Вирус смерти

– Пресловутый двадцать пятый кадр, - вставил я словечко.

– Все правильно. Кинопроектор пропускает двадцать четыре кадра в секуиду. Был проведен эксперимент: вставили двадцать пятый кадр с текстом: "Ешьте кукурузу". Сознание рекламный текст не фиксирует. После сеанса зрители потянулись в очередь за кукурузой. Информация пробилась прямо в подсознание... Наука на месте не стояла. Появились более совершенные способы фаршировки мозгов. Например, бегущая, не замечаемая человеком точка на телеэкране, которая приковывает к экрану взор, фиксирует его в определенном месте. Все эти способы много лет используются не только коммерческими структурами для рекламы. Они оружие в политической борьбе. У нас их применяла старая власть. Не осталась безучастной и новая. Вспомните недавний референдум. С утра до вечера в головы гвоздями вдалбливались нужные властям ответы на вопросы - "да, да, нет, да". И сработало. А вспомним: "Альтернативы рынку - или еще чему-то там - нет". "Ваучер - ваша доля народной собственности". Тоже гвозди, кстати, не слишком

удачные. Можно без труда создать в общественном сознании образ друга или врага. Сильно преуспели в играх с общественным сознанием американцы. Они сумели воспитать за последние десятилетия человека, изумительно подходящего для информационной обработки. Эдакая доска для вбивания гвоздей. Американские методики с подачи их лучших специалистов относительно эффективно прокатываются и у нас с восемьдесят восьмого года.

– Информационную войну мы тоже проспали, - горько усмехнулся я.

– Почти. Но на это были причины, - строго произнес Остроган.

– Даже способы прямого воздействия на подсознание, существующие сегодня, достаточно грубы. Их можно сравнить с мясницким ножом. Будущее за так называемыми точечными микровоздействиями. Это как хирургический лазер...

– Что они собой представляют?

– Когда капля падает на камень, ему ничего не делается. Но миллионная капля пробьет в нем дыру. Так же и с психологией человека. Кажется, ерунда определенная цветовая гамма в видеоролике, сочетание звуков в мелодии популярного шлягера, последовательность слов в газете, фигур в компьютерной игре, система образов в книге. Но ничто не проходит зря. Все откладывается в какие-то кладовые в мозгу. Возможно посредством этих микровоздействий программировать сознание. Сформировывать поведенческие стереотипы. И еще черт знает что. Хотя задача эта невероятно сложная. Я не представляю, как ее можно решить.

– Из-за чего же сыр-бор?
– осведомился я.

– Из-за формулы Токмачевского. Наш молодой, подающий надежды аналитик создал математическое описание предполагаемых точечных воздействий через СМИ, компьютеры. Через любые носители информации.

– Вы можете создать "И. радиационное оружие"?

– Нет. Тут работы еще лет на десять. Формула описывает систему воздействия в общих чертах. Слишком общих.

– Тогда из-за чего переполох?

Для пущего драматического эффекта Севастьянов выдержал паузу.

– Она описывает уже существующую систему воздействий.

– Что это означает?

– Кто-то проводит целенаправленное информационное воздействие на наше население. Можно вести речь об агрессии.

– Цель?

– Не хватает данных. Мы ничего не знаем... Но опасность велика. Очень велика, - Остроган потушил сигару.
– Представь, месяц за месяцем, год за годом некие информационные вирусы проникают в сознание, разъедают его. Потом какой-то сигнал - и люди становятся слугами чужой недоброй воли.

– Зомбирование. Модная тема.

– Не знаю насчет зомбирования, - сказал Севастьянов.
– Но, если удастся кому-то достичь планируемой реакции хотя бы у пяти процентов населения, можно говорить об эффективном воздействии на общественные процессы.

– Откуда дровишки? Штаты? Англия? Израиль?

– Может, и они. Но маловероятно, - отмахнулся Севастьянов.

– Почему?

– Мы в курсе их разработок, - встрял Остроган.
– В последние годы западники активизировали исследования в области социального программирования. После того как с успехом обкатали на нас свои методы. Но ушли они недалеко от наших ученых... Кроме того, мы проверили формулу применительно к США. Американцы тоже под прессом.

– Сколько лет все это длится?

– Не меньше пяти. Активное давление началось в девяностом. Насколько далеко зашло? Вопрос без ответа, - устало произнес Остроган.

– Судя по всему, работали они без особой опаски.

– А чего им бояться? До недавнего времени не было методик выявления информвирусов. Мы даже не знали об их существовании.

– Сейчас мы знаем. Так трудно выявить источник их происхождения?

– Сложно объяснить неспециалисту суть нашей методики, - поднял предупредительно руку Севастьянов.
– Гораздо легче выявить динамику и наличие воздействия, чем перевести разговор в легкую плоскость застольной дачной пикировки. Я не был готов к серьезному разговору. Эх, как же потом, через пять лет, я буду жалеть, что узнал так мало.

– Я подхожу к пределу. У любого везения есть предел. Я его вижу.

– Да бросьте, Иван Федорович, в ваши-то годы.

– Что ты знаешь о моих годах? Что ты знаешь обо мне, Стас?

А ведь действительно, что я знал о Фаусте? Я был уверен, что он такой же Иваницкий, как я Михаил Боярский. В ту пору я уже привык иметь дело с людьми, у которых много имен.

– Поверил, Стас?
– вдруг беззаботно рассмеялся Иваницкий.

– Поверишь, когда тебе сообщают гробовым голосом - час пробил.

– Я тебя учил, что слова - ничто. Ты должен ощущать состояние...

– С вами это не проходит.

Я лукавил. Я был достаточно хорошим учеником, чтобы почувствовать говорил он вполне искренне.

Фауст допил чай, расслабился в кресле и любовался красивым подмосковным закатом. С веранды открывался вид на реку и окрестные поля, расчерченные синими полосками лесов.

– Мы считаем, что находимся в железобетонном мире, - неожиданно произнес он.
– Мол, ничто не может его сдвинуть. И страшно удивляемся, когда его незыблемость оказывается обманом зрения. Перемены всегда приходят неожиданно, даже когда ждешь их. Войны, революции - они врываются, разнося в прах привычный уклад. И тогда нам остается бороться с обрушившимся ужасом или отдаться в его власть, бесполезной щепкой плыть по течению, теряя лучшее, что есть в наших душах.

– Трудно не согласиться.

– Но еще хуже, когда кошмар вползает мягко, шелестит легким сквозняком по самым затаенным углам, меняя постепенно все. Меняя нас.

– Не понимаю. Что за кошмар? Откуда ему взяться?
– спросил я, все еще считая, что разговор носит академический характер.

– Информация, Стас. Газеты - это ковровая бомбардировка двадцать первого века. Телевидение - ядерные фугасы. Компьютеры - нейтронные бомбы...

– Не слишком вы переоцениваете этих нахальных очкариков? Они способны довести нас до исступления своими истериками, но..

– Они много могут, но это бесенята. Поступь настоящего тролля мягка и неслышна...

– Вы серьезно?

– Разговор длинный. Я его долго оттягивал. Оттяну еще на денек. Сегодня я просто устал... Попаримся в баньке, Стас. Сегодня я имею право позабыть обо всем. Хотя бы на один вечер.

Продолжения разговора не получилось. На следующий день по дороге в Москву "волга" Иваницкого была расстреляна с трех точек. Первая пуля угодила в грудь шоферу. Мне казалось, застать врасплох Фауста невозможно. Он всегда чувствовал, где можно поскользнуться и упасть... И все-таки кто-то захватил его врасплох. Фауст пытался отстреливаться. По нашим расчетам, уложил минимум двоих и был сам убит. Мы не нашли ни его тело, ни тел нападавших. Покореженная машина. Лужи крови. И все.