Витязь. Владимир Храбрый
Шрифт:
– Что не весел, мурза?.. Сейчас как раз время вспомнить о добрых делах, так веселивших некогда душу…
Карахан сбросил руку Булата со своего плеча, решительно встал и попросил меч, чтобы зарезать белого коня. Джагун, удивленный его просьбой, разрешил. Карахану дали в руки меч и подвели коня. Мурза выпил ковш вина, упал на колени и стал молиться. Губы и подбородок у него дрожали, и по щекам лились слезы. Но вот он закончил молитву, выпрямился и ударом меча пронзил себе сердце.
Собравшиеся вокруг него кметы ахнули.
– Совсем рехнулся мурза, - сказал Булат, сглаживая впечатление, вызванное самоубийством Карахана.
– Уберите… Да подайте мне живее
Подняли наверх зарезанных коня и барана, и, когда огромное багровое светило коснулось горизонта, Булат поднес к сухому хворосту факел. Сняв шапки и повесив на шею пояса, что означало отдаться на волю неба, кметы упали на землю, поклоняясь вишневому, как сгустившаяся кровь, солнцу. Каракеш ударил в бубны…
Когда костер догорел и рухнул помост, взметывая сноп искр и распространяя запах горелого мяса, вдруг на фоне уже темного неба, на котором плыл молодой, только что народившийся месяц, открылся крест, как бы осеняющий огромные дали… Кметы с ужасом глядели на крест, огромный, черный и безмолвный; от него веяло холодом и смертью.
Каракеш зло выругался: «Все-таки надо было его выкопать и сжечь…»
На рассвете сторонники Каракеша перебили часть пьяных кметов. Авгул, на этот раз изменив своей привычке, сонному Булату отрубил голову и, ухватив её за волосы, понес к шаману.
Наутро, побросав в воду убитых и прихватив с собой все, что можно было увезти и унести (Каракеш взял лишь золотую пластину), поредевший на треть отряд ордынских разбойников стал переправляться через Пьяну, ставшую свидетельницей еще одной трагедии…
За Камой исчезли колодцы, и воду пришлось топить из снега. Недавно выпавший здесь чистый, сплошной белизны снег резали кубами, клали в чугунные казаны и разводили костры.
В один из таких привалов к костру подошел лось, н понюхал широкими ноздрями дым, повернулся хотел было уйти, но брошенный Авгулом аркан повалил его на передние ноги.
Разбойники долго любовались доверчивым животным, заглядывали в его лучистые, словно обиженные глаза, хохотали, подталкивая друг друга локтями, потом прирезали.
Отряд вступил в край непуганых птиц и зверей. Каракеш с Авгулом, оставив кметов, поехали осмотреть окрестности. Они взобрались на заснеженный холм и вдруг на вершине другого увидели башню изо льда, наверху которой стоял столб, а на нем из дерева была вырублена огромная голова лося.
– Авгул, я подумал вначале, что мы еще далеко от людей, а по всему видать, мы уже в стране пермской чуди. Смотри, вон, видишь, они поклоняются голове лося… Они считают его священным. И нам несдобровать, если эти люди узнают, что мы убили лося… Скачи - заметите следы… Да поживее! А я понаблюдаю.
– Саин-хан [48] , а вдруг они обнаружат тебя одного и причинят зло.
– Ты забыл, что у меня золотая пайцза рыжеволосого…
Каракеш под ледяной башней разглядел огромное колесо с ручкой под деревянной крышей. Ухватившись за эту ручку, колесо вертело сейчас несколько человек, обутых и одетых в козлиные шкуры с оборками, без шапок, с белыми то ли от инея, то ли от природы волосами. Они вытянули из колодца бадью с ледяной водой и поставили на снег.
Из землянки, замаскированной под елью, вдруг появился старик в длинной, до пят холщовой рубахе, с белой бородой, босиком и как у других, собравшихся у колодца, непокрытой головой. Подошел к бадье, окунул руки в воду. Стоявшие рядом люди упали на колени. Старик сбросил с себя рубаху, обнажив
могучий, к удивлению Каракеша, торс, поднял один бадью, которую доселе вытягивали из колодца несколько человек, и опрокинул воду на себя. Крякнул, отбросил бадью и голый скрылся в ледяной башне.[48] Саин-хан – почтенный.
Потрясенный картиной обливания ледяной водой Каракеш от холода стал стучать зубами, чтобы согреться, пустил коня вскачь к своим.
«Неужели Пам?!» - думал шаман. Но он ошибался: до Княж-Погоста, где жил Пам-сотник, было еще далеко.
Своими догадками Каракеш поделился с Авгулом. Следы крови на месте убийства лося разбойники уже уничтожили, но, не доверяя действию золотой пластины, которая должна вызвать у местных людей, по уверению рыжеволосого, доверие к пришельцам, на всякий случай приготовили оружие.
Каракеш приказал воинам спрятаться за деревьями, а сам с Авгулом, уже не таясь, поехал к ледяной башне. Их увидели, откуда-то сверху раздался звук, словно несколько охотников одновременно затрубили во множество рогов. Из башни появился старик с белой бородой, уже одетый, как и его соплеменники, в козлиные шкуры.
Из землянок стали выходить мужчины, вооруженные луками и дротиками. Ребятишки жались к матерям и испуганно глядели на непрошеных гостей. Ясно было по всему, что лошадей они видели не впервые, а вот людей, круглолицых, с приплюснутыми носами, с узким разрезом глаз, встречать не приходилось. Да и кметы с любопытством рассматривали народ, который назывался белоглазой чудью.
У старика действительно глаза казались совершенно белыми и производили впечатление незрячих.
Но глаза женщин были иными - голубыми и удивительно выразительными. Они были так хороши в сочетании с широкими скулами, маленьким ртом, что невольный возглас восхищения вырвался у молодого Авгула. Каракеш понял юношу и одобрительно кивнул головой. Помедлив, он протянул руку и разжал ладонь. Увидев на ней золотую пластину, белобородый старик повернулся и сказал что-то своим людям. Вздох облегчения прошел по их рядам. Люди почтительно поклонились пришельцам, но не низко, как своему ледяному идолу, а с достоинством, передавая друг другу слово «Пам».
Старик сделал знак рукой, чтобы Каракеш и Авгул слезли с коней, и повел их к колодцу. Из священной, как оказалось, бадьи гости напились ледяной воды и зашли в одну из землянок. Стены её были выложены бревнами, пол устлан медвежьими шкурами, в углу стоял деревянный идол, на котором, переливаясь, сверкали стеклянные бусы.
«Вот тебе и Золотая Баба!..
– испугался Каракеш.
– Неужели обманул рыжеволосый?.. Дурак Булат, что не взял его с собой».
– Пам?
– Каракеш ткнул кулаком в широкую грудь старика, а потом в угол землянки: - Золотая Баба?
Старик улыбнулся, показывая ряд на удивление белых зубов, и отрицательно покачал головой. Махнул рукой в сторону восходящего солнца. Глаза Каракеша просияли:
– Слава Хорсу. Авгул, этот старик всего лишь обычный шаман. Главный - впереди. Там Золотая Баба…
Он, как мог, объяснил белобородому, что за холмом ждут его люди. Старик кивнул и сделал приглашающий жест. Вскоре хозяева уже разводили кметов по своим землянкам.
Белобородый принес мясо с желтым салом - медвежатину. Каракешу приходилось есть её в скопинских лесах. Старик остался доволен: гости не брезгуют мясом злейшего врага лося, хозяина леса - медведя. Хорошие гости… Пам не будет дружить с плохими.