Визбор

Непогода в горах, непогода! В эту смену с погодой прокол, Будто плачет о ком-то природа В нашем лагере «Узункол». Нам-то что? Мы в тепле и в уюте И весь вечер гоняем чаи, Лишь бы те, кто сейчас на маршруте, Завтра в лагерь спуститься б смогли.

Случившееся долго не отпускало поэта. Вскоре после «Узункола» он полетел в Краснодарский край, на съёмки фильма «Хлеб лёгким не бывает», и в нём ощущалась какая-то подавленность. Душевное равновесие восстанавливалось с трудом, через стихи — например, вот эти, сочинённые в октябре во Внуковском аэропорту: «Когда горит звезда с названием „Беда“, / Когда бессильны все машины века, / Когда в беде такой надежды никакой, / Тогда надежда лишь на человека» («Когда горит звезда…»). Эти месяцы он жил словно под знаком беды. Но ещё в «Узунколе», вскоре после трагедии, появилась песня с совсем иным настроением, «Многоголосье», — одна из самых просветлённых у барда и внешне как будто отношения к горам не имеющая (Визбор вообще часто писал в горах не о горах):

О, мой пресветлый отчий край! О голоса его и звоны! В какую высь ни залетай — Всё над тобой его иконы. И происходит торжество В его лесах, в его колосьях. Мне вечно слышится его Многоголосье.

Вот это и есть настоящая любовь к родине — большой ли, малой, неважно. Выраженная не пафосными лозунгами, а через «голоса» и «звоны», и, что уж совсем неожиданно для поэта советской эпохи, — через «иконы» (иносказательные, конечно). Визбор в очередной раз удивляет нас нестандартностью своей поэтической мысли (как не вспомнить тут ещё раз давнюю уже к этому моменту песню «В кабинете Гагарина тихо…», где «соборы стоят, как ракеты»), но, слушая эти лирические строки и сдержанно-возвышенные интонации поющего поэта, мы помним: только что пережита трагедия. Трагедия, побеждённая гармонией.

Не уходили из жизни Визбора и северные горы — Хибинские, где он по разным поводам бывал, по его собственному признанию, почти ежегодно. В 1982 году он работал вместе с режиссёром Дмитрием Дёминым над документальным фильмом «Город под Полярной звездой» — о тех местах, которые когда-то, два десятилетия назад, «подсказали» ему идею первой песни-репортажа, «На плато Расвумчорр». На сей раз в центре сюжета был не комбинат «Апатит» (хотя о нём в фильме сказано немало), а сам город, который иногда называют столицей Хибин. Давняя песня, кстати, была использована и в фильме, причём с профессиональной аранжировкой; вошла в ленту, став её лейтмотивом, и другая визборовская песня, совсем новая — «Хибины», с яркой находкой-метафорой: «Здесь в варежке держит фонарик луны / Глухая полярная полночь» — и проникновенной концовкой, в которой словно выразила себя вся любовь поэта к Северу:

И если огонь на печальной золе Погаснет, воскреснуть не смея, Я сердцем прижмусь к этой мёрзлой земле И, может, её отогрею.

Звуча на фоне северных пейзажей, «Хибины» проводят в фильме лирическую тему. Есть в картине и интересные инструментальные вариации на тему визборовских мелодий. Вообще весь музыкальный ряд вошёл в неё очень органично; Визбор и работавшие с ним музыканты попали, как говорится, в десятку.

В ту пору городские власти — прежде всего председатель горисполкома Василий Иванович Киров (такое вот интересное совпадение фамилии мэра и фамилии советского вождя, в честь которого был назван город) — ратовали за то, чтобы сделать Кировск центром горнолыжного туризма. Но дело, как часто бывает, осложнялось нехваткой средств, оборудования, стереотипным мышлением чиновников: мол, какие ещё горнолыжные курорты могут быть за полярным кругом?.. Визбор своим фильмом хотел поддержать хорошую идею. В кадре он беседует с Кировым на эту тему — стоя на лыжах, одетый по обыкновению в стильный облегающий спортивный костюм. В дни съёмок он, конечно, много и с удовольствием катался. Но ещё до работы над фильмом там же, в Кировске, у Визбора случилась горнолыжная неудача — и, если судить по воспоминаниям близких, даже не одна.

Дочь Татьяна рассказывает, что осенью 1980 года ей позвонил из Кировска незнакомый человек и сообщил о том, что отец «поломался». Оказалось — получил двойной перелом тазобедренного сустава и с этим переломом был доставлен в Москву. Дмитрий Дёмин добавляет, что после этого Визбор долго ходил на работу в объединение «Экран» в гипсе. Из воспоминаний же Аркадия Мартыновского явствует, что в 1981-м (выходит, что вскоре после серьёзного перелома?..) с Визбором произошла другая неприятность: повредил колено, и опять в Кировске, где они втроём (Визбор, Аркадий и его жена Юлия) катались на лыжах. Втроём возвращались и в Москву. Аркадию, правда, вспоминается, что травма была вроде бы не очень серьёзной, а Визбор несколько по-детски преувеличивал несчастье, в дороге всё хотел побольше внимания к себе, каковое, естественно, получил… В Москве, вспоминает далее Аркадий Леонидович, Визбор неделю пролечился в спортивном диспансере № 1 на Садовом кольце у заведовавшего им врача Льва Маркова, своего хорошего знакомого. О лечении Визбора после травмы свидетельствует и Марков. Из интервью самого Визбора, взятого у него в 1983 году, явствует, что он «неприятно „сломался“» в Кировске за год до съёмок, то есть — в 1981 году; содержание своей фразы он не конкретизировал. Как бы то ни было — «поломка», что называется, имела место быть, и Юрию Иосифовичу во время съёмок «Города под Полярной звездой» было важно, как он сам признавался, вновь пройти знакомую трассу, чтобы «восстановиться психологически». И он её прошёл.

В тот самый год, когда Визбор был занят работой над фильмом о Кировске и катался по склонам Хибин, произошло эпохальное в истории советского альпинизма событие. В мае 1982 года советская команда под руководством Евгения Тамма (сына того самого Игоря Тамма, знаменитого учёного-физика, что сплавлялся двадцать с лишним лет назад, в 1961-м, на байдарках одновременно с компанией Визбора) покорила Эверест — расположенную в Гималаях высочайшую вершину мира, высота которой немногим недотягивает до девяти тысяч метров. Альпинисты из разных стран поднимались на Эверест и прежде, но наши, во-первых, прошли по юго-западному склону горы, прежде считавшемуся непроходимым, а во-вторых, поднялись на вершину ночью. Такого Эверест ещё не знал.

По случаю этой победы был задуман специальный сюжет популярной в те годы телепередачи «Клуб кинопутешественников», которую бессменно вёл Юрий Сенкевич — врач, исследователь, кандидат медицинских наук, участник знаменитого плавания на папирусной лодке «Ра» под началом норвежского путешественника Тура Хейердала. Принять участие в передаче пригласили и Визбора как автора песен о горах и вообще человека более чем заинтересованного в альпинистских делах. Для его выступления была придумана необычная, по меркам довольно статичного советского телевидения, форма: Юрий Иосифович должен был петь не со сцены Останкинской телестудии (там находились как раз сами герои восхождения), а из зала, как бы «из публики», сидя в первом ряду среди симпатичных девушек и дам.

Визбор спел одну свою давнюю и любимую всеми горновосходителями «Песню альпинистов» («Вот это для мужчин…»). А затем участников передачи и телезрителей ждал сюрприз — только что, именно по поводу покорения Эвереста, написанная песня «Третий полюс». Третий полюсв том смысле, что имеется в виду максимальная земная высота. Поэт не успел даже выучить собственные стихи, так что пел по «шпаргалке», которую держала сидевшая по левую руку от него известная телеведущая Валентина Леонтьева, и предупредил предварительно, что «если не удастся — сотрём». Песня датирована автором 8 июня; на записи он говорит, что написал её несколько часов назад. Если не скромничает, то, значит, и запись относится к этому же дню. А показана передача была 13 июня. Так состоялась премьера этой песни, довольно быстро тоже ставшей одной из «визитных карточек» барда и, конечно, быстро прижившейся в альплагерях. Даже те, кто не очень хорошо представляет себе его творчество, уж этот знаменитый энергично-маршевый припев знают наверняка:

Туда не занесёт Ни лифт, ни вертолёт, Там не помогут важные бумаги. Туда, мой друг, — пешком, И только с рюкзаком, И лишь в сопровождении отваги.

Песней Визбор не только «прославил тех, кто был на Эвересте», но и отдал дань памяти больших альпинистов: «Представьте, что не тают там, в тумане / Следы людей, прошедших раньше нас. / Там слышен голос Миши Хергиани, / Спина Крыленко сквозь пургу видна». О Хергиани речь у нас уже шла; Николай Крыленко же, петербуржец-ленинградец, был одним из асов альпинизма довоенной эпохи. Визбор не мог не знать, что Крыленко был арестован и расстрелян в один год с его, Визбора, отцом…

Во время исполнения песни в студии возник интересный нюанс. Когда Визбор поёт финальный куплет, у него происходит, казалось бы, неожиданная заминка в последней строке: «…И если где-нибудь гора найдётся / Повыше эверестовских высот, / Из наших кто-нибудь туда пробьётся, / А дня не хватит — ночью он взойдёт!» Но голос его звучит в этот момент как бы с лёгкой улыбкой, и становится ясно, что заминка не случайна, что она связана со смыслом стихов. Сидящие на сцене и в зале, кажется, поняли, в чём тут дело. Ведь советские спортсмены взошли на Эверест ночью — вот поэт и пошутил, но без всякой обиды, насчёт того, что, мол, дня не хватило… Ну а ночь в этом случае для чего?!

…Но горы были для Визбора темой не только поэтической. Как раз в начале 1980-х годов он пишет две повести об альпинизме, оставшиеся в его бумагах и опубликованные, как и вся «большая» визборовская проза, уже после его кончины. Каждая из них — довольно приличная по объёму, около ста страниц, и можно только удивляться, где он, с его вечными разъездами и массой творческих занятий, находил время для постоянного и сосредоточенного труда, без которого создавать прозаические произведения невозможно. Эти две повести окончательно оформили и обозначили главное в визборовской прозе. Он писал о людях так называемых трудных профессий: когда-то таким героем был командир экипажа вертолёта в Заполярье («Арктика, дом два»), теперь — альпинисты. Причём писал именно о тех профессиях (назвать альпинизм «хобби» у него, наверное, язык бы не повернулся), с которыми сталкивался сам. И о которых писал песни. В этом смысле проза Визбора — родная сестра его лирики. И ещё: героем визборовской прозы непременно оказывался бывалый человек, симпатичный читателю и автору и что-то общее — не внешне, а внутренне — с автором имеющий. Повести Визбора несут в себе то, что можно условно назвать скрытым автобиографизмом. Для пишущего прозу поэтаэто, наверное, естественно, как естественна и некоторая схематичность сюжета. Читатель прощает её ради приобщения к творческому миру художника, имя которого ему (читателю) небезразлично.