Вкус соли на губах (СИ

Куница и серый бегут бок о бок, быстрее ветра, орла гордого, сокола ясного, несутся чрез леса, перепрыгивают деревья поваленные, в стволы врезаются, выкорчевывая. И видят лешего вдруг: остановился, старый, отдохнуть, ссутулился весь, сжался, кривой рукой-веткой о дерево оперся.

– Оно?
– с гнилых зубов мякоть кислых ягод валится.

– Оно, - и бегут-кличут дальше. А с крон птицы врассыпную разлетаются: перемены и возбуждение чуют.

Сиреникс-змей усмехается глазами вечными и смотрит прямо вдаль, пронзая горизонт, а под ним плещется Океан, содрогаясь от пламени божественного. И Аркадия на совете блаженно улыбается, прикрыв глаза ресницами длинными, влажными, тонкими. А в подводных пещерах спруты беснуются, драконы ревут, и кальмары всплывают на поверхность, взбешенные, растревоженные, взлетают, зависая аккурат между небом и землей, и снова вниз плюхаются, столбы воды взметая. Океан бурлит и тревожится, даже птица Рух в своих джунглях отсиживается, не рискуя в небо подняться. А Сиреникс, король словно, смотрит на бурный Океан и весело хохочет, ибо неспокойствие бессмертных любо-дорого для гада.

И где-то на Земле Мификс лениво пробуждается, качает сонными веками.

Бегут лисы, летят птицы, трансформации древние, прекрасные спешат со всего света, мечутся, волнуются, предчувствуют, видят. Танцуют люди, расцветают древние культы, а Фарагонда в своем кабинете смотрит на небо и понимающе усмехается. Знает, старая, что творится. По небу гром грохочет, молнии сверкают. Деревья валятся, озера гуляют блудные, а звери бегут в страхе. Все они, Энчантикс, Сиреникс, Чармикс, Глумикс и другие… Все они - дети Дракона, древние божества, кому раньше служили жрецы и слагали молитвы.

Их много, трансформаций-то. Звенят лютни и поют свирели. А превращения бегут, гогочут. Опережают время, несутся вспять и стремятся вперед. Со всех сторон, со всех концов сбегаются трансформации к точке отсчета, летят к дню тому, когда произойдет. И все передают друг другу, в воздухе шепот и крики переливаются:

– Оно! Оно! Оно!

Они собираются вместе и замирают на точке отсчета. Стрелки невидимых часов отсчитывают начало до свершения. Рождению нового следует пророчество. Аркадия где-то там улыбается блаженно. А Сиреникс хохочет, ибо змей есть гад. Глумикс и Чармикс, куница и заяц, замирают рядом с Энчантиксом , чуть шипят и поджимают уши.

Сейчас они вместе и отбрасывают ненужные окончания, прозвища и расшаркивания. Кто-то в тандеме, кто-то - одиночка, кто-то - изгой и презренный. Беля почти не видно, Энч правит балом, а Сирен, словно глумливый принц, идет в окружении свиты, послушных теней с короткими ручками и кривыми лицами, занудно шепчущими свои истории, тащит няньку и куклу старую, Гармоникс, что вот-вот сдохнет, но вроде еще держится. Гармоникс - продукт Сирена, незавершенный, нетрансформация. Шарахаются от него собратья, а Энч скрещивает руки и взирает на змея, что с вызовом смотрит ему в глаза, но не выносит и шипит, пресмыкаясь. Змей налицо и в душе.

– Знай свое место, Сиреникс.

– И ты свое, Энчантикс.

Конфликт неизбежен. Энчантикс пышет праведным гневом, а Сирен ядовито смеется. Но миг, и оба открывают истинные лица.

Одно и то же. Не враги. Но друзья, союзники. Исчезают подколки, остаются раскрытые сущности.

Заяц и куница приветствуют морского гада, и где-то там, в Магиксе, возрождается еще один культ. Сирен по-свойски расхаживает среди превращений, а те то шарахаются, то подобострастно заглядывают в глаза, и лишь редкие смотрят ясно, незамутненно. Те, кто по-настоящему его знает. А Сирену плевать, ибо он лучший, он гордый. Змей взлетает на пик своего превосходства и смеется над всеми.

– Давно ли вы имели человеческую женщину?

– Перестань, - щелкает клювом старый гриф, скрючив шею и восседая на сухом дереве. Он - старое ведьминское превращение, забытое уже несколько веков. Он не любит, когда его называют по имени, потому что негрифская гордость не может вынести, что упоминания о нем встречаются лишь в пыльных манускриптах в забытых библиотеках. Гриф прячет длинную шею в меховой воротник и смотрит на Сирена недовольным, пронзительным взглядом.

– Ты знаешь, что происходит. Ты ведаешь. Скажи.

– А что, никто из вас не зрит?
– Сирен зевает притворно, словно скучая.
– Все видят, все знают.

– Не так, как это делаешь ты, - гриф уже и не гриф, а стервятник-падальщик, готовый подбирать все, что валяется на дороге. Он ищет обреченных, к обреченным идет и обреченностью их питается. Говорят, что зовут его Деспондикс, Деспон, но гриф остается безымянным. Его забыли, забыл и он себя.

– Вам напомнить?
– Сирен покачивает прекрасным гребнем и перемигивается с Беливиксом, что стыдливо опускает голову, ибо он смел просить помощи у змея, просил очистить его. И змей очистил: превратил из огромной туши, отрыгивающей вонью и непереваренным, в тонкого червя-паразита, бычьего цепня, кем он был в начале своем. Странно и голо Бель себя ощущает, зато снова стал подвижным, юрким и свободно скользит в скромных дырах пространства.

– Начинай.

– Оно! Оно!

– Наблюдаем!

– Мы ждали!

– Свершится!

– Иди!

Глумливый принц покидает ненавистное ему скопище. Змею душно среди своих же, он привык к Океану, к его величаво-соленой стати, покою бессмертных и обширным владениям. Он привык отвечать насмешкой на серьезные лица кентавров, духов, Древних, ловить улыбки Аркадии и наслаждаться своей властью. Он привык быть наблюдателем, ибо трансформациям запрещено вмешиваться в людские дела. Лишь в крайних случаях могут они явиться в образах из ниоткуда взявшегося родственника, мудрого покровителя отдельным лицам, что замутили, исказили взор чистый, ясный. Кем превращения бредят, тому и являют они помощь свою. Или просто принимают обличия и живут среди людей, не меняя истории. Вечность отравляет хуже горького яда, скука – самое страшное проклятие, что может свалиться на голову Древних. И змей ее ведает, но находит забавы, потому всегда весел и жив.

Он совершил переход меж мирами еще несколько дней назад, когда яро спорил с Аркадией и яро доказал, чего хочет. Та лишь головой покачала: мол, делай, что хочешь, не мне судить тебя. А змей отбыл и был таков. Тогда и пошло еще больше самоубийств в Магиксе, больше Эйей-палочниц поселилось в ручьях, больше пони и стариков кукарекающих перемещается в квартирах, торговых центрах и улицах, и сметанный кот по небу ходит. Каста, низшая каста, что свои же, духи, презирают, предчувствует перемены.

Время накаляется.

Сирен идет величаво.

В глазах его – пророчество.

Стрелки почти на часах.

«Шесть дев возгордятся…»

– Источник негативной энергии внутри этого волшебного пузыря! – Блум уверенна, как никогда. Винкс на пике своих возможностей. Ведьмы повержены, Трикс где-то там, а перед ними – новая угроза, которую легко уничтожить всего лишь одним движением. Яркие, крылатые, блестящие, молодые и сильные. Каждую победил змей в личной, внутренней схватке. Каждая переосмыслила себя и поднялась.

Все так же тянет их на дно Океана, шепот морских глубин насилует мозг, изводит, но теперь они благодарны. И сильны, ибо в сердцах - гармония. Измотаны недосыпом, издерганы предчувствиями, изнасилованы Сирениксом, образумлены им. Змей схватил личности, в комок сжавшиеся, от острых зубов Беливикса бежавшие, и выдернул их на свет Драконий с болью, резко, окатив ледяными порывами. Винкс дышат свободно, уверенно, ровно. Они верят в свою победу.

– Давайте его уничтожим, - Лейла стремится в бой. Сиреникс внутри хохочет и еще вопрошает: