Вишнёвый луч

– Ну что ж, теперь я могу со спокойной совестью лететь в Париж, - сообщил он.
– Сходите к травматологу, зашейте лицо, а то некомильфо. А Дашка - прелесть, правда? Вы не будете больше плакать?

– Надеюсь, нет. Опять же - ирония судьбы... Мужик. Надо же такое выдумать!

– Собственно, какая разница - что рекламировать, - сказал француз.
– Всё рекламируют. Зажигалки "Мужик". Пикантно.

– Не только зажигалки. Пепельницы тоже. А вообще-то - сигареты. Вы разве не поняли?

– Да?
– Он вдруг задумался и огорчился.
– А я почему-то решил, что только зажигалки. Это, конечно, тоже пошлость, но, по крайней мере, это объяснимо. Но сигареты...

– Вы же видели: там целый блок сигарет лежал на столе. Даша сказала, что это пробная партия.

– Не заметил. Надо же, - ещё пуще огорчился француз.
– Я, видите ли, не курю.

– Не курите?
– удивилась я.
– А зажигалку носите?

– Это для женщин, - мягко объяснил он.
– Мои женщины, случается, курят. Я соответствую. Я не могу отказать женщинам ни в чём.

– Вот почему вы спасли меня!
– развеселилась я.
– Прилетаете вы из Парижа в Москву, бродите по улицам, подбирая павших, и спасаете, и спасаете. На трудотерапию там устроить, например.

– Это случай. Вы так горько плакали, лёжа в луже, что спасти вас должен был любой нормальный прохожий, не обязательно мужчина.

– Но обязательно - мужик, - подчеркнула я, прищёлкнув перстами, как Даша. Она почти каждое слово, казавшееся ей удачным, сопровождала звучными жестами, щелчками, махами, возгласами, словом, вела себя, как заправская рекламистка.

– Вот вам и первый пиар-ход: мужик всех спасает, - подхватил француз.
– Он всегда на гребне событий.

– Это штамп. И не всех он спасает. Мужики помещикам усадьбы жгли... Вилами кололи.

– Ну кто помнит историю! А из штампов и состоит вся эта паблик-работа, насколько я её понимаю. Во Франции рекламисты и пиарщики тоже обращаются к сложившимся, уже звучащим струнам души массового потребителя, только там немного иные массовые песни.
– Мой собеседник мечтательно посмотрел на небо, словно выбирая себе попутный самолёт до Парижа.

– Вам, кажется, в аэропорт уже...
– тихонько напомнила я.
– Вы не представляете, что вы для меня сделали.

– Представляю, - вернулся он на землю.
– Для меня тоже однажды взошло солнце. Помню, это было очень приятно.

– Вы, очевидно, волшебник и очень свободный человек. А вдруг я не оправдаю вашего и Дашиного доверия? Вдруг я - врунишка, никогда не работавшая в рекламе?

– Конечно, это была бы настоящая катастрофа для сигарет "Мужик"!
– расхохотался француз и легонько чмокнул меня в щёку.
– Мне пора, а вам - удач и мужиков! Как спасётесь - прилетайте в Париж, я работаю гидом, всё покажу вам самое красивое.

И он дал мне визитную карточку.

– Вот это денёк!
– почти счастливо вздохнула я.
– Из лужи - прямо в офис "Мужика", на тысячу долларов, а также в Париж на экскурсию. Право, жить стоит хотя бы для того, чтобы досмотреть плёнку.

– Жить вообще стоит, - серьёзно сказал француз и поднял руку.

Такси подхватило его и умчало в даль. Я пошла в травмопункт, а потом домой.

ПЕРВАЯ РЕПЕТИЦИЯ

У лифта топтался Давид, весь увешанный авоськами. Лицо - отрешённое и сосредоточенное, словно Давид мыслит. Я поздоровалась. Он посмотрел на меня, как с горы спустился. Молвил:

– Что-то вас давно не видно.

– И вас что-то.

– Меня видно.

– У меня слабое зрение, - пояснила я.

– Я знаю средство, обостряющее зоркость.

– Посоветуйте, пожалуйста, - сказала я, поглядев на его кульки.

– Это надо показывать. Пойдём к вам.

– У вас руки заняты. И вас ждут, я полагаю.

– Ничего, дам отдохнуть и фонтану.

– Я только что с работы. Сейчас не время для медицины. И в травмопункте я уже была.

– Э-э, да вы мужиков-то - боитесь!
– усмехнулся Давид.
– Ясный корень. Некондиция... вы.

– Что-что?

– В овощном магазине на подгнивших плодах пишут н\к. И уценивают во много раз: не кондиция. И это легко раскупают!!!

– Ладно-ладно, пусть я - некондиция. Большое спасибо за попытку помочь мне. Сегодня меня все спасают! Просто парад спасателей!

– Вы явно тянете на себя тяжёлое одеяло, - ухмыльнулся Давид.
– Вас раздавить хочется. Как и любого несчастного человека. Я недавно понял, почему у кого-то щи пустые, а у кого-то жемчуг мелкий. Дело в том, что люди, окружающие страдальца, машинально хотят добавить ему именно того, что у него уже есть. Например, мать-героиня, которая родит какого-нибудь очередного ребёнка, вызовет полное понимание...

– Читайте труды Станиславского, - сказала я, входя в лифт.

Давид вошёл следом, лифт поплыл, и между этажами Давид нажал на стоп. Я даже не удивилась.

К сожалению, у нас в лифте чисто. Мой попутчик аккуратно положил свои авоськи на пол, прижал меня к стене и расстегнул брюки.

– Надеюсь, ты понимаешь, - прошептал он, покрепче сжимая моё горло.
– Буду очень рад, если ты закричишь. Давно хочу послушать простой человеческий крик.

Кричать мне было нечем, горло он перехватил очень точно, словно всю жизнь только и тренировался: как изнасиловать женщину в лифте. Руки были поставлены, как виртуозный аппарат у пианиста, на все пьесы. Он знал и болевые точки, и парализующие приёмы, и всё это так легко было продемонстрировано, что попутное применение грубой силы на горле казалось неуклюжей шуткой.

...Когда ему надоело, он включил биоточки, встряхнул меня, поднял свои авоськи и послал лифт на мой этаж. Вежливо пропустив даму в дверь, он склонил выю и молча уплыл на бабушкин этаж. Я пошла домой, придерживая глаз.

Отмокая в горячей ванне, я думала о череде спасений и насилий, и не предощущала финала. Наоборот, я была уверена, что всё только начинается. Я попала, как птичка в электропровода, и проживаю конвульсии, и понятия не имею - как вырваться. О высоких материях вроде как я дошла до жизни такой думать пока невозможно: слишком высокое напряжение в проводах. Будем покамест лапки вынимать, пёрышки выпутывать.

Давид открыл бабушкину квартиру собственным ключом.

Давид воцарился тут и теперь постоянно насвистывал, не суеверничая. Бросив кульки, он запрыгнул в ванну - смыть соседкины духи. В душе свиристел коростель. Давид, хорошо осведомлённый в зоологии, задумался о розовой чайке. Эта птичка у него часто вылетала. Он симпатизировал ей и даже завидовал: при всей своей красе и востребованности чайка розовая ухитрилась скрыть от орнитологов места своих зимовок. Учёные с ног сбились, Землю Санникова придумали; романы писаны, фильмы поставлены, а чайка зимует где хочет и хранит свой секрет. Изящная, отважная, розовая, она летит по ослепительно голубому небу - и вдруг, зависнув над морем, вся бросается вниз, целиком уходя под воду. Подкрепившись, продолжает свой прекрасный полёт, а географы загадывают желания: кто увидит хоть раз эту красавицу, тот счастливый будет всю жизнь.