Vita Vulgaris. Жизнь обыкновенная. Том 1

Несмотря на столь бурное начало, их скоропалительному роману дойти до финальной стадии суждено не было – вмешалась Лялина мама. Она устроила дочери скандал: «Ты с ума сошла! Он разведён! У него дочь в Ярославле растёт! И если ты не прекратишь встречаться с этим старым развратником, я пойду в театр и устрою там такой скандал, что он с работы в тот же день вылетит!». Сомневаться в том, что у Лялиной мамы достоверная информация, и что она своего добьётся, не приходилось. Фарида Митхатовна была дальней родственницей ну оч-чень высокопоставленного чиновника, которому даже пальцем не надо было шевелить, чтобы ВА из театра уволили. Так что карьера его повисла на волоске. Высказалась Лялина мама и в мой адрес, обозвав меня сводней. Мне было обидно вдвойне: во-первых, за то, что ВА по её мнению был старым (ему было лет тридцать, не больше), а, во-вторых, за сводню. Эх, знала бы она!..

Ляля ужасно за ВА испугалась и маму послушалась, к тому же и каникулы подошли к концу. Она уехала, а ВА утешился с моей новой протеже – бывшей одноклассницей Лидкой Матюшиной. Правда, об этом я тогда и не догадывалась, что сохранило мою нервную систему от новых потрясений.

С Лидой мы учились с первого класса. Она была немного странной, ни с кем не дружила. Возможно, она стеснялась унизительного прочерка в графе «отец» в свидетельстве о рождении. Хотя о прочерке было известно всем, но детям на это было наплевать. Мать её работала почтальоном, и жили они скудно. Родительский комитет регулярно выделял им материальную помощь, и об этом тоже все знали. В довершение всего, она была девочкой непривлекательной: к ширококостному аморфному телу прилагалась круглая голова с плоским, невыразительным, каким-то «стёртым» лицом, обрамлённым светло-рыжими волосами. Для комплекса неполноценности хватило бы и последнего. После окончания школы Лида никуда не поступила и устроилась работать курьером в какую-то контору.

Как-то, вскоре после отъезда Ляли, я случайно встретила её на улице и была приятно удивлена – Лидка выглядела совсем неплохо. Прежде всего, в глаза бросалась шевелюра великолепных густых волос, которые приобрели (скорее всего, в результате подкрашивания) цвет очень тёмной старой меди, благодаря чему её лицо, лишённое рельефов, уже не казалось таким невыразительным. Фигура Лидкина, как будто в стремлении компенсировать плоскость лица, приобрела заметно выдающиеся формы: бёдра стали крутыми, большая грудь высокой, ягодицы упругими.

– Лида! Классно выглядишь! – искренне восхитилась я.

Мы остановились поболтать, и я, естественно, рассказала ей о «Пузырьках». Лидка на мой рассказ прореагировала очень живо:

– Слушай, я можно мне в вашей студии заниматься?

– Не знаю. Приходи в пятницу, я тебя с Владимиром Александровичем познакомлю.

В пятницу я привела её в студию, но ВА сказал, что уже поздно, однако разрешил ей присутствовать в качестве зрителя. Так она у нас и прижилась – не то зрителем, не то вольнослушателем, участвуя иногда в этюдах и обсуждениях предстоящей премьеры.

21. Премьера

Уже в конце мая мы должны были предстать перед взыскательной публикой нашего института с «Пузырьками», а у нас всё ещё не было Еврумяна, который появлялся только во втором акте. Все пять мальчиков были заняты в первом отделении пьесы – Еврумяна играть было некому. Когда стало ясно, что весь спектакль нам поставить не удастся, у ВА родилась гениальная мысль:

– Наше выступление мы построим в виде отчётного концерта. Сначала покажем кухню актёрского мастерства: упражнения по ритмике и сцендвижению, затем беспредметные действия – это будет Милин «Подсолнух». Поработаем над лучшими вашими этюдами – время ещё есть. Покажем четыре-пять этюдов, а в конце первый акт «Пузырьков».

Его идея нам очень понравилась, и мы стали работать над концертом.

В день премьеры зал был набит под завязку. На первых двух рядах восседала администрация факультета и преподаватели. Мы все были неестественно возбуждены, как будто ведро шампанского выпили, и ВА заметно волновался.

– Владимир Александрович, не волнуйтесь вы так. Всё будет хорошо, – попытался подбодрить его Володя Фомин.

– Дай-то бог, дай-то бог, – отвечал ВА, нервно теребя чёрный ус, и покусывая по очереди то верхнюю чувственную губу, то нижнюю тоже чувственную губу.

Надо отдать ему должное: хоть наша студия и была по большому счёту его халтуркой, он относился к своей работе серьёзно и вложил в нас немало сил и, я бы сказала, души.

– Ну, ребята, я в вас верю! – сказал он и спустился в зал, где сел рядом со своим другом – известным местным композитором Богучарским, которого пригласил на премьеру для моральной поддержки.

Мы выстроились на сцене в ряд, и занавес открылся. По команде режиссера мы дружно и без запинок показали несколько упражнений по ритмике и движению. Для публики показ актёрской «кухни» был неожиданностью, и нам аплодировали довольно дружно. После этого был мой выход с «Подсолнухом». Как и в день приёма в студию, я почувствовала лёгкость в членах необыкновенную, в результате красиво распустилась и ещё более красиво завяла на сцене, чем сорвала бурные аплодисменты. Затем пошли этюды. Я участвовала только в последнем, и спустилась в зал, чтобы посмотреть на ребят.

Первый этюд назывался «Убийство муравья». Катя Весёлкина с Витей Сторыгиным вышли из-за кулисы, держась за руки.

– Как хорошо! Слышишь, кукушка кукует? – спросила Катя.

– Слышу. Давай отдохнём?

– Давай.

Они сели на пол, и Витя, запинаясь и краснея начал объясняться Кате в любви. Катя смущённо ему внимала, теребя подол платья. Вдруг Витя увидел на Катиной руке муравья и, не долго думая, прихлопнул его ладонью. Катя неожиданно возмутилась:

– Зачем ты его убил?

– Он же тебя мог укусить!

– Живодёр! – воскликнула Катя и, вскочив на ноги, побежала со сцены в зал, потом выскочила из зала в заранее открытую дверь и побежала по коридору, а Витя помчался за ней, крича:

– Катя-я-я-я, прости-и-и-и…

Звуки его голоса затихли где-то в конце коридора, а в зале ещё несколько секунд стояла полная тишина, которая взорвалась бурными, продолжительными аплодисментами, переходящими в овации. Вроде бы ничего особенного, но у них получилось так здорово, что у меня даже мурашки по телу побежали. Было по-настоящему жалко парня, потому что убийство муравья на самом деле оказалось убийством хрупкого первого чувства девушки.

После «Убийства муравья» следовало ещё одно убийство: Лара Бекмуратова с Володей Фоминым показали этюд на революционную тему. Володя был старше нас на год, учился не с нами, а на третьем курсе факультета французского языка, и нам очень повезло, что он в студию пришёл. Володя оказался по-настоящему талантливым, пожалуй, он единственный из нас всех мог бы стать настоящим актёром. Совсем не красавец: высокий, худой и нескладный, с пшеничными волосами, крупным носом уточкой и голубыми глазами, он походил на мультяшного Иванушку-дурачка. Себе на уме, однако. Лара была полной ему противоположностью: симпатичная метиска невысокого роста с узкими глазами и ладной фигуркой. Это не помешало им по сюжету этюда быть братом и сестрой, причём, из дворянского сословия. Он – белая контра, она – революционерка-большевичка. Если в «Убийстве муравья» ребята убегали из зала в коридор, то в этом этюде, наоборот: Володя гнался за Ларисой по коридору, потом они влетели в зал, взбежали на сцену и там он её, запыхавшуюся и обессиленную, припёр, наконец, к стенке. Лара обернулась к нему лицом, и они узнали друг друга.

– Вольдемар!? Володя! Донт щуут ми! (Не убивай меня!), – умоляющим голосом простонала Лара по-английски.

– Жё туа тюре кон ля шьен! (Я застрелю тебя как собаку!), – ответил ей брат по-французски.

Он медленно поднял «маузер», целясь Ларе прямо в сердце. В этот момент Витя Сторыгин должен был за кулисами громко ударить палкой по специально принесённой для этого этюда кастрюле, чтобы сымитировать звук выстрела. Но Витя замешкался – возможно, засмотрелся на их игру. Володя нажал на курок, но выстрела не последовало. Он поднёс свой маузер к глазам и с недоумением стал его разглядывать. В этот момент выстрел, наконец, прозвучал. Володя от неожиданности вздрогнул, уставился на непослушный маузер уже не с недоумением, а с испугом, потом решил всё-таки прицелиться ещё раз. Витя ударил по кастрюле, Володя нажал на курок (именно в такой последовательности), и смертельно раненая Лара, корчась от невыносимой боли, начала медленно опускаться. Но она не просто упала на пол, а буквально сползла со сцены в зал, и только там тихо скончалась у ног ошарашенной администрации факультета. Володя же бросил оземь свой маузер и, схватившись за голову, с диким воем убежал за кулису. Несмотря на накладку, этюд публике очень понравился – особенно зрители были тронуты мучительной кончиной революционерки, которую они наблюдали, вскочив со своих мест.