Вкус вишнёвой лжи. Книга 2
Шрифт:
Провожу рукой по металлу, смахивая накопившуюся пыль. Ну, что, мой верный конь. Я дома.
Но я не успеваю даже переодеться, как раздаётся настойчивый стук в дверь.
Неохотно добираюсь до выхода и смотрю в глазок. Охрана. Скорее всего, матери. Какого чёрта им надо? Следили за квартирой?
Медлю, прежде чем открыть дверь и взглянуть на двоих мужчин в чёрных идеальных пальто. Ну, прямо киллеры, мать их. Если бы не знал, решил бы, что меня заказали.
— Станислав Максимович, — официально обращается ко мне тот, что слева. — Ваша мать ждёт Вас.
Так и знал. Следили. Я планировал
— Ага, только оденусь, — бурчу я, захлопывая прямо перед их носом дверь.
Смотрю в глазок: стоят, не уходят, прямо как статуи.
Ничего не остаётся как одеться и в сопровождении личной охраны матери проследовать к чёрной затонированной иномарке, припаркованной рядом с подъездом. Едем молча, и чем ближе подбираемся к дому родителей, тем сильнее во мне зарождается отвращение. Не хочу я туда. Не хочу.
Но выбора нет. Авто останавливается — охранник открывает дверь и просит следовать за ним. Мы поднимаемся в пентхаус на лифте и заходим в до дикости тихую квартиру. Последний раз я был здесь, когда узнал об измене Элли, — это ещё одна из причин, по которой находиться здесь — сущее наказание.
Мужчина забирает куртку и рукой показывает, что я могу пройти дальше. То же мне, дворецкий нашёлся. Без него разберусь, что нужно делать.
Прячу руки в карманах и опускаю плечи, неохотно направляясь к кухне. Здесь пусто: одинокий стол, позади которого открывается красивый вид на город из огромных панорамных окон, навевает воспоминания. Вот здесь сидел отец со своей надменной ухмылкой на лице, здесь Элли, а рядом брат. Рисую в воображении их силуэты, пытаясь прокрутить все происходящие в тот день события.
Мать подобно привидению выходит из соседней комнаты. Как всегда красива и идеальная, вот только теперь её губы плотно сомкнуты, а лицо не выражает ничего, кроме отвращения и печали. Или мне только кажется: я впервые вижу маму в таком непонятном состоянии. То ли она недавно плакала, то ли кого-то убила.
В её руке бокал с красным вином, и, видимо, уже не первый по счёту.
— Где ты был? — выделяя каждое слово, спрашивает она.
Смотрит так, словно я только что сотворил нечто непростительное. Пожимаю плечом, не собираясь отвечать на вопрос.
— Я потеряла сына и не хочу лишиться ещё одного, — её голос срывается.
Она взмахивает рукой с бокалом и почти разливает содержимое. Я чувствую фальшь и наигранность во всей этой ситуации, и злость неожиданно ударяет меня под дых. Стискиваю зубы, осматривая мать с ног до головы: в чёрном платье, на шее дорогое колье, а на ногах чёрные лабутены.
— Сколько ты сегодня выпила? — осматриваю кухню, замечая на столе две пустые бутылки из-под вина, а в мусорном ведре ещё и из-под коньяка.
Она коротко выдыхает через нос, делает небольшой глоток, пристально наблюдая за мной. Злится? А затем вдруг расслабляется и всхлипывает, смахивая выступившие слёзы.
— Ты не был на похоронах брата, — с упрёком комментирует она, медленно направляясь к окну. Останавливается, смотрит куда-то вдаль, обнимая
себя рукой. Делает ещё один глоток. — Ты не представляешь, что там было. Мне нужна была твоя поддержка, а тебя не было. Ты опять… — пытается подобрать слова. — Где ты, чёрт возьми, был?Думаю о словах, услышанных вчера от отца Иры, и злость стихает, уступая место стыду. Я не мог набраться смелости прийти на похороны, не хотел смотреть на всё это дерьмо. В последний раз, когда я видел Тёму, он приходил к Назарову с просьбой молчать о моих отношениях с Элли. В день, когда я был в больнице у отца, то понял, что не хочу видеть тело брата. Иллюзия того, что парень жив, а его смерть — просто постановка. Я ещё не готов принять тот факт, что Тёмы больше нет.
Снова ничего не отвечаю. Никто не должен знать, что я прятался у Иры Ольханской.
— Это не важно, — вдруг отмахивается. — Твой брат мёртв, — словно пытается добить меня. — Отец всё ещё в тяжёлом состоянии, и никто не знает, сможет он выкарабкаться или нет. Остались только мы. Я и ты. А ещё ребёнок… — осекается, и я думаю об Элли. Она носит в себе частичку брата. Если, конечно, новость о её беременности — правда. Сложно верить человеку, который так долго тебя обманывал. — Я хочу, чтобы ты занял место Артёма.
— Что? — выпаливаю я, поперхнувшись собственными слюнями. Прокашливаюсь, пытаясь осмыслить слова матери. — Я не собираюсь жениться на Макеевой, чёрта с два, поняла?! — повышаю голос, возмущённо тыча пальцем в маму. — Хрена с два ты заставишь меня это сделать!
Она залпом осушает бокал, разворачивается на каблуках и проходит мимо меня к столу, чтобы налить себе ещё. Наблюдаю за тем, как яркий красный напиток заполняет бокал.
— Я не про Элли, — раздражённо кривится. — Никто не требует от тебя брать её в жёны. У неё полно денег, чтобы содержать ребёнка в одиночку, да и, если что, материальная помощь — не проблема.
— Тогда что? — не понимаю я. — В каком смысле я должен занять место брата? Да чё ты молчишь, объясни нормально!
Не нравится мне вся эта ситуация и то, к чему ведёт наш разговор. Что значит, «я хочу, чтобы ты занял место брата»? Помог ей справиться с потерей? Выступил с заявлением для прессы? Что, мать его, это значит?
— Олег! — громко тянет мать.
Уголки её губ опущены, словно она вот-вот разревётся, но лицо непроницаемое и какое-то жестокое. Из соседней комнаты уверенно выходит мужчина в строгом чёрном костюме с чемоданчиком в руках. Карие пронзительные глаза оценивающе впиваются в меня взглядом, осматривая с ног до головы, тёмные волосы идеально уложены с помощью геля. В левом ухе серебряное кольцо, родинка на шее возле кадыка. Ему лет тридцать пять, может быть, больше. Выглядит статно и привлекательно.
— Только не говори, что он мой настоящий отец, — пытаюсь отшутиться, но она лишь отмахивается.
— Это первый помощник твоего отца, его правая рука, — говорит мама. — Олег Викторович.
Скептично кривлюсь.
— Я думал, что брат был его правой рукой.
— Артём должен был занять место твоего отца, — отвечает Олег. — Я просто помощник. Ты меня, наверное, не помнишь. Мы встречались, когда ты был совсем маленьким.
— Доверия это не прибавляет, — скрещиваю на груди руки.