Вкус к убийству. Сборник детективных произведений английских и американских писателей

А из-за спины, из последнего окна на двадцать пятом этаже:

— Не выйдет. Конец слишком далеко, не ухватиться. Чересчур рискованно.

Маккелвин пристально изучал парня, а у того во взгляде отчетливо сквозила горечь. Маккелвин не сводил с него глаз. Человек на каменном перекрестке.Здорово, даже прекрасно, но не то! Это не был еще один «Снежный леопард».Он знал, что именно ему нужно, точно так же, как и тогда, несколько лет назад, во время гималайской экспедиции, когда впервые в жизни увидел снежного леопарда.

Они пересекали один из громадных снежных склонов, ослепленные низко висящим утренним солнцем. Маккелвин остановился немного отдышаться — на высоте в двадцать одну тысячу футов сердце бешено колотилось в груди. Он поднял взгляд на высившуюся вдали вершину, словно проросшую сквозь снег, очищенную от него мощными ветрами, и казавшуюся на фоне снега и темноголубого неба почти красной.

Глядя на этот утес, он уловил едва различимое движение у его основания и, одев очки, почувствовал, как у него перехватило дыхание.

Там что-то двигалось — белое и волнистое; он поднял бинокль и сфокусировал его. Животное, покрытое густой шерстью, с маленькими ушами и длинным, медленно покачивающимся хвостом. Прекрасное белоснежное создание — настоящая поэма в движении, беспокойно наблюдавшее за маленькой партией шерпов и альпинистов.

И тут Маккелвин понял, что видит редчайшего снежного леопарда, лишь нескольким людям удавалось когда-либо наблюдать его. Он быстро окинул взглядом взметнувшуюся ввысь вершину ржаво-красного утеса, прямо под которым располагался большой заснеженный выступ. С другой стороны пологий склон — словно продолжая этот выступ — вдруг отвесно обрывался вниз, исчезая где-то в темно-голубых глубинах. Маккелвин почувствовал, что это его тема, именно тот снимок, который принесет ему известность. И понял, как можно сделать его.

Он приказал шерпам вытянуться цепочкой с тыльной части горной вершины и до основания утеса, отрезая зверю возможные пути к отступлению, сам же устроился ниже — там, где снег толстым слоем зависал над пропастью.

И стал ждать неизбежного.

Животное перемещалось с плавной грацией, видимо, осознавая, что попало в ловушку; оно бросалось из стороны в сторону, всякий раз натыкаясь на орущих шерпов — те вдобавок размахивали длинными палками, отгоняя леопарда. Зверь продвигался вперед робкими шагами, покачивая головой и обнажив красную пасть, что-то выискивал, пока Маккелвин не понял, что он обязательно станет взбираться вверх, к вершине утеса. Непередаваемо красивый на фоне красного камня, леопард наконец достиг какого-то выступа и остановился, нервно перебирая лапами.

Тогда Маккелвин послал нескольких наиболее послушных шерпов, наказав им медленно подниматься по склону с противоположной стороны утеса. Животное наблюдало за ними, слегка покашливая и рыча. Оно отдавало себе отчет в том, что утес позади него неприступен. Шерпы продолжали карабкаться вверх. Свободным оставался лишь один путь — та сторона, которая выходила на узкий снежный козырек, зависший над бездной.

Наконец шерпы закричали. Леопард присел на задние лапы и вдруг прыгнул — распластавшись высоко над снегом в преисполненном восхитительной грации полете на фоне фантастически пурпурного неба.

Маккелвин был наготове. Он безостановочно делал снимки до тех пор, пока леопард не приземлился на заснеженный склон и не начал отчаянно скрести лапами, пытаясь задержать скольжение вниз, на какое-то мгновение останавливаясь, но затем снова сползая по склону, и наконец перевалился через край снежного гребня и исчез в пропасти.

Налет гениальности…

Маккелвин еще ближе подошел к соседу на карнизе.

— Парень, — хрипло прошептал он, — посмотри на меня, парень…

— Не трогайте меня. Оставьте меня в покое! — голос парня звучал грубо, в нем сквозили нотки тоски и боли. — Оставьте меня.

Теперь лишь несколько дюймов отделяли Маккелвина от кончиков похожих на когти пальцев, крепко вцепившихся в шероховатую стену.

— Парень, — проговорил он успокаивающим, елейно-вкрадчивым голосом, каким обычно разговаривают взрослые, если обладают какой-то властью над подростком. В словах его не чувствовалось ни тени колебания. — Я хочу помочь тебе. Скажи, что тебя беспокоит?

Паренек резко дернулся. Он глянул на Маккелвина, и в глазах его полыхнула ярость.

— Тыменя беспокоишь! Все вы не даете мне покоя! Отвяжитесь от меня, больше мне ничего от вас не нужно! — Рот его был раскрыт, жилы на тонкой шее набухли. — Ну почему вам не оставить меня одного?!

Клик. Клик.

— Послушай, парень, — проговорил Маккелвин с грубоватой доверительностью, — сейчас ты пойдешь со мной назад. Тебя что-то потрясло, но я знаю, с тобой все будет в порядке. Посмотри вниз — видишь людей? Они тобой заинтересовались. Очень сильно заинтересовались. Ты пойдешь со мной и увидишь, что все они хотят помочь тебе.

— Заткнитесь! О, Боже правый, заткнитесь же!

Парень заплакал, стуча головой о стену. За спиной слышались встревоженные крики, внизу из раскрытых окон высовывались, стараясь как можно выше поднять длинные шесты с привязанными к ним нейлоновыми петлями, но не доставая ими до угла здания. К петлям была прикреплена крупноячеистая сетка.

Далеко внизу колыхалась темная масса толпы, сновали похожие на клопов машины.

— Тебе нужны деньги? Слушай, парень, как только ты окажешься внутри, со всем этим будет покончено. Газеты, телевидение — все будут гоняться за тобой, желая купить твою историю. И заплатят тебе приличные деньги, правда, парень.

Юноша крутил головой, пока наконец из его горла не вырвался тонкий, пронзительный вопль:

— Уходите! Уходите! Уходите!

— Парень, там, внутри, за тем самым окном, из которого ты вылез, стоят священники, — Маккелвин прикоснулся к его пальцам.

Рука резко отдернулась. Сосед отодвинулся еще дальше к углу, совершая нелепые боковые движения. Из его груди вырывался истерический стон, с губ капала слюна.

— Священники, психиатры — все хотят тебе помочь. Они отвезут тебя в прекрасное место. Там тепло, ничего не надо делать. Не надо работать. Полно еды. Медсестры, доктора. Все хотят помочь тебе. Ты только вернись, парень. Больше никогда ты не будешь одинок. Никогда…

— Нет! О, Боже, Нееееееееет!! — Он отшатнулся. Потом посмотрел вниз и, когда почувствовал нежное, но непреодолимое действие земного тяготения, рот исказился в последнем крике. Парень отклонялся назад все дальше, дальше, глаза его вдруг расширились, словно сфокусировались на чем-то, что находилось далеко-далеко, и внезапно наполнились каким-то безмятежным спокойствием и он полетел в пустоту.

Клик. Клик.

Маккелвин прислонился к зданию, его ноги неожиданно задрожали от напряжения. За спиной раздался голос священника: