Вирус бессмертия
Шрифт:
Он закрыл глаза и принялся разрабатывать план, как без стрельбы и убийств уйти отсюда, найти Шамхат, пересечь границу и навсегда покинуть эту негостеприимную заснеженную страну.
Около семи часов вечера вернулся Хильгер. Вид у советника был более чем возбужденный, в руках он держал пухлый пакет.
– Вы взволнованны, Хильгер! Что случилось? – спросил Богдан.
– Я получил рисунки знаков, точные копии сделанных Карлом.
– Что с ним?
– Умер. – Хильгер присел возле кровати. – Остановка дыхания. Возьмите вот это.
Богдан принял из рук советника пакет. От его внимания
Развернув пакет, Богдан осмотрел рисунки. Почти все они были пустышками, пробами пера, неуклюжими попытками срисовать то, что должно само выплеснуться на бумагу. Они не стоили времени, потраченного телеграфистами.
– Определенно это рисунки реципиента, – сказал он. – Круг и вписанные в него треугольники. К тому же рисунки торопливые, что характерно. Но законченной фигуры нет, так что это все бесполезно.
– Посмотрите вот это. Ганс! Будь любезен!
Подтянутый молодой человек вошел в комнату, передал Хильгеру рулон ватмана и тут же удалился.
– Здесь копия рисунка, сделанного кровью на стене. Это последнее, что нарисовал Карл.
Богдан поднялся с кровати и раскатал лист ватмана. Копия действительно была выполнена в высшей степени профессионально. Четкие линии, выверенные пропорции треугольников. Это был Знак Шамаша. Новый.
– Это Знак Бога, – спокойно кивнул Богдан. – Новый, чистый и неиспользованный.
– Тогда мне хотелось бы знать, как его можно использовать.
– Я уже говорил. Его необходимо запомнить до такой степени, чтобы можно было перенести на бумагу по памяти. Этот образ произведет в мозгу все необходимые изменения, и дальше человек сам поймет, что нужно делать. Это в общих чертах.
– Что значит – в общих? – Хильгер вынул руку из кармана, оставив там пистолет, которым секунду назад хотел воспользоваться.
– Если говорить о частностях, то необходимо во время запоминания произносить мантру, то есть создавать акустические колебания определенного перепада тонов.
– И что это за мантра?
– Разве я обещал вам ее сказать? – улыбнулся Богдан. – В меня уже, извините, стреляли. Я уже умный, хитрый, расчетливый. Знак будет срисован не кем-то, а мной. У нас с самого начала был такой уговор. Разве нет? Еще был уговор о том, что часть полученной энергии я использую на исполнение того желания, которое вы мне скажете.
– Черт! – выругался советник. – Вы всегда так просчитываете ходы?
– А что, по-вашему, позволило мне прожить пять тысяч лет?
– Резонно, – вздохнул Густав. – Какие условия вам нужны для запоминания Знака?
– Погодите, господин Хильгер, – сказал Богдан. – У меня есть для вас еще более выгодное предложение. Я могу вам назвать мантру в обмен на адрес штаба Дроздова. Тогда никому ни с кем не придется делиться энергией. Вы сможете использовать всю энергию этого Знака, а я, убив реципиента Дроздова, использую Знак, нарисованный им.
– И вы ради журавля в небе упустите синицу в руках? – спросил Хильгер по-русски, давая Богдану понять, что те, кто могут их подслушать, говорят по-немецки.
– Никакого журавля и никакой синицы, –
по-русски же ответил Богдан. – Все дело в том, что, поделившись с вами энергией, я получу ее меньше. А учитывая, что у меня есть еще с кем ею поделиться, то мне предпочтительней использовать Знак целиком.– А что вам мешает запомнить этот Знак и использовать всю энергию?
– Маленькая глупость, которую придумали боги. Проблема в том, что свойства фигуры таковы, что она безупречно ложится только в мозг того человека, который сдержал данные по ней обещания. Если я попробую вас обмануть, то не смогу использовать Знак. До обидного просто. Поэтому я готов отдать вам этот рисунок и мантру в обмен на адрес. Кстати, адрес также привязан к Знаку, так что не пытайтесь выдать мне липовый. Согласны? Синица-то остается у вас в руках.
– Согласен.
– Тогда выведите меня отсюда. В месте, которое покажется мне безопасным, я передам вам мантру, а вы мне адрес. Годится?
– Вполне, – кивнул Хильгер. – Подождите, сейчас вам принесут одежду. Ганс! Доставьте одежду, приготовленную для господина Громова.
Через десять минут Богдан облачился в роскошные шерстяные брюки, обул обитые изнутри мехом ботинки, надел сорочку, шерстяную жилетку и пиджак с начесом, а поверх накинул шарф и длинное шерстяное пальто. Дополнила наряд меховая шапка.
– Годится, – повел плечами Богдан. – Можно отправляться в путь.
В сопровождении Хильгера он спустился по лестнице и покинул резиденцию посла Шуленбурга. Советник открыл заднюю дверь «Мерседеса» и предложил Богдану садиться первым, затем устроился сам и захлопнул дверцу.
– Куда?
– Это зависит от того, где находится штаб Дроздова.
ГЛАВА 24
31 декабря 1938 года, суббота.
Москва. Сокольники
Павел сидел за столом и неотрывно глядел на керосиновую лампу, прикрученную к стене. Предчувствие неотвратимой беды было настолько отчетливым, что трудно было усидеть на месте – хотелось вскочить, бегать кругами по комнате и предпринимать другие, пусть и бесполезные действия. Но больше всего хотелось узнать, сколько керосина залито в лампу и есть ли спички в коробке.
«А чего я боюсь? – подумал он наконец. – Что мне мешает закрыть трюмо? Боюсь, что явится товарищ Дроздов и отшлепает за то, что я трогаю его мебель? Бред. У меня жизнь висит на волоске, а я думаю черт знает о чем. Заодно узнаю, подглядывают за мной в данный момент или нет».
Стаднюк решительно поднялся со стула и закрыл трюмо, повернув боковые зеркала внутрь. Прислушался. Ни торопливых шагов, ни поворота ключа в замке.
«Значит, они не круглыми сутками за мной наблюдают», – с облегчением подумал он, подбираясь к керосиновой лампе.
Снять ее с шурупа удалось без труда, да и коробок оказался полон, а вот керосина – кот наплакал. Это сводило на нет весь план Стаднюка. Если собираешься швырнуть в человека зажженной керосинкой с заранее отвинченным горлышком, то в ней должно быть достаточно горючей жидкости для того, чтобы он полыхнул с головы до ног. Иначе затея бессмысленна.