Витязь
Шрифт:
– Может, и не надо знать?
– как бы размышляя вслух, сказал Багров.
– В каком смысле?
– А что, если он сам встанет, когда это потребуется? А мы своим неумелым вмешательством только навредим ему.
– Что ж, возможно, вы и правы.
Генерал Черкасов, бросив на стол карандаш, повернулся к Погодину:
– Допустим, Вы правы, что он жив и даже может когда-то проснуться. Но можете ли вы, медики, подтвердить, что ему действительно пятьсот или тысяча лет? Может, он впал в этот.. анабиоз каких-нибудь двадцать лет назад?
– Насчет тысячи лет мы действительно ни подтвердить, ни опровергнуть не можем: у нас нет инструментария и методик,
– У Вас есть доказательства?
– Да, ..кое-что есть...
– сосредоточенно потирая руки, ответил Погодин.
– Дело в том, что некоторые аспекты его анатомии значительно отличаются от нашей.
– Что Вы имеете в виду?
– Я не буду сейчас вдаваться в подробности: если нужно, я сделаю об этом специальный доклад. Но, если в двух словах, его нейронная система, по всей видимости, на порядок совершенней нашей. Это касается в первую очередь скорости обработки и анализа информации. Причем эта обработка многоканальна и многофакторна, если говорить сухим техническим языком. К тому же, мы предполагаем, что он способен к дистанционному контакту.
– Это что такое?
– Телепатия и гипноз. Но это пока лишь наши смелые гипотезы.
– Погодин взял стакан и отпил пару глотков.
– ...Теперь о сердце. В отличие от нас, оно у него симметрично и находится ровно посередине. Кстати, мы с коллегами взяли на себя очередную смелость предположить, что оно было таким изначально у всех людей. Ведь остальные органы у нас по прежнему симметричны. Что же явилось причиной деформации сердца - это, видимо, отдельная тема для размышления...
Погодин заглянул в свой конспект и попросил переключить слайд:
– Обратите внимание на эту таблицу: здесь указаны рост и ширина плеч нашего воина в состоянии так называемого вынужденного покоя. Это уже впечатляет. Но мы предполагаем, что в случае восстановления жизненных функций он может показать и более внушительные результаты.
– Теперь я понимаю, почему язычники своих предков Богами называли...
– невольно восхитился Багров.
– Я бы Вам еще много интересного о наших предках рассказал!
– улыбнулся Игнатьев, поглаживая седую бороду.
– А Вы возьмите и расскажите.
– отозвался Терехов.
– Я думаю, нам всем об этом полезно послушать. Давайте только оговорим удобное для всех время и место.
– Хорошо.
– с готовностью ответил профессор.
– А пока, - оглядел присутствующих Терехов, - нам нужно обсудить один вопрос, требующий безотлагательного решения.
Генерал неторопливо снял очки и задумчиво протер линзы бархоткой.
– Суть проблемы в следующем: до того, как воин попал к нам, его видели археологи и несколько случайных зевак. Некоторые сведения о находке просочились в прессу. Мы пока не знаем, во что может вылиться обнародование этой информации. А рисковать, как вы понимаете, мы не имеем права. Поэтому нам нужно оперативно проработать и аккуратно забросить в СМИ альтернативную версию. И сделать это так, чтобы никто не заметил подмены. Евгений Федорович, подумайте, пожалуйста, может быть, стоит изготовить муляж нашего богатыря?
– Хорошо, подумаем. А может быть, просто подберем другую мумию...
В общем, посмотрим, как лучше...
– Замечательно. Я на Вас очень рассчитываю. А насчет таблички... Валерий Павлович, тут уж Вы поколдуйте. Задача - изменить содержание, максимально сохранив внешнее сходство.
– Нам ли не привыкать решать невыполнимые
задачи...– отшутился Игнатьев.
– Придумаем что-нибудь...
– Будет очень здорово! Ну а непосредственно информационным обеспечением у нас займется генерал Арсеньев Виктор Владимирович.
2. УСТИНА
По тихой улочке маленькой деревушки шла старушка, задумчиво и неторопливо ступая по свежей утренней росе. Только что сошел туман, и где-то над горизонтом в густых облаках пряталось Солнце. Весна стояла влажная и прохладная. И потому, наверное, природа так не хотела прерывать свой утренний сон. Старушка шла, едва заметно улыбаясь теплым лучам восходящего Солнца, стаям густых облаков и легкому ветерку, вздымающему локоны ее седых волос. По ее плавной походке и строгой осанке издалека ее вполне можно было принять за молодую женщину. Впрочем, и само лицо ее удивительным образом сохранило женское обаяние и красоту.
Старушка подошла к калитке небольшого дома, окрашенного в ярко-зеленый цвет. Во дворе сидела пожилая женщина в цветастом платье и перебирала садовую рассаду. Старушка негромко окликнула ее по имени и, осторожно открыв калитку, вошла во двор. Увидев ее, женщина радостно улыбнулась и встала, стряхивая с рук землю.
– Новости у меня, Лизавета.
– как-то одновременно грустно и радостно начала разговор старушка.
– Уезжаю я.
– Да куда ж ты на старости лет то?
– всплеснула руками Лизавета.
– Суженый меня позвал. К нему поеду.
Женщина испугалась не на шутку:
– Какой суженый, Бог с тобой! Уж не с того ли света поманил?
– Нет, не с того!
– улыбнулась старушка.
– На этом свете он ждет, родимый. Просит спутницей верной стать. И наследников славных ему подарить.
– Да ты, матушка, совсем обезумела!
– ужаснулась женщина.
– В твои-то годы - потомков планировать?!
– Так я ко времени помолодею.
– Ой, ну тебя!
– отмахнулась в отчаянии Лизавета.
– Сама не знаешь, что говоришь!
– Придет час - увидишь. Многое увидишь, чему прежде не верила.
– Да мне бы тебя живой-здоровой видеть, а больше и не надо ничего!
– пустив слезинку, обняла Устину Лизавета.
– А про него-то как ты узнала?
– Да вот как-то... сама не знаю. Почувствовала.
– И знаешь, где он?
– Знаю.
– Ой смотри, Устина!
– тяжело вздохнула Лизавета, присаживаясь на скамейку.
– Мало ли что покажется! Не гони сгоряча!
Устина задумчиво погладила ветку старой яблони:
– Он год уже мне снится. А нынче утром позвал. Так что третьего дня поеду.
* * *
В ночь перед отъездом Устина так и не смогла заснуть. Ходила по комнатам, вышла на крыльцо. Долго глядела на звезды и пролетающие мимо облака. Посидела на скамейке, слушая тихие звуки ночной природы. Обняла березку и попросила ее впредь оберегать родной дом. Поклонилась земле и тихо поблагодарила ее за все.
Под утро покапал мелкий дождик. Вмести с ним поплакала и Устина. Стоя у окна, она задумчиво глядела куда-то вдаль. В глазах ее были грусть и радость, покой и тревога, тепло воспоминаний и свет надежды. Но главное, о чем говорили ее глаза - это негасимая любовь к жизни и вера в то, что все будет хорошо.