Витпанк

Телефон зазвонил как раз в тот момент, когда он вытаскивал пылесос из стенного шкафа в прихожей. Это, конечно, была моя мама; она была рада услышать, что Молок не вышел из графика, однако ее опечалило, что я должна была до сих пор держать его на прицеле. Словно бы в этом было что-то необычное. Казалось бы, к этому времени она уже могла запомнить: по крайней мере в первый день все они работают исключительно под дулом пистолета. Моя мама — вечный оптимист, она всегда надеется, что следующий окажется более способным учеником.

Перед самым ленчем он сделал рывок ко входной двери. Я позволила ему подергать ее и попробовать разбить окно. Затем я заставила его допылесосить дорожку в прихожей и после этого дала ему ленч. Хлебая ложкой свой томатный суп, он все бормотал снова и снова: «Я не могу в это поверить, я просто не могу в это поверить!»

В процессе вытирания пыли они все обычно пытаются позвонить. Я на короткое время вышла из комнаты — просто для того, чтобы дать ему возможность попробовать. Когда я вернулась, он тыкал в кнопки насадкой пылесоса. Я бы на его месте не стала заводить об этом разговор, но он, видимо, не мог сдержать себя.

— Как это получается, что тебе звонят, если здесь телефон не работает? — обвиняющим тоном спросил он.

— Телефон работает, — сказала я, — просто ты не знаешь, как им пользоваться.

— Господи Иисусе! — он швырнул насадку на пол. — Хотел бы я знать, что здесь происходит? Твоя мать сказала, что я могу остаться здесь, если захочу. Так вот, что, если я не хочу?

Я немного приподняла дуло револьвера.

— Мне кажется, ты все-таки хочешь.

Он подобрал с полу насадку и допылесосил столы и книжные полки.

По поводу перестилания кроватей поднялась новая буча. Он считал, что ему необязательно перестилать свою, поскольку он проспал на ней только одну ночь, а потом начал настойчиво убеждать меня, что у него слишком слабая спина для того, чтобы переворачивать матрасы, и счел нужным проделать это с каждым из трех матрасов, так что процесс получился долгим и мучительным. Однако в конце концов все было закончено. Я позволила ему немного передохнуть и перекусить перед телевизором, а потом велела ему накрывать в кухне стол для обеда.

— Этого не было в списке! — сказал он, не в силах оторвать взгляд от тощей коротышки-ведущей телеигры — той самой, которая всегда всплескивает руками перед посудомоечными машинами, словно это какое-то чудо.

— Моя мама была бы довольна, если бы ты наполнил свой день чем-нибудь полезным, — сказала я.

— Нет, в самом деле, — сказал он, ударив кулаком по диванной подушке позади себя. — По-моему, я повредил себе спину этими треклятыми матрасами! Без дураков. Мне необходимо принять горячую ванну! — он поднял на меня глаза и улыбнулся, в первый раз за все это время. — Бог мой, горячая ванна сейчас была бы просто праздником! Ты даже могла бы постоять рядом и держать меня на мушке все это время, я не стану возражать.

Уж в этом-то я не сомневалась. Однако он был не единственным, кто смотрел «Обманутого» [74] . Впрочем, если не дать им попробовать все варианты, они просто не поверят. Некоторым мысль об обольщении приходила в голову раньше, некоторым позже — причем вторая группа чаще пыталась подкатиться к моей маме, чем ко мне.

— Какую ванну ты хочешь? — спросила я. — С пеной для ванн?

Улыбка на его лице стала шире и наполнилась энтузиазмом.

— У тебе есть что-нибудь со сладким запахом? Ручаюсь, что есть. Что-нибудь такое, что бы мог унюхать на тебе твой дружок?

74

Фильм 1971 гада с Клинтом Иствудом, режиссер Дон Сигел. — Примеч. пер.

— Я пользуюсь «Одержимостью», — сказала я. — Только «Одержимостью». Но тебе этот запах не пойдет. Бывает «Одержимость» для мужчин, но у нас ее нет.

— «Одержимость», вот как? — его улыбка несколько увяла. Он снова смотрел на дуло моего пистолета, не осознавая, что я вижу, куда он уставился. — А чем ты одержима, пушками?

— Да нет. Скорее чистотой.

Он откинул голову и расхохотался. Получилось так, что одновременно с ним засмеялась и публика в студии, и он уменьшил звук с помощью переносного пульта.

— Нетрудно заметить. Тем больше резона для меня принять ванну до того, как твоя матушка вернется домой. Чтобы я был таким же чистым, как и дом, когда она придет.

— Этот дом не чистый, — сказала я. — Окна омерзительно грязные. Их ты помоешь завтра.

Он снова рассмеялся.

— Как там в том старом анекдоте? «Я не мою окон»?

— Да, Молок, именно так; но это всего лишь анекдот. А еще ты перевесишь портьеры, и пропылесосишь все наверху, и вычистишь погреб, и я не знаю, что еще. Мама, конечно, оставит тебе список.

Он тяжело опустился на спинку кушетки.

— Слушай, малышка леди Линн, брось это. Ты что, собираешься снова целый день провести, наставив на меня свою пушку?

— Да, если понадобится.

— А как насчет сегодня ночью? Вы с твоей мамашей будете сторожить меня по очереди?

— Мы запрем тебя в твоей комнате. Ты и прошлой ночью был заперт — только, как я понимаю, не заметил этого.

Он провел пятерней сквозь свои свисающие прядями волосы.

— Послушай… Все это было, конечно, прикольно, и шизово, и интересно; но это устарело. Я тебе скажу, я сильно удивился, когда твоя мамаша вчера обошла твоего старика и взяла меня вместо него. Я решил, что это один из таких счастливых случаев — слишком хорошо, чтобы быть правдой. Понимаешь, я ведь знаю, что рано или поздно мои пальчики всплывут вместе с моим настоящим именем, и тогда я точно буду в дерьме. И я подумал: отлично, пойду-ка я с этим добрым самаритянином — или доброй самаритянкой? — Он издал нервный смешок. — Ну, в общем, я пойду с ней, и у меня будет что-нибудь пожрать и будет где поспать ночь, а там я рвану куда-нибудь в Мексику, в Канаду, в неведомые края… — он пожал плечами. — А получил цыпки на руках и пистолет, приставленный к виску.

— Ты не получил цыпки на руках, — сказала я. — Смешно говорить о цыпках, когда есть посудомоечные машины. Просто твои руки заняты делом.

— Да, верно. А кстати, что это за «Хлопотливые руки», где работает твоя мать? Это что, какая-то служба домработниц?

— Ты совершенно прав. Это служба домработниц. Моя мама занимается, уборкой домов, этим она зарабатывает на жизнь. Но здесь получается как в старой истории — кто побреет парикмахера? В нашем случае это будешь ты.

Он озадаченно посмотрел на меня. Очевидно, он никогда не слышал этой старой шутки про деревню, где всех, кто не брился сам, брил цирюльник. Должно быть, в тюрьме трудно обучиться подобной житейской философии.

— Но это неважно, — сказала я. — Передышка окончена. Накрывай на стол.

Он поколебался, снова собираясь спорить, но потом передумал.

— Только тебе придется говорить мне, что делать, — сказал он, идя впереди меня в кухню. — Я никогда не мог запомнить, какие вилки кладут справа.

— Это очень просто, — сказала я. — Никакие вилки никогда не кладут справа, чтобы не было риска нечаянно ткнуть своего компаньона за столом.

Он обернулся на меня через плечо.

— Да ну?