Владимир Высоцкий: Эпизоды творческой судьбы

«На сохранившемся листке из тетради (...) простым карандашом Высоцкий записал сочиненные стихи для «капустника» по случаю вручения школе подарка от японских сверстников (...) — строчки в подражание Пушкину, Маяковскому, Симонову, Бальмонту. Поэзией он уже тогда интересовался всерьез, штудируя разных поэтов, как всем известных, так и малоизвестных, забытых». (15) [Трудно представить менее подходящее мероприятие для торжества, чем «капустник». Аналогия — марш Мендельсона во время панихиды. В действительности имеется в виду стенгазета-«молния», выпущенная Высоцким на четвертом курсе школы-студии МХАТ. Приводим ее целиком.— Авт.-сост.]

ПОДАРКИ ИЗ ЯПОНИИ

В Школу-студию присланы подарки от студентов театральных вузов Японии. Это очень приятно, трогательно и говорит о том, что о нашем существовании знают не только в Министерстве культуры. Подарков много, но на всех не хватит. Поэтому они останутся на хранении в студии.

В первой аудитории организована выставка этих подарков.

Поэты прошлого и современности так откликнулись бы на это событие:

Пришли подарки нашей школе,

Почаще б нам их получать.

Банзай! Ура!! Чего же боле?!

Что я могу еще сказать?!

A. С. Пушкин

Нам посылку прислали из далекой Японии,

Из чужой иностранности получили ее.

Я пишу из приятности в этой

маленькой «молнии» —

Не вините в нарочности это слово мое.

Бальмонт

Нам, а не студентам филармонии,

Прислали посылку друзья из Японии.

И нам бы

послать им из студии МХАТа,

Но наша стипендия — маловата!!!

B. В. Маяковский

Подарки нам шлют не из русской Смоленщины,

А тысячи милей у них позади.

Храните подарки, как письма от женщины,

Прижав, как детей, к восхищенной груди!

К. Симонов

«Для нас, однокурсников Высоцкого, еще в 1956 году не было секрета, что рядом с нами учится великий русский поэт. Я присутствовал при написании Высоцким его первого стихотворения в студии. Случилось это так.

По традиции в сентябре каждого года старшекурсники устраивают вечер знакомства для первокурсников, где со сцены в виде «капустника» рассказывают им о жизни студии, о ее традициях, неписаных законах. А первокурсники тоже должны в конце ответить им и показать себя,— кто они такие, что за люди. И вот мы стали готовить первое в нашей жизни такое представление, первый «капустник», за организацию которого взялся Геннадий Ядович. И вот он узнал, что я с детства пишу стихи, а Высоцкий знает несколько аккордов на пианино, и поэтому поручйл мне написать слова песни, а Высоцкому — подобрать [мелодию]. Я никак не мог решить — о чем писать, советовался с Высоцким. Мы ходили по Москве, потом пришли в сад «Эрмитаж». (...) Высоцкий вдруг отобрал у меня бумагу и карандаш и, не советуясь со мной, написал слова песни «Среди планет, среди комет...». И после этого на нашем курсе Высоцкий стал непререкаемым авторитетом всегда, если нужно было написать какие-то, как он выражался, «художественные слова на бумаге». (14)

«[Володя] часто составлял программы, тексты для «капустников», сочинял шутливые четверостишья. Вот один из его студийных стихов:

Педагогу

Вы обращались с нами строго,

Порою так, что — не дыши,

Но ведь за строгостью так много

Большой и преданной души.

Вы научили нас, молчащих,

Хотя бы сносно говорить,

Но слов не хватит настоящих,

Чтоб Вас за все благодарить. (16)

[1960 год, вероятно, июнь. Стихотворение посвящено Е. Ф. Саричевой — профессору, педагогу по технике речи Школы-студии МХАТ. См, снимок на стр. 60]

«После третьего курса [после второго — в июне 1958 года] мы в учебно-тренировочном порядке были откомандированы в Павлодарскую область для обслуживания тружеников целинных земель. Вот где особенно пригодилось Володино умение быстро и вовремя реагировать на сущность явления, его сиюминутность и злободневность. Программа была составлена в двух аспектах, так сказать, академическая и развлекательная. В первом отделении — отрывки из спектаклей, художественное чтение, композиции по пьесам. Во втором, естественно, что-нибудь веселенькое: песни, танцы, пляски, интермедии. Вот для второй части Володей были написаны куплеты на мелодию известной песни «У Черного моря» (часто передававшейся в то время в исполнении Утесова). Помимо заранее написанных, стандартных, так сказать, «всепогодных» куплетов типа:

Отец за сынка приготовил урок,

Ему оказав тем услугу,

Когда же к доске вызывал педагог,

То парню приходится туго:

На карте он ищет Калугу —

У Черного моря.—

было оставлено место для таких, которые бы носили чисто «здешний», местный характер. Это означало, что перед каждым концертом кто-нибудь из нас «шел в народ» и из разговоров, бесед узнавал местные беды, жалобы, претензии. Все это передавалось Володе, и он тут же (бывало, за 5—10 минут до начала концерта) строчил куплеты, что называется, «на злобу дня». Например, мы узнали, что в одном степном колхозе заведующий магазином обещал достать своим односельчанам живых судаков (это на целине-то!). То ли ему головушку солнцем припекло, то ли началась белая горячка (он, говорят, любил «проклятую») — мы не знаем. Но в концерте моментально прозвучал следующий куплет:

Толпится народ у отдела «рыбсбыт»,

Живых судаков ожидая,

Завмагом, качаясь, в прилавке стоит,

Торжественно всем заявляя

(шла музыкальная пауза):

«Товарищи, проходите, не толпитесь!

Есть в любом количестве! —

А где? —

(и под заключительную музыкальную фразу) —

У Черного моря».

Конечно, с позиции высокого искусства все это, может, и не соответствовало мировым стандартам, но принималось всегда восторженно. Как же! Приехали артисты из Москвы и знают, чем люди живут, что думают. Попали прямо в самую точку, не в бровь, а в глаз, вот так!

И вот это умение жить мыслями своих современников, понять их думы, заботы, стремления в сочетании с безусловным поэтическим даром уже тогда послужило основой будущего Высоцкого». (1)

«...Начал [я] играть на гитаре, потому что [когда] учился в студии — сказали, что мне когда-нибудь это понадобится. Мне прочили такую популярность, как (...) у Жарова, а необходимо в связи с этими играть на инструменте. (...) Так что я совсем не виноват в том, что появилась вот такая вот грань творчества моего, как авторская песня». (8)

«Хорошо помню, что довольно долгое время [Володя] совсем не играл на гитаре. (...) Песен он знал без числа, как, впрочем, и все мы в то время,— и романтические уличные песни, и полублатные. Он исполнял их обычно с уклоном в юмор». (12).

«Тогда был голод по песне простой: дворовые — тогда «блатные» их еще называли — эти песни. И вот я [их] привозил. Вроде сначала в полушутку, но уже тогда в них был серьез, потому что все равно там единая страсть, во всех этих вот дворовых, уличных песнях, желание свободы вечное и так далее. И я их люблю, те песни...» (10)