Владивосток - Порт-Артур
Шрифт:
После исповеди, облегчив душу, Руднев сообщил, наконец, командирам ради чего они сегодня бились с Камимурой. Согласовав планы на ближайшее, и быстро распив в честь победы по очкам бутылку шустовского коньяка, которая чудом пережила попадание в кают-компанию "России", командиры крейсеров и Руднев разъехались по своим кораблям. От Сангарского пролива надо было убираться до наступления полной темноты.
Уже стоящему на трапе Рудневу Небогатов внезапно задал обескураживающий вопрос:
– Всеволод Федорович, а что теперь? Ну, в смысле, что теперь будут делать японцы?
– Это надо у них спрашивать. Микадо и его самураям надо или заключать с Петербургом мир, или готовиться воевать при полном перевесе
Прибыв на "Варяг", Руднев сперва спустился в лазарет к раненым, после чего полностью морально и физически истощенный, смог только проверить прокладку курса во Владивосток, доплелся до адмиральского салона, и как подкошенный рухнул на кровать.
Однако сон его был менее чем через два часа прерван осторожным, но настойчивым стуком в дверь. С трудом разлепив глаза, Руднев попытался было сказать, чтобы стучавший или входил, или убирался к черту, но не смог произнести ни слова. Нетвердой рукой плеснув себе полстакана коньяка и проглотив его залпом, контр-адмирал наконец обрел голос.
– Господи, ну что там у вас еще стряслось? Были бы японцы, уже началась бы стрельба. А так, кому там неймется?
– Я ужасно извиняюсь, - раздался из-за двери вкрадчивый голос старшего механика "Варяга" Лейкова, почему-то с абсолютно не Лейковскими интонациями и оборотами, - но мог бы я, пожалуйста, переговорить с Владимиром Петровичем Карпышевым, если вас это не затруднит?
– Ох, нелегкая... Час от часу не легче, ёптыть... - пробормотал про себя совершенно не ожидавший ТАКОГО Петрович, и уже вслух добавил, - ну заходи, гость дорогой, кем бы ты ни был.
И задумчиво покрутил в пальцах пустой стакан...
Письмо мичмана Д.Д. Тыртова своему отцу, полковнику Д.П. Тыртову.
Цитируется по книге "Зарисовки войны 1904 года", издание 1914 года
Дорогой папа. Прежде всего, я жив и абсолютно здоров, так что успокой маму и сестренку. Я, конечно, знаю, как ты хочешь узнать подробности боя 6 июля у Кадзимы (или как его англичане называют боя при Цугару), ведь ты тоже артиллерист. Там я, как ты знаешь, немного отличился, и вот наконец появилось время, чтобы подробно все описать, в газетах такие глупости иногда пишут, а то и вовсе откровенную неправду.
Как ты знаешь, я получил назначение на должность командира носовой десятидюймовой башни броненосного крейсера гвардейского экипажа "Память Корейца". Проблемой в изучении ее стало отсутствие таблиц стрельбы из 10" английского орудия (для 8" и 6" наши агенты за границей смогли раздобыть таблицы). Адмирал Руднев распорядился составить таблицы нам самим. Корабль раскрепили на якорях в отдаленной бухте, и мы начали стрелять по пляжу из нашей башни по 2 неснаряженных снаряда на каждое деление прицела, затем замерять дистанции падения и опять стрелять.
Весьма нудное занятие. Но при этих стрельбах я хорошо познакомился с хозяином башни прапорщиком Платоном Диких. Он весьма одаренный артиллерист, хотя корпус и не кончал, и прекрасно чувствует орудие. В прапорщики из унтер-офицеров он произведен за героизм в деле при Чемульпо, где был наводчиком 8" орудия канонерской лодки "Кореец". Обычно он был за наводчика, я же рассчитывал установку прицела, целика и наблюдал за падениями. Выпустив десятка три снарядов, мы уже понимали друг друга без слов, прислуга башни также натренировалась вполне. Мы смогли поддерживать темп стрельбы выстрел в минуту.
Закончив составление таблицы на дистанции 60 кабельтовых, мы решили просить разрешения командира составить таблицу до предельной дальности, ограниченной возвышением ствола. Английская пушка очень хороша, стреляет кучнее
ушаковских, да и бронебойность ее выше, так что мы полагали, что имеем шансы поразить вражеский корабль в слабобронированную палубу на дистанции, где он еще и стрелять по нам не может.Но мы думали, что скорее всего нам откажут, но командир корабля капитан 1 ранга Беляев нашу идею горячо поддержал и ходатайствовал о продолжении стрельб перед контр-адмиралом Рудневым. И мы получили разрешение еще на 20 выстрелов.
После составления таблиц, "Кореец" несколько раз ходил на стрельбы одиночно и в составе отряда. Но если восьми- и шестидюймовки стреляли в основном из стволиков из-за нехватки снарядов, то наша башня часть стрельб провела боевыми зарядами. В том числе и на предельные 80 кабельтовых. И мы попадали!
Сейчас ходят слухи о возможном привлечении адмирала Руднева к ответственности за разбазаривание казенных средств в виде изношенного "раньше срока" 10" ствола "Корейца" и "не оправданного обстоятельствами" расстрела 70-ти снарядов и зарядов. На эту бессовестную глупость я могу только одно сказать: если бы все орудийные расчеты отряда тренировались и стреляли как наш, надобности в присылке подкреплений не было бы, мы бы справились с японцами своими силами. Но, похоже, нашим морским чиновникам важнее, чтоб снаряды ржавели в арсеналах, чем, чтоб попадали во врага. Как жаль, что дяди больше нет с нами! Думаю, он бы меня вполне понял и смог бы что-то быстро поменять...
Но, извини, я отвлекся. Во время учебных стрельб я обратил внимание старшего артиллерийского офицера на то, что столб от падения нашего снаряда значительно больше, чем от 8 и 6 дюймовок остальных кораблей отряда. Нам пришла мысль использовать это обстоятельство в бою для уточнения дистанции при стрельбе по одной цели нескольких кораблей, когда всплески путаются. Наши же 3 футовые дальномеры Барра и Струда давали большую погрешность, чтоб стрелять только по их показаниям.
Обратившись к флагманскому артиллеристу лейтенанту барону фон Гревеницу, мы получили полное одобрение. А в инструкцию по артиллерийской стрельбе отряда было внесено дополнение, разрешающее при невозможности пристрелки иными способами "Корейцу" уточнять дистанцию стрельбой десятидюймовки. При этом, наш "Кореец" (мы на борту все его так зовем, без "Памяти...", так что, если не возражаешь, я в частном письме не буду отходить от этой экипажной традиции) должен при стрельбе постоянно показывать дистанцию на прицеле нашего орудия, чтоб остальные корабли отряда могли ей пользоваться, ориентируясь по большим всплескам.
В сражении "Кореец" наш шел предпоследним в линии, "Рюрик" - концевым. Многие теперь после боя критикуют такую диспозицию, и я тоже, честно говоря, не знаю, чем руководствовался контр-адмирал Руднев, но у начальства свои резоны, неизвестные нам. "Рюрик", по настоянию Руднева был довооружен старыми восьмидюймовыми орудиями и имел вполне внушительный бортовой залп, однако бронебойность этих пушек оставляла желать лучшего, поэтому старшие артиллеристы наш и "Рюрика" условились, что по возможности, мы будем стрелять по одной цели. Причем "Рюрик" в основном фугасами, чтоб сбить огонь врага и нанести повреждения в небронированных частях, а мы бронебойными или коммонами, т. к. у нас новые пушки с высокой начальной скоростью.
Примерно за месяц до похода начались авральные работы по снятию и передаче на хранение в порт деревянных предметов, да и вообще всего ненужного в бою, в том числе даже катеров и шлюпок. И хотя ничего определенного не говорилось о цели похода, все знали - идем встречать "Ослябю" и "Аврору". У нас забрали все дальномеры Бара и Струда, кроме двух (причем один оставили именно в нашей башне) и распределили их по остальным кораблям отряда, т. к. "Россия", "Громобой" и "Рюрик" их не имели до этого вовсе.