Владивосток - Порт-Артур
Шрифт:
– Николай Антоныч, как у нас с углем?
– Тонн восемь, а то и поменьше уже. Два часа такого хода, и мы сидячие утки, Федор Воинович. Не мне, механикусу, вам давать советы по морской тактике, но, по-моему, пришла пора переодеваться в чистое. Ну и пока уголь, пар и ход еще есть - развернуться навстречу японцам и попытаться использовать ту последнюю мину, что у нас в первом аппарате осталась.
– Это по идущему то полным ходом миноносцу ее использовать?
– встрял в разговор минный офицер лейтенант Иениш, - Да побойтесь бога, господа, можно просто в море выпустить, шансы те же.
– Там на горизонте дым, вроде корабль одиночный. Тут, в Цусимском проливе, кроме японцев больше делать никому нечего. Если повезет и это транспорт, вот в него и используем.
– Не извольте беспокоиться, - проявилась на черном от угольной пыли лице меха белозубая улыбка, - ради еще одного транспорта не подведем!
– Ну, тогда шуруйте как черти у меня!
– блеснул в ответ не менее белыми зубами капитан, пожав руку Кузнецову, то ли на удачу, то ли прощаясь.
– А Вы, Николай Викторович, проверьте все еще раз, и аппарат, и мину. Через полчаса самое большее - Ваш выход. А уж по кому пускать - тут бог рассудит. Все. Я на мостик...
Отодвинув от штурвала рулевого, Римский-Корсаков сам положил лево на борт, и повел свой истребитель навстречу показавшемуся на горизонте дыму. При повороте преследующие "Беспощадного" японцы срезали угол отыграв на гипотенузе пару кабельтовых. Теперь снаряды их носовых 75-мм пушек вполне долетали до русского миноносца, как и снаряды его кормовой пушки того же калибра до них. За время сближения с неизвестным кораблем, в "Беспощадный" попало 3 снаряда. По счастью не задев ни котлов, ни машин. А наши артиллеристы под командой мичмана Берга исхитрились дважды поразить ближайшего из преследователей - "Югири". Но тоже без видимых последствий...
Когда спустя полчаса на левом борту "Беспощадного" справились с первым пожаром, просто выкинув за корму весело полыхающую шлюпку вместе с уже занявшимся брезентовым чехлом, а больше на миноносце и гореть-то было нечему - остальное металл, сигнальщик опустил от глаз бинокль, и как-то враз постаревшим голосом вынес приговор кораблю и команде:
– Это не транспорт. Крейсер идет прямо на нас, больше ничего сказать не могу, его дым тоже на нас ветром несет. Даже трубы посчитать не выходит, створятся.
На анализ ситуации у командира ушло не более тридцати секунд. По истечении этого времени, Римский-Корсаков тихо выматерился и звучно (когда у тебя маленький, метров в 60 длиной кораблик, большая часть команды которого находится на верхней палубе, громкий командный голос вырабатывается быстро) на весь корабль заорал.
– Слушайте, ребята! Шансов у нас теперь точно нет... Сзади три миноносца, впереди крейсер. Мы, конечно, можем попытаться от него отвернуть. Но тогда на циркуляции те три макаки, что висят у нас на хвосте, подойдут к нам на пистолетный выстрел, а две пушки против шести - это бесполезно. Да и угля до берега на полном ходу нам все одно не хватит, даже проскочи мы миноносцев, на берег нам не выброситься. Можно, конечно, просто затопить наш корабль, без боя, - при этих словах над палубой пронесся недовольный гул пары десятков голосов, и как будто заручившись поддержкой команды, Римский-Корсаков еще более возвысил голос, - но я хочу попытаться подорвать этот крейсер последней миной, что осталась у нас в аппарате номер один! Шансов на это у нас тоже, один из тысячи... И скорее всего японцы нас утопят еще на сближении. Но так наш "Беспощадный" погибнет, не пытаясь сбежать от врага, а атакуя его! Как и положено боевому кораблю Русского Флота! Не все же нам транспортники топить, давайте и крейсер попробуем!
Громогласное мрачное, но преисполненное решимости "Ура!" пронеслось над палубой миноносца. Расчет носового трехдюймового орудия, до этого до упора развернутого на правый борт в попытке при повороте достать подходящие с кормы миноносцы, мгновенно развернул его на нос. Минеры бросились к торпедному (хотя в те далекие годы он и именовался минным, но тафталогия "минный аппарат на миноносце в который заряжена мина" уже достала Руднева и, с его легкой руки, слово торпеда уже входило в обиход) аппарату и стали
спешно менять глубину установки хода мины. Если для атаки миноносцев они выставили наименее допустимую, то для крейсера 4 метра заглубления, гарантирующие более ровный ход, были более актуальны. Командир с мостика инструктировал наводчика носового орудия.– Семен, первым не стреляй. Твой калибр крейсеру ничего серьезного не сделает, а так авось нас за своих примут и на лишние пару кабельтов подпустят. Но как сами японцы начнут нас обстреливать, тут уж не зевай. Стреляй чаще. И точнее.
– Есть точнее...
– отозвался Семен Зябкий. И неожиданно даже для самого себя добавил, - Спасибо, ваше превосходительство, Федор Воинович, мне очень нравилось служить под вашим командованием. Всего то мы с вами и проходили то три месяца, но по сравнению с прежним нашим, с Лукиным - небо и земля... Простите, если что не так, - внезапно засмущался молодой матрос нахлынувшим перед лицом надвигающейся смерти чувствам.
– Ну-ну, разговорился тут у меня!
– добродушно проворчал старый боцман, хлопая матроса по плечу и разряжая повисшую в воздухе неловкую паузу, - Займись лучше пушкой, пока есть минутка.
С мостика ему благодарно кивнул командир, который и сам был изрядно смущен.
Корабли сближались с относительной скоростью более 50 узлов, и крейсер, который только что был силуэтом на горизонте, теперь довольно отчетливо вырисовывался на фоне быстро темнеющих и уже почти черных облаков. Но даже с расстояния в 45 кабельтов опознать крейсер никак не удавалось - приближаясь с темной стороны горизонта, он как плащом был укутан собственным дымом.
К удивлению команды русского контрминоносца и его японских коллег, крейсер пока огня не открывал. Японцы за кормой несколько сбавили ход и разошлись, чтобы перекрыть русским все пути отхода. Больше всего удивлялся поведению командира японского крейсера Римский-Корсаков - тот вел себя явно тактически неграмотно. Выбрав курс по ветру, японец, из-за своего же дыма, не только не мог вести огонь, он был не в состоянии даже нормально наблюдать за ходом боя. По расчетам Римского-Корсакова через десять-пятнадцать минут уже можно было пускать по опрометчиво приблизившемуся без стрельбы противнику мину. Он уже минут пять, как опять сам стал к штурвалу. Беззвучно шевеля губами, командир истребителя молил Бога об одном - успеть выпустить мину по врагу ДО того, как его кораблик будет подбит или утоплен артиллерией крейсера.
Наконец, после сближения примерно на 30 кабельтов, "японец" проснулся. Резко, на полном ходу, который по прикидкам уважительно покачавшего головой Федора Воиновича был не менее 22 узлов, крейсер завалился в циркуляции вправо, разворачиваясь к миноносцам бортом. "Беспощадный" мгновенно отреагировал и лег лево на борт, курсом на пересечку. Но через минуту после поворота левый борт, выскочившего как черт из табакерки из облака собственного дыма крейсера окрасился вспышками выстрелов из почти двух десятков орудий... Еще до падения снарядов первого крейсерского залпа Зябкий ответил выстрелом из своей пушечки. К удивлению всех на мостике и палубе "Беспощадного", рой снарядов, прогудев над ним, довольно-таки кучно лег вокруг среднего из его преследователей. Радостно вопящий "по своим бьют, бараны желтопузые", Зябкий успел выпустить по крейсеру еще три снаряда, пока не был остановлен пронесшимся над палубой слитным криком сигнальщика и командира, наконец разглядевших "противника":
– Отставить стрельбу, отставить, ЧЕТЫРЕ ТРУБЫ, ЧЕТЫРЕ!!! Это наши!
– Это же "Варяг", братцы, "Варяг"!
– Живем, ребята... Живем!!!
Минутами пятнадцатью ранее на мостике "Варяга" Руднев, вглядевшись в силуэты миноносцев на горизонте, устроил Кириллу Владимировичу очередной мини-экзамен.
– Ну, и что мы тут наблюдаем?
– Удирает большой двухтрубный контрминоносец с полубаком, наверное, наш из Шихаусских, догоняют три четырехтрубных. Явно японцы британской постройки. Или японской, с такого расстояния не различить, да и разницы никакой.