Владимир Маяковский

[1925]

ВЕРСАЛЬ

По этой дороге, спеша во дворец, бесчисленные Людовики трясли в шелках золоченых каретц телес десятипудовики. И ляжек своих отмахав шатуны, по ней, марсельезой пропет, плюя на корону, теряя штаны, бежал из Парижа Калет. Теперь по ней веселый Париж гоняет, авто рассияв, — кокотки, рантье, подсчитавший барыш, американцы и я. Версаль. Возглас первый: «Хорошо жили стервы!» Дворцы на тыщи спален и зал — и в каждой и стол и кровать. Таких вторых и построить нельзя — хоть целую жизнь воровать! А за дворцом, и сюды и туды, чтоб жизнь им была свежа, пруды, фонтаны, и снова пруды с фонтаном из медных жаб. Вокруг, в поощренье жантильных манер, дорожки полны статуями — везде Аполлоны, а этих Венер безруких, — так целые уймы. А дальше — жилья для их помпадурш — Большой Трианон и Маленький. Вот тут помпадуршу водили под душ, вот тут помпадуршины спаленки. Смотрю на жизнь — ах, как не нова! Красивость — аж дух выматывает! Как будто влип в акварель Бенуа, к каким-то стишкам Ахматовой. Я все осмотрел, поощупал вещи. Из всей красотищи этой мне больше всего понравилась трещина на столике Антуанетты. В него штыка революции клин вогнали, пляша под распевку, когда санкюлоты поволокли на эшафот королевку. Смотрю, а все же — завидные видики! Сады завидные — в розах! Скорей бы культуру такой же выделки, но в новый, машинный розмах! В музеи вот эти лачуги б вымести! Сюда бы — стальной и стекольный рабочий дворец миллионной вместимости, — такой, чтоб и глазу больно. Всем, еще имеющим купоны и монеты, всем царям — еще имеющимся — в назидание: с гильотины неба, головой Антуанетты, солнце покатилось умирать на зданиях. Расплылась и лип и каштанов толпа, слегка листочки ворся. Прозрачный вечерний небесный колпак закрыл музейный Версаль.

[1925]

КРАСАВИЦЫ (раздумье на открытии Grand Opera [16] )

В смокинг вштопорен, побрит что надо. По гранд по опере гуляю грандом. Смотрю в антракте — красавка на красавице. Размяк характер — всё мне нравится. Талии — кубки. Ногти — в глянце. Крашеные губки розой убиганятся. Ретушь — у глаза. Оттеняет синь его. Спины из газа цвета лососиньего. Упадая с высоты, пол метут шлейфы. От такой красоты сторонитесь, рефы. Повернет — в брильянтах уши. Пошевелится шаля — на грудинке ряд жемчужин обнажают шеншиля. Платье — пухом. Не дыши. Аж на старом на морже только фай да крепдешин, только облако жоржет. Брошки — блещут… на тебе! — с платья с полуголого. Эх, к такому платью бы да еще бы… голову.

16

Большого оперного театра.

[1929]

ПРОЩАНИЕ (кафе)

Обыкновенно мы говорим: все дороги приводят в Рим. Не так у монпарнасца. Готов поклясться. И Рем и Ромул, и Ремул и Ром в «Ротонду» придут или в «Дом» [17] , В кафе идут по сотням дорог, плывут по бульварной реке. Вплываю и я: «Garc on, ungrog americain!» [18] Сначала слова и губы и скулы кафейный гомон сливал. Но вот пошли вылупляться из гула и лепятся фразой слова. «Тут проходил Маяковский давеча, хромой — не видали рази?» — «А с кем он шел?» — «С Николай Николаичем». — «С каким?» — «Да с великим князем!» «С великим князем? Будет врать! Он кругл и лыс, как ладонь. Чекист он, послан сюда взорвать…» — «Кого?» — «Буа-дю-Булонь [19] Езжай, мол, Мишка…» Другой поправил: «Вы врете, противно слушать! Совсем и не Мишка он, а Павел. Бывало сядем — Павлуша! — а тут же его супруга. княжна, брюнетка, лет под тридцать…» — «Чья? Маяковского? Он не женат». — «Женат — и на императрице». — «На ком? Ее же расстреляли…» — «И он поверил… Сделайте милость! Ее ж Маяковский спас за трильон! Она же ж омолодилась!» Благоразумный голос: «Да нет, вы врете — Маяковский — поэт». — «Ну да, — вмешалось двое саврасов, — в конце семнадцатого года в Москве чекой конфискован Некрасов и весь Маяковскому отдан. Вы думаете — сам он? Сбондил до йот — весь стих, с запятыми, скраден. Достанет Некрасова и продает — червонцев по десять на день». Где вы, свахи? Подымись, Агафья! Предлагается жених невиданный. Видано ль, чтоб человек с такою биографией был бы холост и старел невыданный?! Париж, тебе ль, столице столетий, к лицу эмигрантская нудь? Смахни за ушми эмигрантские сплетни. Провинция! — не продохнуть. — Я вышел в раздумье — черт его знает! Отплюнулся — тьфу напасть! Дыра в ушах не у всех сквозная — другому может запасть! Слушайте, читатели, когда прочтете, что с Черчиллем Маяковский дружбу вертит или что женился я на кулиджевской тете, то, покорнейше прошу, — не верьте.

17

Кафе на Монпарнасе.

18

Официант, грог по-американски! (франц.).

19

Булонский лес.

[1925]

СТИХИ О СОВЕТСКОМ ПАСПОРТЕ

Я волком бы выгрыз бюрократизм. К мандатам почтения нету. К любым чертям с матерями катись любая бумажка. Но эту… По длинному фронту купе и кают чиновник учтивый движется. Сдают паспорта, и я сдаю мою пурпурную книжицу. К одним паспортам — улыбка у рта. К другим — отношение плевое. С почтеньем берут, например, паспорта с двухспальным английским лёвою. Глазами доброго дядю выев, не переставая кланяться, берут, как будто берут чаевые, паспорт американца. На польский — глядят, как в афишу коза. На польский — выпяливают глаза в тугой полицейской слоновости — откуда, мол, и что это за географические новости? И не повернув головы кочан и чувств никаких не изведав, берут, не моргнув, паспорта датчан и разных прочих шведов. И вдруг, как будто ожогом, рот скривило господину. Это господин чиновник берет мою краснокожую паспортину. Берет — как бомбу, берет — как ежа, как бритву обоюдоострую, берет, как гремучую в 20 жал змею двухметроворостую. Моргнул многозначаще глаз носильщика, хоть вещи снесет задаром вам. Жандарм вопросительно смотрит на сыщика. сыщик на жандарма. С каким наслажденьем жандармской кастой я был бы исхлестан и распят за то, что в руках у меня молоткастый, серпастый советский паспорт. Я волком бы выгрыз бюрократизм. К мандатам почтения нету. К любым чертям с матерями катись любая бумажка. Но эту… Я достаю из широких штанин дубликатом бесценного груза. Читайте, завидуйте, я — гражданин Советского Союза.

[1929]

ТЕАТР НЕ ОТРАЖАЮЩЕЕ ЗЕРКАЛО, А — УВЕЛИЧИВАЮЩЕЕ СТЕКЛО

Клоп ФЕЕРИЧЕСКАЯ КОМЕДИЯ Девять картин

Работают

Присыпкин — Пьер Скрипкин — бывший рабочий, бывший партиец, ныне жених.

Зоя Березкина — работница.

Эльзевира Давидовна — невеста, маникюрша, кассирша парикмахерской,

Розалия Павловна — мать-парикмахерша,

Давид Осипович — отец-парикмахер.

…………………………………………

Ренесанс

Олег Баян — самородок, из домовладельцев.

Милиционер.

Профессор.

Директор зоосада.

Брандмейстер.

Пожарные.

Шафер.

Репортер.

Рабочие аудитории.

Председатель горсовета.

Оратор.

Вузовцы.

Распорядитель празднества.

Президиум горсовета, охотники, дети, старики.

I

 Центр — вертящаяся дверища универмага, бока остекленные, затоваренные витрины. Входят пустые, выходят с пакетами.
 По всему театру расхаживают частники-лотошники.

Пуговичный разносчик

Из-за пуговицы не стоит жениться, из-за пуговицы не стоит разводиться! Нажатие большого и указательного пальца, и брюки с граждан никогда не свалятся.

Голландские, механические, самопришивающиеся пуговицы, 6 штук 20 копеек…

Пожалте, мусью!

Разносчик кукол

Танцующие люди из балетных студий. Лучшая игрушка в саду и дома, танцует по указанию самого наркома!

Разносчица яблок

Ананасов! нету… Бананов! нету… Антоновские яблочки 4 штуки 15 копеек. Прикажите, гражданочка!

Разносчик точильных камней

Германский небьющийся точильный брусок, 30 копеек любой кусок. Точит в любом направлении и вкусе бритвы, ножи и языки для дискуссий! Пожалте, граждане!

Разносчик абажуров

Абажуры любой расцветки и масти. Голубые для уюта, красные для сладострастий. Устраивайтесь, товарищи!

Продавец шаров

Шары-колбаски. Летай без опаски. Такой бы шар генералу Нобиле, — они бы на полюсе дольше побыли. Берите, граждане…

Разносчик селедок

А вот лучшие республиканские селедки, незаменимы к блинам и водке!

Разносчица галантереи