Визбор

Визбор имел прямое отношение к Московскому клубу самодеятельной песни. Бардовское движение в столице в 1975 году получило, так сказать, юридический статус: городские власти приняли постановление об учреждении Московского КСП. Директором клуба был назначен Михаил Баранов. Через два года клуб получил помещение в доме 33 по улице Трофимова, в районе автозавода; ещё два года спустя вышел первый номер стенной газеты клуба под названием «Менестрель», редактором которой стал Андрей Крылов, он же — заведующий образовавшимся при клубе архивом. Визбор стал одним из авторов «Менестреля». Стенгазета — название условное. Внешне она выглядела, конечно, именно так: большие ватманские листы с фотографиями, рисунками, наклеенными машинописными страницами. Но фактически это был самиздатский журнал. Листы имели такую пропорцию высоты и ширины, чтобы при уменьшении соответствовать стандарту фотоотпечатка — 24x30 сантиметров; их перефотографировали, затем копировали. В ту пору немногочисленные ксероксы стояли только в учреждениях, и то не во всех, и находились под бдительным оком сотрудников «спецотделов», так что сделать копию «на сторону» было непросто. Но каэспэшники ухитрялись. Само собой, постоянно проходили слёты и концерты — в основном на сцене Дома культуры им. Горбунова в Филях, прозванного в народе «Горбушкой», но не только там. Например, иногда барды собирались на издавна любимой Визбором подмосковной станции Турист. В условиях жёсткого идеологического контроля, постоянных запретов и придирок властей судьба клуба складывалась трудно. Но он, вопреки всему, держался и был в эпоху «позднего застоя» одним из немногих очагов вольномыслия, отдушиной для тех, в основном молодых, людей, кто был отравлен советской риторикой и официозной культурой и не хотел дышать этим лживым воздухом.

Каэспэшники издавна подружились с Визбором — общались, приглашали его выступать, делали домашние записи песен. В 1970-е годы популярность барда была так велика, что зал ДК «Москворечье», где он должен был выступать (шёл 1977-й), не мог вместить всех желающих, и толпа снесла стеклянную дверь. Поразительный штрих, характеризующий атмосферу КСП: во время этого концерта по залу была пущена коробка, куда слушатели клали деньги — кто сколько мог, — чтобы компенсировать расходы на новую дверь! Деньги были тут же вручены директору ДК. Работая в жюри городских конкурсов самодеятельной песни, Визбор внимательно следил за молодыми бардами. Будучи в 1979 году председателем жюри, обратил внимание Игоря Каримова, сопредседателя Московского КСП, на новый дуэт в составе одарённых авторов-исполнительниц Марины Анисимовой и Елены Малышевой. Каримов вспоминает об одном «жутком», по его выражению, случае, когда он пригласил Визбора выступить в своём НИИ радио (это уже 1982-й) и Визбор попросил его со сцены принести воды — горло пересохло. Игорь ринулся в местком, где Визбора и встречали перед концертом, налил из графина воды в стакан и тут же назад, но — слава богу! — навстречу шла предместкома Анна Дмитриевна: «Да вы что, это же удобрение для цветов, я его в графине развела!» Но откуда он мог знать… Вот так чуть не отравил любимого барда.

В Московском КСП давно зрела идея создания самиздатского сборника песен Визбора. В 1978 году этим занялись вплотную. Серьёзное увлечение авторской песней рано или поздно должно было повлечь за собой такой замысел: ребята прекрасно понимали, что у Визбора — или какого-либо другого барда — шансов выпустить в обозримом советском будущем свои поэтические книги нет. К тому же сам Юрий Иосифович не очень рачительно относился к своему песенному хозяйству; правда, даты написания песен фиксировал в толстых ежедневниках, но фоноархива не вёл, и была опасность, что какие-то старые вещи могут бесследно пропасть. Самиздатский сборник, отпечатанный в нескольких — четырёх, максимум пяти — экземплярах на машинке (громоздкие компьютеры, именовавшиеся «электронно-вычислительными машинами», тоже только-только появлялись, и они сильно отличались от тех, что широко войдут в быт в новом веке; во всяком случае, в личном, домашнем пользовании их тогда ни у кого не было и быть не могло), — это и возможность собрать и иметь под рукой по возможности все тексты песен любимого автора, зримый результат страстного коллекционирования записей и замечательный подарок самому поэту, способ выразить свою приверженность его творчеству. Так энтузиасты из КСП оказались стоящими у истоков изучения творчества барда. Кого-то из них — а может быть, и всю группу сразу — он имел в виду, когда на одном концерте заметил, что у него есть «свой визборовед».

Сборником Визбора занимался в основном Анатолий Азаров, опиравшийся на материалы, собранные Виталием Акелькиным (руководившим клубной библиотекой) и Михаилом Барановым. Весной 1979 года книга была полностью готова. Кроме машинописных экземпляров, изготовили ещё полтора десятка на ксероксе. Экземпляры переплели, при формате бумаги A4 получилось весьма солидно, и с этими увесистыми томами депутация от КСП (Каримов, Азаров, Акелькин… всего девять человек) 26 апреля отправилась к Визбору на улицу Чехова. По случаю прихода гостей, среди которых были и дамы, Юрий Иосифович прифорсился — был при галстуке и выглядел вполне элегантно. Состоялась даже небольшая пирушка, хотя холодильник «холостяцкой» квартиры от яств явно не ломился, да и посуды в ней оказалось немного. Но это ли главное… Хорошо посидели, поговорили о песнях и о жизни вообще. Был период подготовки к очередному майскому байдарочному походу, Визбор увлечённо рассказывал об этом. Но главной темой дня был, конечно, сборник. Первый экземпляр предназначался для самого поэта; остальные он тут же с удовольствием надписал своим почитателям из КСП.

Этим «визбороведческая» деятельность Московского КСП не ограничилась. Во-первых, вскоре возникла идея подготовить второй сборник — что-то вроде «Избранного», для «массового читателя» — если о таковом вообще можно было говорить применительно к самиздату. Во главе этого дела стоял всё тот же Анатолий Азаров, приезжавший к Визбору и обсуждавший с ним состав и построение будущей книги. К сожалению, замысел в ту пору так и не реализовался: то поэт был в разъездах, то у каэспэшников возникали свои проблемы. Спустя десять лет после кончины Визбора, в 1994-м, Азаров выпустит-таки сборник, в основу которого будет положен тот — в значительной степени авторский — состав. Книга получит название «Верю в семиструнную гитару».

Во-вторых, участники КСП организовали и записали две большие беседы с Юрием Иосифовичем, без которых наше представление о поэте и актёре было бы сильно обеднённым и на которые мы в этой книге уже не раз ссылались. В 1973 году, когда Московский КСП существовал пока ещё неофициально, Михаил Баранов записал рассказ Визбора о своём песенном творчестве, в том числе — о самом начале поэтического пути. А спустя десятилетие, в декабре 1983-го, к Визбору на дачу в Пахру приехала целая команда каэспэшников (Анатолий Азаров, сравнительно недавно пришедший в клуб Роллан Шипов и др.). Договорились, что он подробно расскажет о своей работе в кино — как игровом, так и документальном. Чтобы облегчить дело, заранее составили хронологический список фильмов, в которых он снимался или которые сам создавал (да вы и впрямь визбороведы, всё про меня знаете, — пошутил «подследственный»). Визбор заглядывал в список и, насколько мог, подробно — то всерьёз, то с юмором — рассказывал о своём участии в каждой из этих картин. Зная теперь (а тогда кто мог об этом подумать!), что в тот момент жизнь Визбора выходила на финишную прямую, что жить ему оставалось меньше года, понимаешь, как вовремя произошла эта встреча…

Москва — Москвой, но на ней свет клином не сошёлся. По приглашениям различных местных КСП Визбор в эти годы много ездил, много выступал — то в Челябинске, то в Чебоксарах, то в Горьком (нынешнем Нижнем Новгороде), то в Новосибирске, то в столице «советского Казахстана» Алма-Ате (сегодня — Алматы)… Для любого городского клуба приезд Визбора всегда был большим событием.

В 1970-е годы в жизнь поэта вошёл Грушинский фестиваль авторской песни — заметнейшее явление тогдашней неформальной культурной жизни.

В 1967 году 22-летний студент Куйбышевского (в ту пору город, известный нам как Самара, носил имя одного из советских вождей сталинского времени) авиационного института Валерий Грушин во время похода по сибирской реке Уде погиб, пытаясь спасти тонущего начальника местной метеостанции и его детей. У себя в институте Валерий был известен как организатор и участник трио «Поющие бобры», в репертуар которого входили известные бардовские песни: «Барбарисовый куст» Николая Моренца, «Я бы сказал тебе много хорошего» Валентина Вихорева, «Маленький трубач» Сергея Никитина на стихи Сергея Крылова… Гибель Грушина, совпавшая с нарастанием широкого интереса к авторской песне, оказалась объединяющим событием для любителей этого жанра — поначалу лишь куйбышевских. В сентябре 1968 года на Волге под Куйбышевом прошёл Первый областной фестиваль самодеятельной туристской песни имени Валерия Грушина, как он именовался для официальных инстанций; некоторые склонны называть его «слётом», ибо на фоне последующих ежегодных фестивалей, быстро приобретших общесоюзный размах (количество приехавших исчислялось уже десятками тысяч), он действительно казался небольшим. Но и 600 участников этого слёта-фестиваля — цифра для дебюта не такая уж маленькая. Кстати, на открытии его звучала запись песни «На плато Расвумчорр» в исполнении Грушина — оказывается, в его репертуаре были и произведения Визбора.

Символично и закономерно, что Грушинский фестиваль зародился в тот момент, когда произошли драматические чехословацкие события, прямо вслед за ними. Всего лишь за месяц с небольшим до первой встречи грушинцев, в августе, в Прагу вошли советские войска, гусеницами танков подавившие Пражскую весну — попытку молодого чехословацкого руководства проводить собственную, более либеральную по сравнению с советской, политическую и экономическую линию. У Москвы было на этот счёт собственное мнение: страны соцлагеря, наш западный «кордон», должны быть послушными сателлитами СССР. Но ещё прежде, весной 1968 года, началось ужесточение внутренней политики, ставшее следствием «эпистолярной революции» — серии индивидуальных и коллективных писем в советские инстанции в защиту Юрия Галанскова, Александра Гинзбурга и других участников создания и выпуска на Западе «Белой книги по делу А. Синявского и Ю. Даниэля» (судилище над этими двумя писателями состоялось двумя годами раньше, в 1966-м). «Подписантов», как их вскоре стали называть, увольняли с работы и всячески запугивали власти. Август же означал окончательное крушение «оттепельных» надежд на построение «социализма с человеческим лицом» — не только в Чехословакии, но и в Советском Союзе. Отныне отдушиной для мыслящих людей становились тайное чтение самиздата и разговоры между своими на кухне. Бардовские слёты казались на этом фоне почти легальной (и, как покажет время, ненадёжной) формой проявления внутренней независимости. Кстати, ещё до Праги, в марте того же года, в Новосибирске прошёл фестиваль «Бард-68», самой яркой страницей которого стали выступления Галича. Зато и неприятности Александра Аркадьевича начались именно с этого момента.

Визбор, конечно, много слышал о «Груше», как шутливо и ласково окрестили фестиваль в бардовской среде. Но приехать впервые на приволжские Мастрюковские озёра, где барды и их слушатели стали собираться начиная с 1969 года (в 1968-м встреча происходила в Каменной Чаше — ландшафтной достопримечательности Самарской земли), ему удалось лишь в 1973-м. Вечно занятого Визбора сумел заманить на Волгу Городницкий. Это был уже шестой фестиваль. Чтобы оценить благотворную творческую атмосферу тех дней, достаточно привести лишь один факт: знаменитая песня «Милая моя» (в черновом автографе она названа «Лесное солнышко») написана под впечатлением от этой поездки. Визбор и посвятил её шестому Грушинскому. По поводу имени возможного адресата её высказывались, правда, разные версии, и время от времени очередное «солнышко» объявляло в узких кругах о своих претензиях на эту роль, но в этом ли дело?.. «Татьяны Ларины» тоже существовали во множественном числе, но идеальный поэтический образ пушкинской героини не зависит от конкретных имён — тем и силён.

Став своеобразным гимном ежегодного Грушинского фестиваля, «Милая моя» воспринимается многими слушателями как гимн бардовского движения вообще. «Всеобщая любовь — критерий подозрительный», — заметил однажды Окуджава. Он сказал это по другому поводу, но слова Булата Шалвовича поневоле вспоминаешь, слыша, как полтора десятка немолодых бардов на сцене и ещё несколько сотен человек в зале с горящими глазами взахлёб радостно и громко повторяют по десять раз «Милая моя, солнышко лесное…» и, кажется, никак не могут остановиться. Получается в лучшем случае что-то вроде «Возьмёмся за руки, друзья…», а в худшем — напоминающее советские официальные песнопения («И Ленин такой молодой, и юный Октябрь впереди…»). Но песня не виновата, и сам Визбор такэту песню никогда не пел — и даже сам удивлялся её популярности. Во-первых, она — интимная и грустная и потому для хорового пения, для гимна малопригодна. Во-вторых, автор, кажется, сознательно редуцирует припев, пропевая его порой только один раз и сразу переходя к следующему куплету. Он словно предостерегает нас, чтобы мы припевом не слишком «увлекались». При такой исполнительской сдержанности становятся виднее достоинства стихов, в самом деле замечательных: