Вкус ужаса: Коллекция страха. Книга I

Изученные Ретчем картины Барстоу уносил к задней стене, а затем осторожно выдвигал вперед те работы, которые еще хотел показать.

На лице и руках у него выступила незаметная, как он надеялся, но вполне отчетливая испарина. Прислоняя очередную картину к ножке мольберта и поправляя их расположение в серии связанных одной темой работ, он не раз чувствовал, как по рукам пробегает непроизвольная дрожь. Все силы уходили на то, чтобы дышать ровно и бесшумно.

Насколько положительно Ретч воспринял его новые работы, Барстоу так и не понял, но с каждой минутой его уверенность росла. И пусть с начала медленного обхода студии дилер не проронил ни слова, Барстоу почувствовал, как крепнет надежда, заметив явные признаки интереса к своим картинам.

Хорошим знаком было уже то, что время от времени Ретч замирал на несколько минут перед той или иной картиной. А когда дилер снял перчатки и затолкал их в карман своего каракулевого пальто, чтобы осторожно потрогать толстыми, но чувствительными пальцами ямочку под пухлой нижней губой, Барстоу ощутил, как внутри нарастает пульсирующая волна триумфа. Долгие годы опыта говорили ему, что этот жест у Ретча означает признак величайшего одобрения.

Спустя час, который показался Барстоу чуть ли не веком, Ретч остановился перед главной из всех работ. На большой картине гигантская обнаженная женщина смотрела в хорошо узнаваемое окно студии на голубей, облепивших подоконник.

Он очень долго стоял не шевелясь и глядя на картину без всякого выражения, затем его губы изогнулись в довольной усмешке, которая становилась все шире и шире, пока наконец Ретч не повернулся к Барстоу, демонстрируя полный набор устрашающих зубов, и не разразился восторженными аплодисментами.

— Браво, Кевин, браво! — воскликнул он, разводя руки в стороны, словно шпрехшталмейстер крупного цирка, и радостно окидывая взглядом окружающие его картины.

Эрнестин, которая до сих пор тихо следовала за начальником, впервые подала знак того, что проект увенчается успехом, вынув из сумочки записную книжку и приготовившись стенографировать все, что будет сказано с этого момента и может иметь историческую или юридическую ценность.

— Спасибо, Макс, — сказал Барстоу. — Огромное вам спасибо!

— Нет-нет, Кевин, это тебеспасибо! — произнес Ретч, утонченным движением широкой ладони обводя комнату. — Ты не только заработаешь себе и моей галерее огромные деньги, ты обеспечишь себе вечную славу и известность.

Кровь прилила к голове, и Барстоу на миг испугался, что может в буквальном смысле потерять сознание от радости. Ретч всегда поддерживал его, иногда даже поощрял, но такого восхищения и признания он в жизни ни от кого не видел.

Он, словно в тумане, наблюдал, как Ретч чуть ли не танцует от одной картины к другой, нежно похлопывая и поглаживая края натянутых холстов и даже порой останавливаясь, чтобы вдохнуть аромат краски.

— Друг мой, это работа, для которой ты был создан, — произнес он. — Все, что ты делал раньше, было лишь обещанием того, что последует, — всего лишь намеком!

Он остановился у картины, изображающей гротескного горбатого торговца газетами с пустыми глазами. Торговец выглядывал из узкого темного провала дешевого киоска, заставленного газетами, заголовки которых пестрели сообщениями о войне и чуме, скандальными журналами с яркими фотографиями искалеченных уродов и рыдающих знаменитостей. Ретч одобрительно улыбнулся, глядя на узкие щелочки глаз на страшном, изъеденном оспой лице гротескного персонажа, больше всего походившего на крокодила.

— Ты очень убедительно изобразил внутреннее сходство этого мерзкого типа с рептилией. Достоверность ощущения поражает, — тихо шептал он, поглаживая шляпки шпилек, крепящих холст к раме.

Затем Ретч отошел на шаг и продолжил изучать картину.

— Забудь о Бэконе, мой дорогой. Забудь даже о Гойе.

— Даже о Гойе? — У Барстоу перехватило горло, он сглотнул и подошел к забрызганному краской табурету, опасаясь, что не удержится на ногах. — Вы сказали, даже о Гойе?

Ретч улыбнулся, и впервые за все годы долгого знакомства с Барстоу его широкая зубастая улыбка светилась почти материнской нежностью.

— Даже о Гойе, — прошептал Ретч, нежно похлопывая художника по бледному лбу, стирая испарину. — Ах, все эти образы родились в этой маленькой черепушке! О, это таинство таланта созидания!

Он шагнул к очередному зловещему полотну, на котором витрина соседней мясной лавки была до отказа забита влажно блестевшими фрагментами расчлененных животных, художественно разложенных для продажи. Ретч театрально прищурился и ловко скопировал речь музейного гида.

— Здесь вы видите, как художник тактично намекает и при этом ухитряется не показать открыто, что разнообразие мяса на витрине может оказаться намного ужаснее ассортимента обычного магазина. Вот, например, этот круглый стейк с крупной овальной косточкой. От чего от отрезан? От задней ножки ягненка или же от бледного и нежного бедра соседской школьницы? Как вам это? Как?

Он издал зловещий театральный смешок и перешел к картине с ночной сценой: одинокий тусклый фонарь освещает перепуганную сгорбленную старуху в черном траурном платье, которая идет по покрытому трещинами тротуару и тревожно всматривается в непроглядную тьму старой городской улицы.

— Я восхищаюсь тем, как ты передал зрителю уверенность, что там, на поблескивающем асфальте узкой улочки, есть… нечто…и что оно приближается к женщине с противоположного тротуара! — прошептал Ретч с неподдельным благоговением. — Когда картина сообщает что-то зрителю вот таким образом, это, мой дорогой мальчик, настоящее волшебство! Чары! Не сомневайся, критикам никогда не надоест писать рецензии, соревнуясь друг с другом в попытках объяснить идею этой картины!

Затем он указал на полотно, где под ярким солнцем полицейский широко открывал рот, опустившись на колени в толпе зрителей над человеком, которого он, несомненно, только что застрелил. Все персонажи с ужасом глядели на существо, которое выползало из окровавленной дыры на груди мертвеца и злобно таращило на полицейского тусклые глазки.

— Но настоящее чудо этих новых работ заключается в их невероятной убедительности! — Ретч нежно, почти любовно поглаживал блестящую морду твари, ползущей из трупа. — Хоть это на меня и не похоже, но я действительно могу предположить, что подобное создание существует на самом деле, что оно даже до сих пор обитает в каком-нибудь уголке тюремного госпиталя!

Он повернулся к Барстоу, вгляделся в него и похлопал художника по тому самому месту, где у трупа на картине была изображена отвратительная рана.

— Тебе, Кевин, как-то удалось развить в себе способность рождать образы одновременно совершенно фантастические и абсолютно реалистичные, — серьезно сказал торговец. — За всю свою карьеру я ни разу не сталкивался с настолько гротескным и жутким фантастическим видением мира, да еще и выраженным столь убедительным образом. Я одновременно напуган и восхищен.