Владимир Высоцкий: Я, конечно, вернусь…

– Знаешь, – сказал он, – а ведь по-настоящему друзей у меня нет…

Мы виделись еще не раз, но запомнился почему-то этот его голос, боль, с которой это было сказано, запомнился грустный его профиль на фоне темной, тихой, скользящей мимо Москвы…»

6 марта Высоцкий играл в «Десяти днях, которые потрясли мир». А спустя несколько дней он имел честь побывать в гостях у бывшего главы Советского государства, а ныне пенсионера Никиты Сергеевича Хрущева.

По словам друга Высоцкого Давида Карапетяна, идея навестить бывшего кремлевского небожителя пришла к Высоцкому неожиданно: он заехал к приятелю домой и, будучи навеселе, предложил рвануть к Хрущеву. Самолично позвонил по телефону внучке Никиты Сергеевича Юлии и стал уговаривать ее устроить ему такую встречу немедленно. А поскольку Высоцкий умел уломать кого угодно, девушка согласилась. Через полчаса они с приятелем были в квартире внучки на Кутузовском проспекте, откуда та позвонила деду и предупредила, что выезжает к нему с друзьями (при этом она выдала их за актеров «Современника»). Еще через час они были на даче Хрущева в Петрово-Дальнем.

Эта встреча длилась несколько часов. Высоцкий просил Хрущева посодействовать ему в выборе кого-нибудь из членов Политбюро, кто мог бы помочь ему в его песенном творчестве. Так и сказал: «Песни мои ругают, выступать не дают, на каждом шагу ставят палки в колеса. А люди хотят слушать мои песни. К кому из руководства мне лучше всего обратиться?» Хрущев был поставлен в непростое положение, поскольку вот уже шесть лет как ушел из власти. Но все же одну кандидатуру он назвал – секретаря ЦК КПСС Петра Демичева, который из всего руководства был более-менее молодым.

Спустя какое-то время хозяин пригласил гостей за стол. Высоцкий довольно бесцеремонно спросил: «Никита Сергеевич, а у вас не найдется чего-нибудь выпить?» Хрущев извлек из шкафчика бутылку «Московской особой». При этом сам от выпивки отказался: мол, врачи не разрешают. Поэтому бутылку гости «приговорили» на двоих. После чего беседа полилась пуще прежнего. Говорили в основном о политике: о Сталине, Берии, десталинизации. Хрущев рассказывал настолько интересные вещи, что Высоцкий не сдержался: «Никита Сергеевич, и почему вы не напишете мемуары?» На что Хрущев резонно заметил: «А вы мне можете назвать издательство, которое бы их напечатало?» Высоцкий осекся: сам был точно в такой же ситуации, что и Хрущев.

Вспоминает Д. Карапетян: «Володя вел себя так, как будто рядом с ним сидел не бывший руководитель страны, а обыкновенный пенсионер. Он не испытывал какого-то пиетета или трепета по отношению к Хрущеву, скорее – снисходительность. Было видно, что Высоцкий отдает ему должное, но в то же время за его словами как бы стояло: „Как же это вы прозевали, и мы опять в это дерьмо окунулись?“

Мне показалось, что Никита Сергеевич уже был как бы в отключке от общественной ситуации, у него было совершенно другое состояние – что-то типа прострации. Нужно учесть и его возраст – ему было тогда 76 лет: он выглядел окончательно разуверившимся в «предустановленной гармонии», одряхлевшим Кандидом, который на склоне лет принялся «возделывать свой сад». О событиях своей жизни он говорил без сопереживания, как о чем-то фатальном. Живая обида чувствовалась только в его словах относительно «хрущоб»: «Я же пытался сделать людям лучше… где же благодарность людская?.. Подняли их из дерьма, и они же еще обзывают». И, пожалуй, в его рассказе о «заговоре» тоже звучало живое недоумение по поводу собственной близорукости…»

16 марта Высоцкий играл в «Добром человеке из Сезуана». А спустя день в его доме разгорелись поистине шекспировские страсти. Вот уже почти три месяца у него гостит его Марина Влади, гостила бы и дольше, если бы не очередной срыв супруга. Тот хотел выпить водки, но жена буквально вырвала у него из рук бутылку и вылила ее содержимое в раковину. Этот демарш настолько возмутил Высоцкого, что он устроил в квартире форменный дебош. О результатах его можно судить по рассказу самого актера, который в те дни жаловался своему приятелю и коллеге Валерию Золотухину: «У меня такая трагедия. Я ее (Влади. – Ф. Р.) вчера чуть не задушил. У меня в доме побиты окна, сорвана дверь… Что она мне устроила… Как живая осталась…»

В итоге Влади улетела в Париж, а Высоцкий, прихватив с собой приятеля Давида Карапетяна, решил развеять грусть-тоску, поехав в Минск, к кинорежиссеру Владимиру Турову (именно в его фильме «Я родом из детства» впервые в кино прозвучали песни Высоцкого). Поскольку до отправления поезда было еще несколько часов, друзья решили скоротать время неподалеку – в ресторане ВТО, что в пяти-семи минутах езды от Белорусского вокзала. Там с Высоцким приключилась забавная история. К ним за столик подсадили смутного возраста даму из театральных кругов, которая с места в карьер обрушила свое раздражение на артиста. Она заявила, что только что приехала из Ленинграда, но уже сыта по горло разговорами про Высоцкого. «Надоели эти бесконечные слухи о вашей персоне, – клокотала дама. – То вы вешаетесь, то режете себе вены, но почему-то до сих пор живы. Когда вы угомонитесь? Почему все должно вращаться вокруг вас? Чего вы добиваетесь? Дайте людям спокойно жить!»

Как ни странно, но эта гневная речь не возымела на виновника происходящего никакого действия – видимо, он уже привык к подобного рода выпадам. Высоцкий только добродушно ухмылялся и кивал головой. В этот момент мысли его были далеко: то ли в Париже, куда укатила его супруга, то ли в Минске.

Когда друзья приехали к Турову, тот был приятно удивлен – он совершенно не ожидал приезда Высоцкого, да еще в компании с приятелем. Но, согласно законам гостеприимства, встретил их хлебом-солью. Отмечать приезд сели в кухне. Вскоре к режиссеру один за другим стали приходить друзья и коллеги, прослышавшие откуда-то о приезде столичной знаменитости. Батарея пустых бутылок угрожающе росла. Так продолжалось до вечера. Затем было решено продолжить застолье в каком-нибудь ресторане возле вокзала (обратный поезд в Москву отходил ночью 22 марта). Когда Высоцкий садился в поезд, он уже был прилично «нагружен», однако чувство реальности еще не потерял. Карапетян, который хорошо знал привычки своего друга, понял, что ночь ему предстоит адова. Так и вышло.

Едва поезд тронулся, как Высоцкий стал буквально наседать на приятеля: мол, найди что-нибудь выпить. Тот юлил, как мог: дескать, где же я найду выпить ночью? Но Высоцкий был неумолим. В итоге Карапетяну пришлось делать вид, что он пошел переговорить с проводником. Вернувшись, объяснил: проводник – женщина, надо терпеть до утра. Высоцкий вроде бы угомонился и лег на полку. Но каждые полчаса просыпался, громко стонал, после чего хватался за сигареты. Пассажиры их купе (а с ними ехали девушка и какой-то командировочный мужчина) то и дело просили прекратить это безобразие. Но Высоцкий их мало слушал.

Утром, мучимый похмельным синдромом, артист опять насел на друга: найди мне выпить. «Потерпи до Москвы», – отбрыкивался Карапетян. «Не буду», – упрямо бубнил Высоцкий. Затем предложил: «Займи у нашего соседа. Объясни, что вопрос жизни и смерти». Карапетян вышел в коридор, где находился их сосед по купе. «Выручите нас, пожалуйста, – обратился он к мужчине. – Это артист Высоцкий. Ему очень худо. Одолжите десятку и оставьте адрес. Мы обязательно вышлем сегодня же телеграфом». Но сосед оказался настолько далек от творчества Высоцкого, что наотрез отказался одалживать не то что десятку, но даже захудалую трешку. Тогда Высоцкий стал уговаривать друга отдать ему по дешевке свою электробритву «Филишейв». Карапетян согласился. Но сосед продолжал артачиться. Тогда Высоцкий, трубы которого к тому моменту уже представляли чуть ли не раскаленные сопла космической ракеты, кинул в бой последний козырь – свою пыжиковую шапку. Козырь сработал. Что вполне объяснимо: мало того, что такая шапка по тем временам была вещью остродефицитной, так она стоила несколько сот рублей, а Высоцкий согласился продать ее за пару червонцев. Допекла, видно, жажда.

Между тем приключения друзей на этом не закончились. Приехав в Москву, вечером того же дня Высоцкий потащил друга все в тот же ресторан ВТО. Там они мило посидели, после чего завалились домой к Карапетяну на Ленинский проспект (возле универмага «Москва»). Уложив гостя в гостиной на диване, хозяин вместе с женой удалились в крохотную спальню. Однако под утро их разбудил Высоцкий, который сообщил, что… спалил матрац. Оказывается, он лег спать с сигаретой в руке, и та упала на диван. Огонь тлеющей сигареты насквозь прожег матрац и перекинулся на обивку дивана. К счастью, Высоцкий в этот миг проснулся и принялся в одиночку бороться с огнем. Сначала он стал бегать на кухню за водой (он носил ее в ладошках), а когда это не помогло, схватил матрац в охапку и выпихнул в узенькую боковую створку окна. И только потом помчался оповещать о случившемся хозяев.

24 марта Высоцкий вновь выходит на сцену Таганки. Он играет сразу в двух спектаклях: «Пугачев» и «Антимиры». После чего вновь срывается из Москвы, будто у него шило в одном месте. И снова в качестве сопровождающего с ним отправляется его друг Давид. На этот раз их пути-дороги ведут в Ялту. Вот как вспоминает об этой поездке Д. Карапетян: «В один из вечеров мы спустились в гостиничный ресторан. Оркестр в это время играл неувядаемый альпийский шлягер Высоцкого „Если друг оказался вдруг“. Володя тут же сорвался с места и засеменил к эстраде. Встав к ней вполоборота, он замер с приоткрытым ртом, словно хотел убедиться, что исполняют именно его песню. В этот момент ко мне подошел кинооператор Павел Лебешев и, не скрывая раздражения, бросил: