Висталь (том 1)
Шрифт:
Человек никогда не должен оправдываться, даже если он совершил в своей жизни нечто непристойное, нечто ужасное с точки зрения обывателей, нечто недостойное Великого ранга, коим удостаивает себя человек. Только конец жизни, только резюме, может сказать о ценности личности, которая несла на протяжении жизни свой крест. Судьба действительно неумолима, и всякий поступок, всякое свершённое событие, – необходимо предзнаменовано тем характером, что волей проведения сложился в твоём органоиде. Преступающий закон человек, также неоднозначен, как неоднозначен человек наделённый, к примеру, статусом «безумный». Ибо и безумие, так же неоднозначно, как и свойство всякого характера. Безусловно преступниками были Аль Капоне, Ванька Каин, и Мишка Япончик…. И безумцем из безумцев были «Лондонский Потрошитель», Савонарола, и Адольф Гитлер…. Но также преступником был и Иосиф Джугашвили, и Владимир Ульянов, и Че Гевара, и Джон Рокфеллер, и Джордано Бруно, и Сократ, и Иисус из Назарета…. А Великие
Всё и всегда зависит от контекста, в котором происходит, как оценка отдельного поступка, так и характера в целом. И лейтмотивом всегда служит предвосхищение, построенное на приязни, или отверженности тонкими, глубинными и не осмысленными флюидами оценивающего субъекта. Если же попытаться «по-мужски» абстрагироваться от этих архаических мотивов душевного пантеона, и посмотреть на всё это непредвзятым рационально-аналитическим взором, то окажется, что подавляющее большинство преступлений, происходящих в исторических пластах нашей цивилизации, не имеют своего собственного чёткого определения, и подчас не отделимы в своих мотивах от новаторства, или гениального выхода за границы обыденности, столь почитаемых в нашем социуме. И здесь выступает во всей своей фатальности недоразумение, как основа любых оценок, и платформа для вердиктов и герольдов, коими увешаны все без исключения «замки исторического и современного бастиона».
В жизни нет вины. Ответственность за свои поступки, либо есть, либо нет, либо находится в рудиментарном, либо недоразвитом состоянии. И способность к такой ответственности, входит в тот же биохимический и физиопсихологический набор внутреннего состояния личности, за наличие и состоятельность которого, обладатель не несёт никакой ответственности, и его не должны беспокоить ни вина, ни гордыня. Всякий моральный закон, глубоко надуманная консологема, построенная в первую очередь на сакральном и страхе, – этом побочном аффекте сверх организованного и утончённого разума.
При всех морально-этических постулатах, царствующих ныне в сердцах аборигенов нашей планеты, на самом деле не имеющих к истинной картине бытия никакого отношения, человек всегда шёл своей, независимой дорогой. И неся эти «флаги» высоко над головой, наступал на герольдов и штандарты этического и морального фарисейства, падающие всякий раз под ноги, когда пред ним вставала необходимость выживания. И по большому счёту, для него никогда не имела приоритетного значения собственная вина, как и понятие греха, как чего-то действительно существующего, и имеющего свои собственные пенаты в лабиринтах человеческой духовности, всегда оставляло в его глубинах сомнение.
Нам только кажется, что мы способны что-то контролировать, независимо от собственного характера, и тех необходимо и перманентно возникающих мотивов, что всплывают в нашем подсознании совершенно незаметно для нас, но так фатально определяющих наши мысли и наши поступки. Всё, что ты делаешь в своей жизни, абсолютно зависимо от химического, биофизического, и психологического внутреннего контента, коим наполнены твоя душа и твой мозг. Всё, чем занималась твоя организация с детства, (то есть, по сути, составляющими этого контента), все, что ты зачерпнул в сосуд своей души, неминуемо приведёт тебя к тому порогу, который предначертан судьбой. В физике нет разрывов, и нет никаких чудесных перевоплощений и прыжков с одной линии, на другую…. В химии немыслимы контрнеобходимые реакции…. В физиологии нет, и быть не может ничего случайного…. А вслед за этим и в психологии, невозможны неестественные поступки…. Здесь также, как и во всей природе, всё и вся закономерно и необходимо последовательно. Как и в физике и химии природного естества не бывает чудес, так и в психологии их быть не может. Чудо, есть суть недоразумение нашего ограниченного в своих созерцаниях сознания.
Самая возвышенная форма духа, с её квинтэссенцией свободы, наступает для человека тогда, когда ты даёшь право на существование даже преступнику, даже самому отъявленному негодяю, даже самому отвратительному явлению жизни, и твоё сердце и твой разум не отвергает ничего, что, так или иначе присуще этому миру. Но такая сверх возвышенная форма – почти невозможное явление в мире. Ибо при всей объективности обобщённых понятий и воззрений, мы не в силах принять зло как данность, и всегда будем стремиться упразднить его как сбой, как ошибку, как нечто неестественное.
Время, и вся наша действительность – предопределены, и всякий путь необходимо предрешён. Но знай мы, об этом предопределении, и сама жизнь потеряла бы свою ценность. Никто и никогда не дорожил бы этой жизнью, знай он её цели, и её последствия. И тот кажущийся произвол нашей воли, то иллюзорное в своей сути убеждение,
что в жизни присутствует случайность, – убеждение, основанное на неоспоримой случайности самого мира и действительности, есть необходимая платформа этой жизни, определяющая само её существование, как и бытие мироздания в целом.Так вот этот человек, встретившийся Висталю в парке, чувствовал в себе некоторое количество благородной крови, но вперемешку с «подлой». И благодаря этому «компоту», он находил в себе как зёрна подозрительности, недоверия, лихости и мести, так и пенаты свободы и презрения к страху, и возвышенные стремления ко всему изысканному и прекрасному, – всему тому, что облагораживает сердце, и придаёт жизни меланхоличные ноты романтизма и любви. Он не желал следовать пережиткам сгнившей морали, и предвзятым канонам доминирующего «христианского политеса», имеющим начала в папской католико-протестанской раболепской идеологии. Или иным политесам, сформировавшимся и устоявшимся на полотнах человеческого разумения и духа. Он смотрел на мир трезвым открытым взором, и не предавался надуманным моральным откровениям, тем более что ценил он в жизни более всего честность, – собственную, прежде всего, и был редко снисходителен к чужому лицемерию и лукавству. Нет, он никого не обвинял, но лишь старался по возможности обходить стороной всех тех, чьи намерения, и чьё поведение, хотя и согласовывались с общепринятыми правилами, но претили его внутренним консолям. Он имел свою собственную независимую мораль. В сакральных глубинах своей души он признавал людей такими, какие они есть, и не требовал от них того, чем они не обладали по определению. И в этом было его отличие от адептов всякого теологического симпозиона. Он не пытался делать человека совершенным, ни в своих фантазиях, ни на деле, тем более что не знал, что такое совершенство. Он глубоко осознавал, что во всяких достижениях на этом поприще, всегда есть свои достоинства, и свои погрешности, и мнить свой взгляд на всё это, единственно правильным, признак недалёкости, а порой и элементарной тупости. На земле не отыскать ни одной личности, в которой не было бы всего от мира, как хорошего, так и плохого, с точки зрения идеальности взгляда самого снобистского воззрения. Но для вас ведь важен паритет, и вы готовы прощать не слишком фатальные отхождения, от признанных большинством норм. Вы готовы прощать…. И на самом деле границы этого прощения, так же необязательны, и не имеют стоического определённого базирования, и готовы отодвигаться, в случаях необходимости, для общего умиротворения, порядка, или выживаемости «доминирующего клана». Каждый из нас, в определённые минуты своей жизни готов забыть о моральных аспектах, как только возникает угроза его благосостоянию, или жизни его, и его близких.
Итак, сначала. Ранним осенним утром, когда одноцветность зелёной краски природы превращается в разноцветные красно-жёлтые тона, и сама природа становится меланхоличной, задумчивой и романтичной, Висталь шёл по главной улице города, названной в честь первого корвета, посетившего этот порт, «Светланской», по направлению к Океанскому проспекту. Повернув в центре налево, он продолжил свой путь, и, поднявшись по не очень крутому для этого города склону, вышел к Покровскому парку. Пройдя по алее в парке, он очутился на небольшом пятачке, справа от центра, которого, стоял памятник Петру и Февронии Муромским. Чья любовь снискала себе память в поколениях. И пусть это была абсолютно обычная любовь для Русского человека, но в силу мифотизации, и предании их жизни необычных качеств, они стали народными персонажами, и образцами для страждущих душ. Хотя, если кто-либо заглянет в действительную историю их любви, узнает немало неприглядных фактов, что присущи всяким бракам древности, как, впрочем, и современности. К примеру, лишь один всем известный факт в этом идеальном браке, как болезнь Петра, и шантаж Февронии, пожелавшей выйти замуж за князя, будучи обычной крестьянкой, в обмен на его исцеление. Ну да опустим эти факты, дабы не нивелировать общей картины жития идолов.
На лавке, недалеко от памятника, сидел Человек, для которого всё это было естественным образом жизни, он не страдал ни восторженностью, ни отчаянием, сталкиваясь с возвышенным и изысканным в жизни, и всем подлым и мерзким, присущим этой же жизни. Висталь подошёл, и, поздоровавшись, присел рядом. Прошу прощения за нарушение вашего уединения, меня зовут Висталь. Артём…, откликнулся незнакомец, на приветствие. И в голове у Висталя заиграла музыка, и послышались стихи:
Артист забав и развлечений
Как клоун в сумрачном лесу
Так равнодушен к возвышению
И к снисхождению своему…
Бежит по выжженной дороге
Бросая в поле колоски
Скорее в дьяволе, чем в боге
Питает искренность души…
Шторм, для стоячего болота
Для лживой черни – ураган
Терновый шарф, – для идиота
Для подлой нечисти, – капкан…
Циничный чёрт, насмешник веры
В счастливый, радостный конец
Разоблачитель ложной муки