Владимир Высоцкий: козырь в тайной войне

Много позже автор статьи так объяснил тайный смысл своего материала: «В то время нам, молодым русским патриотам, приходилось высказываться осторожно, для нынешнего гражданина надо уже сделать пояснения. Ну, под „салонами 1920-х годов“ подразумевалась власть Троцкого и Бухарина в политике, Ягоды на Лубянке, Луначароского в культуре, Ярославского в качестве „обер-прокурора“ православной церкви. А вот о „равенстве перед законом“: до 1936 года детям казаков запрещалось служить в Красной армии, детям священников, купцов и учителей гимназий поступать в университеты, зато отпрыски местечковых лавочников или раввинов приравнивались к „пролетариям“, поэтому имели преимущества при поступлении в те же университеты или на госслужбу (в особенености в ГПУ). Об этом мы и намекнули в той статье…»

Намек был понят, что называется, с полуслова. С легкой руки одного из руководителей Отдела пропаганды и агитации ЦК КПСС, уже хорошо нам известного Александра Яковлева (того самого, который в 68-м выступал против публикации статьи «О чем поет Высоцкий», а в 80-е станет идеологом горбачевской перестройки), уже 2 сентября пролиберальная «Литературная газета» поместила заметку, где статья Семанова была названа «ложной» и «претенциозной». В том же ключе высказался и журнал «Коммунист». В итоге дело дошло до того, что в ситуацию пришлось вмешаться самому Брежневу. Он собрал Секретариат ЦК КПСС и волевым решением снял с поста главного редактора «Молодой гвардии» Анатолия Никонова. Видимо, чтобы либералы не чувствовали себя ущемленными за недавний разгром «Нового мира».

В том году из-под пера Высоцкого родилась песня «Про двух громилов — братьев Прова и Николая», где можно обнаружить завуалированные намеки на борьбу либералов и державников. Дело в том, что в отношении последних первые часто употребляли именно это слово — «громилы», а также «охотнорядцы» и «черносотенцы», имея в виду антисемитские погромы, имевшие место быть в дореволюционной России. Отсюда можно сделать вывод, что песня родилась не случайно, а как отклик на упомянутое выше противостояние. Да и сам сюжет указывает на это.

Речь в песне шла о двух братьях-громилах, которые держали в страхе всю деревню. Но вот однажды терпенье деревенских иссякло и они отправились разбираться с братьями. Драка была в самом разгаре, когда в дело вмешался некий «никчемушный человек», который случайно оказался в деревне, напросившись на ночлег. Именно он и остановил мордобитие «чтой-то братьям приказав».

Братьев как бы подкосило — Стали братья отступать — Будто вмиг лишились силы… Мужичье их попросило Больше бед не сотворять. …Долго думали-гадали, Что блаженный им сказал, — Как затылков ни чесали — Ни один не угадал. И решили: он заклятьем Обладает, видно… Ну а он сказал лишь: «Братья, Как же вам не стыдно!»

Этой фразой — «Как же вам не стыдно!» с непременным добавлением «Это же антисемитизм» — часто оперировали в высоких кабинетах либералы, пытаясь воззвать к совести державников. Но на тех подобные воззвания практически не действовали.

В середине сентября 1970-го Высоцкий взял в театре краткосрочный отпуск, чтобы съездить в Брест и встретить там Марину Влади. Первыми словами, сорвавшимися с губ Высоцкого при виде жены, были: «Здравствуй! Кажется, я уже Гамлет». Марина от души поздравила супруга с этим событием. Однако их взаимная радость была вскоре омрачена. Когда звездная чета остановилась на ночь в Смоленске, в гостинице «Россия», и ужинала в тамошнем ресторане, неизвестные вскрыли их автомобиль и вынесли все, что там было ценного. А было там много чего: демисезонное пальто Влади, медвежья шкура, должная украшать квартиру звездных супругов в Матвеевском, пара десятков импортных дисков и еще кое-что по мелочи. К счастью, сумку с документами Влади хватило ума оставить при себе, поэтому они не пострадали. Но все равно настроение было испорчено.

Супруги отправились в милицию, чтобы заявить о пропаже вещей, хотя в душе мало надеялись, что там им помогут. Но ошиблись. Следователь по фамилии Стукальский, который принял от них заявление, воспринял происшедшее как личное оскорбление и заверил звездную чету, что преступление будет раскрыто в самые короткие сроки. «Но мы утром уже уезжаем», — напомнили ему супруги. «Значит, найдем за ночь», — последовал ответ. Жертвы отнеслись к этому заявлению как к шутке. А что получилось? Прошел всего лишь час, как им уже представили для опознания их исчезнувшие вещи (безусловно, что у сыщиков были свои выходы на местный криминалитет). Все было на месте: и пальто, и шуба, и даже пластинки все до единой. Чтобы отблагодарить сыскарей за их доблестный труд, Высоцкий и Влади подарили им свою фотографию с дарственной надписью.

Звездная чета была еще в пути, приближаясь к Москве, когда 14 сентября в одной из столичных клиник на 40-м году жизни от рака скончался кинорежиссер Левон Кочарян, некогда бывший близким приятелем Высоцкого по компании на Большом Каретном.

Кочарян закончил юрфак МГУ в 1955 году вместе с Михаилом Горбачевым, который тогда был секретарем парторганизации университета, а Левон — капитаном баскетбольной команды. В кино же Кочаряна привел Сергей Герасимов, с которым он познакомился через Артура Макарова, племянника супруги режиссера Тамары Макаровой. В середине 50-х Герасимов собирался снимать «Тихий Дон» и упросил Кочаряна съездить в Вешенскую к Михаилу Шолохову и утвердить ему сценарий. После того как Левон выполнил просьбу мэтра, тот оставил его в съемочной группе. С тех пор Кочарян работал вторым режиссером на девяти картинах, среди которых назову следующие: «Капитанская дочка» (1959), «Увольнение на берег» (1962), «Живые и мертвые» (1964), «Неуловимые мстители» (1967) и др.

В 1968 году Кочарян задумал снять свою первую самостоятельную картину. В то время он уже был неизлечимо болен, и друзья, знавшие об этом, решили ему помочь. Так на свет появился боевик про деятельность советской разведгруппы в оккупированном фашистами тылу «Один шанс из тысячи», над которым с Кочаряном работала сплоченная группа единомышленников в лице: сценаристов Артура Макарова и Андрея Тарковского, актеров Анатолия Солоницына, Аркадия Свидерского, Олега Савосина, Александра Фадеева, Хария Швейца, Владимира Маренкова, Олега Халимонова, Жанны Прохоренко, Николая Крючкова и др. В прокате 1969 года фильм занял скромное 19-е место, что, честно говоря, вполне соответствует его художественной ценности.

Летом 70-го Кочаряна положили в больницу. Там врачи поставили ему страшный диагноз — рак. Многочисленные друзья старались навещать Кочаряна практически каждый день, понимая, что дни его уже сочтены. Впоследствии они так вспоминали об этом.

Юрий Гладков: «Однажды мы приехали к нему с Андреем Тарковским. Левка лежал зеленый — он принимал тогда какую-то химию, и цвет лица у него был желто-зеленый… Мы были настроены решительно: расцеловали, растормошили его. И Лева немного приободрился…»

Э. Кеосаян: «В конце болезни громадный Лева весил, наверное, килограммов сорок. И вот однажды он мне говорит:

— Хочу в ВТО! Хочу, и все!

Поехали, сели за столик, заказали. Смотрю, проходят знакомые люди и не узнают его. Леву это поразило:

— Слушай, Кес, люди меня не узнают. Неужели я так изменился?!»

Из всех друзей Кочаряна только один человек ни разу не навестил его в больнице — Владимир Высоцкий. Сам Кочарян неоднократно спрашивал, где Высоцкий, но никто не мог ему этого объяснить — не силком же тащить его в больницу. Бытует версия, что в день смерти друга Высоцкого не было в Москве, что он был еще в дороге, однако есть свидетельства, что это не так. Тот же Золотухин пишет в своем дневнике, что 14-го, в день своего загула, звонил в театр Высоцкому, «чтобы в любви ему объясниться». Много позднее Высоцкий объяснит свой поступок тем, что не смог побороть в себе страх увидеть друга больным, хотел навсегда запомнить его пыщущим здоровьем красавцем.

Похороны Кочаряна состоялись в среду, 16 сентября, на Введенском кладбище. Но прежде чем тело доставили на кладбище, состоялась гражданская панихида на киностудии «Мосфильм». На нее пришло большое количество друзей и коллег покойного. Очевидцы вспоминают такой эпизод: на проходную студии пришел знаменитый столичный вор Миша Ястреб, который знал Кочаряна еще с 50-х, когда они жили на Большом Каретном. Он только что в очередной раз вернулся из тюрьмы, узнал о смерти друга и пришел отдать ему последние почести. Однако бдительные вахтеры не захотели пускать бывшего зека на территорию студии. Тогда на шум вышел Юлиан Семенов и провел Ястреба на панихиду по своему красному удостоверению.