а потом тень человека, убегавшего от дома по направлению к воротам, или даже самого мужчину… «…я же видела мужчину, который убегал от дома…», «…я услышала, как хлопнула входная дверь – оно и понятно, ведь тот, кто стрелял, – реальный человек из плоти и крови, он не мог уйти беззвучно из дома… Мне даже показалось, что я услышала шум отъезжающей машины».

Было кое-что еще непонятно – пропажа волос из тех самых конвертов, чему Шубин не придал в свое время особого значения. Лида Погодина собиралась поручить Шубину проведение экспертизы, чтобы выяснить, с какого участка тела они взяты и человеку какого пола принадлежали. «…я предполагаю, что это волосы с лобка женщины… Пожалуйста, попросите своих знакомых из НИЛСЭ исследовать это… Для меня это очень, очень важно… Я вам хорошо заплачу». Она подозревала мужа в измене, но ей нужны были доказательства. Шубин тогда предположил, что ей захочется, чтобы за мужем проследили, чтобы сняли на пленку его встречи с предполагаемой любовницей… Словом, все как всегда в таких случаях, когда к ним в агентство обращаются обманутые супруги. Но кто бы мог подумать, что Лида Погодина окажется втянутой в историю с таким страшным, криминальным концом, как убийство ее мужем своего лучшего друга? Или же это уже другая история? Но ведь была же влюбленная пара – мужчина и женщина, целующиеся у нее под окнами. И мужчина, к счастью, не был Андреем, поскольку в тот момент, когда она наблюдала эту пару, муж находился дома. Клетчатое пальто. Она могла ошибиться, и та женщина, что целовалась во дворе ее дома, возможно, была в пальто, лишь похожем на пальто Зориной. Шубин уже знал со слов Корнилова, что вещи, обнаруженные в квартире Погодиных, были опознаны Наташей Британ и Валентиной Котовой на предмет принадлежности убитым. Неужели имели место два клетчатых пальто: одно, в котором была неизвестная женщина, тайком встречающаяся со своим любовником во дворе дома Погодиных, и другое – принадлежавшее покойной Инне Зориной? Жаль, что Лида не сумела разглядеть ту женщину… А золотые часики? И снова исчезнувшие волосы… Было странно, что в конвертах не осталось ни одного волоска…

И еще: зачем Андрею Погодину надо было привозить пакет с окровавленными вещами к себе домой, рискуя, что его увидит жена. Как он собирался все это объяснить? Странное поведение, очень странное…

– Вы правильно сделали, что рассказали мне все это, – сказал он, внимательно выслушав ее и стараясь немного успокоить.

– Это поможет Андрею?

– Возможно… В любом случае это факты, которые имеют непосредственное отношение к убийствам. Но ваш муж сознался в этих убийствах, вот в чем все дело. Он признался даже в том, что убил Зорину, которая случайно вошла в вашу дачу, ту, что в Трещихе, чтобы спросить, не продается ли она…

– Дача?… В Трещихе? Ничего не понимаю. У нас нет никакой дачи в Трещихе.

И это было удивительно. Некоторое время тому назад Земцова с легкостью предположила, что Шубин направляется на дачу Погодина. «На какую-нибудь дачу?» – «А ты откуда знаешь?» – «Ниоткуда. Я даже знаю, кому эта дача принадлежит». – «И кому же?» – «Тому, кто сидит рядом с тобой и трясется как осиновый лист. Это его дача, все так, но только формально… Думаю, что в скором времени мы сможем поговорить с тобой об этом более детально»… А потом она добавила: «…у каждого из нас есть право выбора. Андрей Погодин выбрал для себя тюрьму, и этот выбор мы должны уважать…» Что она этим хотела сказать? И откуда ей было известно, что у Погодина есть дача и что именно там произошло убийство (иначе зачем бы он, спрашивается, сейчас туда направлялся)?

– У вас нет дачи в Трещихе?

– Конечно, нет!

– Однако именно там ваш муж, Лида, и убил Британа…

– Все бред, бред! У нас нет там никакой дачи, и никого он не убивал! Господи, да разбуди же ты меня!

В палату вбежала медсестра и знаками попросила Шубина выйти. Первое, что он увидел, это белое, без кровинки, лицо Андрея Погодина.

– Что с ней? Что она вам рассказала?

Но и у Шубина не было больше сил, чтобы вести допрос и тем более ехать в Трещиху. Он, как никогда, чувствовал себя разбитым, уставшим и раздраженным.

– Ничего. В Трещиху поедем завтра, а сейчас я отвезу вас обратно в СИЗО. Я заеду за вами утром.

Он знал, что сейчас поедет к Земцовой домой, встретится там с Женей, и они втроем будут ждать приезда Крымова. Он так хорошо себе это представил и даже чуть ли не почувствовал запах коньяка, которым его будут угощать, что, возвращаясь уже из СИЗО, где он высадил Погодина и отправил под конвоем обратно в камеру, проехал нужный поворот и покатил в сторону аэропорта. Он решил первым встретить и увидеть Крымова. Привет, старик, скажет он ему, и они крепко обнимутся, как братья.

Глава 19

Все четверо расположились в уютной гостиной за накрытым столом. Крымов, как и рассказывала о нем Юля, показался Шубину немного постаревшим, и в черной блестящей шевелюре его уже серебрились редкие, но яркие седые волосы. А глаза оставались такими же пронзительно-голубыми, чистыми, как и прежде, да и смотрел он на мир как-то особенно легко, весело, как если бы знал, что жить ему еще лет двести, а то и больше.

Крымов откупорил бутылку французского вина, которое привез с собой в небольшой дорожной сумке, и подмигнул сначала Юле, потом и Жене.

– Послушай, старик, да ты неплохо здесь устроился, как я посмотрю. У тебя такая хорошенькая помощница. Женечка, кажется? Моя тезка?

Женя Жукова с пылающими щеками пригубила вино. Она украдкой посматривала на красавца Крымова и спрашивала себя, как могла Земцова при таком муже желать встречи с неприметным, тихим и совершенно некрасивым Шубиным? Никогда прежде не встречала она такого мужчину, а потому буквально ловила каждый его взгляд, каждое слово, пытаясь навечно удержать их в своей памяти, и в тайне мечтая хотя бы один час провести с ним наедине. Такой резкий контраст своего настроения, да и отношения к Шубину, который на фоне Крымова показался ей вдруг бесцветным и неинтересным мужчиной, она могла объяснить лишь неординарностью последнего. Он был красив, умен. Блестящий оратор, прирожденный актер, человек разносторонних знаний, Крымов весь вечер был в центре внимания. Он говорил обо всем и ни о чем одновременно, сыпал какими-то витиеватыми фразами, упоминал в своей речи имена известных на весь мир людей так, как если бы был знаком с ними лично, и так продолжалось до тех самых пор, пока вдруг не наступила пауза, и Женя не услышала: