Владимир Святой (3-е издание)
Шрифт:
Из всего сказанного следует вывод: первоначальный вариант «Корсунского сказания» ничего не говорил о церкви, в которой крестился Владимир, называя лишь церковь, в которой крестилась его дружина. Под пером позднейшего редактора эта церковь (Святой Богородицы) превратилась в ту, в которой принял крещение сам князь. Думаю, что название церкви Святого Василия (и, может быть, как искажение, Святого Василиска) появилось под влиянием последующего сообщения о церкви Святого Василия в Корсуни (см. ниже). Литературное происхождение скорее всего имеет и наименование церкви Святого Климента: о существовании такого храма в Херсонесе русскому книжнику было известно из Слова на перенесение мощей святого Климента Римского «из глубины моря в Херсон», принадлежащего перу учителя славян Константина (Кирилла) Философа. Что же касается других названий корсунскои церкви, то здесь дело может объясняться иначе. Возможно, несколько храмов Херсонеса со временем стали претендовать на обладание купелью, в которой произошло крещение Крестителя Руси [82] .
82
Крещение же княжеской дружины и приближенных князя, по всей видимости, состоялось в главной
Во всяком случае, мы вправе сделать еще один вывод: и во время обработки летописного сказания (70–80-е годы XI века) в Корсуни и на Руси по-прежнему не было известно ни точного места крещения князя Владимира, ни точного названия той церкви, в которой — согласно утверждавшейся «корсунскои» версии — крещение произошло. И это при том, что летописец-редактор (как и составитель первоначального «Корсунского сказания») обнаруживает отличное знание города и его святынь.
Стоит обратить внимание еще на один аспект корсунскои легенды — терминологический. В русском языке слово «крещение» не вполне точно передает содержание обозначаемого им понятия. Крещение буквально значит наложение знака креста, тогда как смысл таинства заключается прежде всего в погружении в воду, через которое и происходит обновление человека, его рождение к новой жизни (ср. славянское выражение «баня пакыбытия», синоним крещения) {304} . Так вот Владимир, несомненно, был крещен в Херсонесе, но крещен в буквальном, а не в церковном значении этого слова — крещен и при исцелении его от болезни («И когда возложили на него руку, он тотчас прозрел…»), и во время бракосочетания с Анной. Разумеется, христианин, тем более священник, не мог спутать разные церковные обряды. Но автор сказания, вероятно, пользовался устными преданиями. В памяти же людей, сопровождавших Владимира, вчерашних язычников, наложение креста могло запечатлеться именно как действительное крещение князя. Для херсонитов же превращение Владимира в христианина произошло именно в их городе, на их глазах; отсюда — всего один шаг к созданию благочестивой легенды [83] .
83
Здесь необходимо коснуться еще нескольких встречающихся в литературе точек зрения. Исследователи неоднократно делали попытки согласовать две основные версии крещения Владимира — «корсунскую» и «киевскую». Предположение о некоем «перекрещивании» или двукратном крещении Владимира, в Киеве и Корсуни (Рапов О.М. Русская церковь… С. 245.), можно отвергнуть как несостоятельное: «перекрещивание» в принципе невозможно, поскольку православная Церковь принимает даже крещение, совершенное еретиками с нарушением принятых ею норм, если оно совершено во имя Отца и Сына и Святого Духа; в этом специально оговоренном правилами случае предусматривается лишь отречение неофита от еретического учения и обряд миропомазания (Алмазов А. История чинопоследования крещения и миропомазания. Казань, 1884. С. 499 и след.).
Более заманчивым выглядит другое предположение, согласно которому в Киеве Владимир был лишь оглашен; крещение же совершилось в Корсуни два года спустя.
[Такое предположение было высказано отечественными исследователями еще в XIX в. См.: Малышевский И.И. Отчеты о XXIV присуждении наград гр. Уварова. СПб., 1882; Шмурло Е.Ф. Когда и где крестился Владимир Святой? // Святой Креститель. Зарубежная Россия и Св. Владимир / Сост. М.Д. Филин. С. 46–47 (впервые статья напечатана в Записках Русского Исторического общества в Праге. Кн. 1. 1927). В последние десятилетия это мнение сделалось весьма популярным. См.: Оболенский Д. Византийское Содружество Наций. Шесть византийских портретов. М., 1998. С. 208; Арранц М.О. крещении князя Владимира. С. 62 (со ссылкой на Ж.-П. Арриньона).]
Византийская богослужебная практика не предусматривает столь длительного срока между оглашением и крещением, однако полностью исключить такую возможность в отношении Владимира, видимо, нельзя. Однако и это предположение не снимает противоречия между летописью и «киевской» версией, поскольку летопись свидетельствует также и об оглашении Владимира в Корсуни.
Но главная причина утверждения «корсунской» версии в древнерусской общественной мысли заключается, конечно, в той громадной роли, которую сыграла Корсунь в жизни князя Владимира и в христианизации всей Руси. Ведь именно взятие Корсуни действительно привело к очевидному для всех перерождению князя Владимира. Он выступил из Киева одним человеком — исполненным гнева, жаждущим отмщения, склонным к разрушению и убийству, — а вернулся в Киев почти год спустя совершенно другим. Болезнь ли сказалась на нем, или, может быть, благотворное влияние Анны, общение с корсунскими и константинопольскими священниками? Или само влияние Херсонеса, города с почти тысячелетней христианской историей?
Этот город знал святого апостола Андрея, просветителя всего Севера. Вблизи города можно было увидеть камень, на котором отпечатались ступни ног святого Андрея: когда прибывала морская вода и наполнялось углубление в камне, к нему устремлялось множество страждущих; они зачерпывали воду и омывались ею, получая исцеления от недугов.
В этом городе, по преданию, принял мученическую смерть святой Климент Римский, утопленный в море по велению императора Траяна. Херсониты рассказывали о том времени, когда тело мученика лежало в море, расступавшемся в дни его памяти, чтобы открыть доступ к гробу. Храм во имя святого, сооруженный, по преданию, «руками апостольскими» на одном из ближних к городу островков, в течение многих веков считался еще одной великой христианской
святыней. Однажды у гробницы святого был по забывчивости оставлен некий отрок; море сомкнулось, казалось бы, унеся его навсегда, — каково же было изумление горожан, когда через год мальчика нашли целым и невредимым: святитель чудесным образом сохранил его в течение всего этого времени. Пройдет несколько десятилетий, и вся Русская земля уподобит себя отроку, спасенному в море забвения и идольской тьмы{305}, ибо мощи святителя, перенесенные князем Владимиром в Киев, станут главной русской святыней, а сам святой Климент — защитником и покровителем Русской земли.В Херсонесе, наконец, побывал и святой Константин Философ, первоучитель славян, создатель славянской азбуки. Он первым перенес мощи святого Климента Римского в город, а часть мощей забрал с собою (впоследствии он положил их в церковь Святого Климента в Риме, где и сам был похоронен). Здесь, в Херсонесе, святой Константин обрел «русские письмена» — еще одну, на этот раз незримую и невещественную святыню русского христианства.
Владимиру поистине было с кого брать пример ревности в вере и христианском подвиге. Затянувшееся пребывание в Корсуни, наверное, стало для него временем духовного перерождения. То формальное крещение, которое было воспринято им в Киеве и которое своим непосредственным поводом, побудительным мотивом имело внешние, чисто политические обстоятельства, теперь наполнилось подлинно высоким, соответствующим содержанием. И если в точном, церковном значении этого слова крещение Владимира в Корсуни — все же, вероятно, не более чем исторический миф, легенда, то в более широком, символическом смысле — несомненная истина.
Памятником духовного перерождения князя Владимира стал построенный им храм в Корсуни — первая из многих христианских церквей, возведенных по велению Крестителя Руси. Летописец так говорит об этом:
«Поставил же [Владимир] церковь в Корсуни на горе, посреди града, где сыпали землю корсуняне, вынося присыпь. Та церковь стоит и до сего дня»{306}.
Слова летописца «посреди града» вовсе не означают некую центральную точку древнего Херсонеса, но лишь указывают на то, что церковь находилась внутри городских стен. Ее название опять-таки по-разному приводится различными письменными источниками. Из летописей, содержащих древнейший текст «Повести временных лет», лишь Ипатьевская называет церковь — Святого Иоанна Предтечи. Житие Владимира именует ее церковью Святого Василия. Возможно, это название отразилось и в Лаврентьевской летописи — в названии другой корсунской церкви, также стоящей «посреди града», — той, в которой крестились князь или его дружина.
Археологам, кажется, удалось найти остатки этого храма, отождествив Владимирову «церковь на горе» с открытой еще в XIX веке «базиликой на холме» в западной части города. Как оказалось, эта базилика — простая по форме и не очень большая по размерам — была поставлена на месте прежде разрушенного храма. Кем и когда был разрушен этот последний, неизвестно. Возможно, воинами самого Владимира после захвата города. Во всяком случае, новая базилика строилась из обломков прежнего храма, которые были под рукой у строителей. О связи новопостроенного храма с военными действиями свидетельствуют находки среди ее развалин каменных зубцов треугольной формы, некогда возвышавшихся над стенами города; их, очевидно, также использовали при строительстве{307}. Сбрасывание зубцов со стен после окончания военных действий имело символическое значение — оно знаменовало падение города в буквальном смысле этого слова.
Теперь наконец Владимир мог покинуть Корсунь. Но значительная часть города — богатства, святыни и даже жители, священники, — была вывезена князем на Русь. «Владимир же… забрал царицу, и Настаса, и священников корсунских с мощами святого Климента и Фива, ученика его, взял сосуды церковные и иконы на благословенье себе… Взял же и двух идолов медных, и четырех коней медных, которые и ныне стоят за Святою Богородицей (то есть за Десятинной церковью. — А. К.), о которых несведущие думают, будто они мраморные. Корсунь же возвратил обратно грекам в качестве вена [84] , ради царицы; сам же пришел к Киеву» [85] . {308}
84
Вено — принятая в славянском языческом обществе плата за невесту.
85
Никоновская летопись добавляет к числу трофеев, вывезенных Владимиром из Корсуни, еще «трех львов медяных».
Вывезенные Владимиром реликвии должны были не просто украсить Киев, но по существу превратить его в новый Корсунь, перенести седую древность и святость этого знаменитого византийского города на берега Днепра. В средние века такие абстрактные понятия, как преемственность, традиции и т. д., воспринимались очень конкретно. Киев, стольный град Владимира, не имел пока своего определенного места в границах христианского мира. Владимир раздвигал эти границы, включал в их пределы собственную державу, привносил в нее христианскую традицию — и делал это не умозрительно, а вполне осязаемо, буквально, перемещая сами христианские святыни.
Мы уже говорили о том, что священники-корсуняне составили клир киевской Десятинной церкви. В эту церковь была положена глава святого Климента Римского и мощи его ученика Фива (имя которого, кстати, упоминается в славянском тексте Мучения святого Климента). В начале XI века Титмар Мерзебургский назовет сам Десятинный храм «церковью мученика Христова папы Климента» — возможно, по находившемуся в нем приделу во имя святого. В XI или XII веке клирик Десятинной церкви составит торжественное «Слово», прославляющее святого Климента Римского как защитника и покровителя Руси, а также и князя Владимира, который «со многим тщанием, пребольшой верою… любезно и благоверно» перенес святые мощи из Корсуни в Киев «на освящение и спасение себе же и всему роду своему, скажу же, и стране нашей»{309}.
Сама Десятинная церковь даже строилась с использованием строительных материалов, вывезенных из Херсонеса{310}. После ее возведения князь Владимир передал церкви все то, что взял в Корсуни, — «иконы, сосуды и кресты». Рядом с церковью встали квадрига медных коней и античные изваяния, вывезенные из Крыма; своим видом они удивляли киевлян, только что сбросивших собственных идолов в днепровские воды. Так в Киеве рядом с княжеским двором возник, по удачному выражению современного историка, «свой собственный новый Корсунь»{311}.