Владимир

Осталась у Антипа одна лишь воля. Ни рядович, ни закуп, ни холоп — над ним не было хозяина. Задушным человеком его называли.

Этот Антип и поселился в Микулином дворище, в древней родовой хижине, спал на полатях в том месте, где почивали старейшины Улеб, Воик, Ант, сын его Микула, и, хотел того или не хотел, был последним в роде старейшин, потому что оберегал их очаг и жил там, куда по ночам прилетали их души.

И это были счастливые для Антипа дни — над головой крыша, в очаге тлеет жар, по ночам слышны тихие беседы чуров под углями.

Только недолго довелось пожить ему в Микулиной землянке — в Любече знали, что достаточно кому-либо пожить какое-то время в нечистом месте, как оно становится чистым, — знал о том и Гордей, сын Бразда, посадник Любеча.

Гордей вошел во дворище Микулы, за ним два холопа несли деревянное знамено [232] нового, знатного рода.

— Кто ты еси? — спросил Гордей Антипа, который стоял босой, в старом рубище с длинными, спадающими до плеч, космами.

— Я Антип, неть [233] Микулы и твой родич, посадник, — ответил задушный человек.

232

Знамено — клеймо, печать, тавро.

233

Неть — племянник, сын сестры.

— Не о том спрашиваю, — загремел Гордей, — и мне все едино, кому ты нетем приходишься. По какому праву ты тут живешь, забрал чужую хижину и двор?

— Ничего я не забирал, — Антип покачал головой, — и ничего мне не нужно — живу, и все…

— Живу, и все! — передразнил Гордей и засмеялся. — Разве теперь кто так живет на свете? Хижина и двор принадлежали Микуле.

— Так, Микуле, — согласился Антип, — мир праху его.

— Аще живешь тут, — продолжал Гордей, — должен знать, что Микула имал от князя купу и ты должен ее погасить… Аще живешь тут, должен платить подать князю от дыма, от рала, от каждого злака.

— Тут нету дыма, нет у меня рала, не садил и злаков.

— Тогда уходи, Антип, отсюда! — крикнул Гордей. — Ставьте знамено! — велел он холопам.

Ночью Антип сидел над Днепром. Начиналась зима. Он замерз, но приютиться было теперь негде.

Внук старейшины — да и, вероятно, последний внук, помнивший своих предков, — и этот последний в роду, проклинал Любеч, всю землю.

А тем временем а Любеч приехал волостелин Кожема. Вместе с посадником Гордеем он собрал любечан и звал их на брань с ромеями.

И люди, надо сказать, как ни трудно им было жить, как ни голодали, ни бедствовали, но и они содрогнулись, замерли от ужаса, услышав страшную весть…

— Императоры ромеев — наши враги, они загубили множество русских воев, готовятся идти на Русь, надевать ярма на наши выи! — кричал Гордей.

Ромейские ярма на выях русских людей? Нет, трудно живется ныне на родной земле, тяжело гнуть спины на князей, волостелинов, посадников, но во много крат тяжелей, страшней, нестерпимей носить ярмо Византии, видеть, как гибнет родная земля.

— За Русь! Мы пойдем, отдадим за нее жизнь и силы! Вдоль берегов прозвучала песня:

Широкий Днепр наш, Дунай далеко, Мосты поставим через все море, Главу отрубим царю ромеев, Доставим дому и честь и славу…

Лишь Антип, внук старейшины, не пошел с воинами. И не потому, что не хотел. О, сердце его пылало неугасимой любовью к родной земле и ненавистью к ромеям…

Он не мог идти с воинами: не было у него коня, не мог он купить у Сварга щита и меча, а воин без оружия — не воин. Такого князь не возьмет.

Поутру Антип зашагал вниз по Днепру — все дальше и дальше; он пройдет всю Русь, пересечет Русское море, доберется до горы Афон, [234] станет монахом Антонием, вернется обратно в город Киев, а после смерти его назовут святым…

Никто в Киеве, даже воеводы, не знают, каким путем поведет князь Владимир свою рать: Днепром ли до устья, а там Русским морем к Дунаю или, может, суходолом, через земли тиверцев и уличей, а далее, как ходил некогда князь Святослав, через Болгарию.

234

Гора Афон — священная гора, узкий гористый полуостров в Эгейском море.

Владимир не идет по стезе отца: он не может двинуться на Византию через земли болгар — Болгария покорена, там повсюду вдоль Дуная и до самого Русского моря стоят легионы Империи, Владимир не может затеять прю с императорами на чужой земле.

«Когда-нибудь, — думает князь Владимир, — кто знает, снова сольются пути болгар и русов, ныне же разъединены мы, каждая из наших земель собственными силами борется за свое будущее, за счастье, приходится стать против Византии одному, наша победа придаст силы и болгарам…»

Поэтому Владимир решает дать ромеям бой на древней славянской земле, на берегах родного Русского моря он готовится нанести удар городу Херсонесу в Климатах.

2

Ранней весной, едва лишь прошел лед и Днепр наполнился до краев, как чаша, с берегов Почайны отплыли двести лодий-насадов с тридцатью — сорока воинами на каждой. Впереди со старшей дружиной князь Владимир; ведет он с собой в поход сына Мстислава. Князь посылает загодя в поле за Днепр, по Соляному гостинцу [235] на юг дружину из четырех тысяч всадников во главе с воеводой Волчьим Хвостом и велит им ждать его у порогов.

235

Соляной гостинец — древний путь из Киева в Крым.

Среди воинов были и те, кто недавно вернулся из Византии после битвы под Абидосом, они жаждут отомстить, расплатиться за кровь и обиды.

С воинством на этот раз следовало немало безоружных людей: бояре с Горы, мужи нарочитые с земель, купцы — князь Владимир думал не только ратоборствовать, но и вести с ромеями переговоры о купле продаже, о вере, и потому он хотел иметь подле себя советников, силу, которая подпирала княжий стол.

Лодии быстро плыли по Днепру, еще быстрее мчались по Соляному пути всадники. Подождав князя у Ненасыти, они помогли перетащить волоком самые большие насады.

Оставив воинов на левом берегу Днепра отдыхать, князь Владимир со старшей дружиной переправился на остров Григория, [236] где в давно ушедшие времена воины, плывшие вниз по Днепру и далее в Русское море, приносили под священным дубом жертву богам и просили даровать им победу. Окруженный воеводами и тысяцкими, Владимир поднялся по крутой тропе на скалу и остановился перед дубом, посаженным руками предков лет триста, а может, и пятьсот тому назад.

На дубе поблескивала свежая зеленая листва, однако немало ветвей, опаленных молниями, засохло — ведь все на этом свете растет, развивается, а потом стареет и умирает. Священный дуб на острове Григория после многих лет, казалось, засыпал среди моря молодых, буйно-зеленых деревьев над извечно голубым Днепром и под бездонным небом.

236

Остров Григория — остров Хортица у Днепровских порогов.