Владлен Бахнов

Это, повторяю, не моя гипотеза, это гипотеза моей жены, которая чаще меня ходит в наши магазины. И я так полагаю. что она права.

Короче говоря, восставшие туземцы приемные палатки сожгли, приемщиков разогнали, и тем пришлось вплавь добираться до соседних стран. Хорошо еще, что у наших работников прилавка такая замечательная физическая подготовка. Американские враги разрядки воспользовались восстанием и внесли в Конгресс закон об отмене эмбарго и возобновлении закупок посуды у граждан с островов Святого Пафнутия. Это могло нанести непоправимый удар нашей бескорыстной дружбе и иметь далеко идущие последствия. Но, слава богу, силы мира восторжествовали, Конгресс не принял новый законопроект, но зато мы вдвое повысили закупочные цены, утроили число приемных пунктов на архипелаге Святого Пафнутия и в десять раз увеличили Кандалузии заем. В общем, скандал кое-как удалось замять. Но я вам, Николай Трофимович, как послу не завидую: хоть в приемных пунктах работают теперь новые товарищи, школу-то в нашей торговой сети прошли старую, и все может повториться. Так что у вас положение будет довольно сложное…

— Ничего, Абрам Маркович, как-нибудь! — бодро пообещал Самоедов. Но на душе у него стало тревожно.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Когда премьер Кандалузии Хулахуп побывал с визитом дружбы в Москве, на него самое большое впечатление произвели дрессированные медведи в цирке и многоэтажные здания министерств на Калининском проспекте. В каком-то смысле министерства ему понравились даже больше, чем медведи. И он решил именно с создания таких же учреждений начать превращение отсталой Кандалузии в передовую державу.

Весь полученный Хулахупом в Москве заем пошел на строительство сорока грандиозных сооружений из стекла и бетона, в которых разместились министерства. Так на одном из островов архипелага Святого Пафнутия появилась новая столица Кандалузии Халоград.

Для укомплектования раздутых министерских штатов н' хватало людей, и по всему архипелагу стали набирать добровольцев-чиновников, и вХалограде, естественно, начался катастрофический жилищный кризис. Чиновники со своими семьями и малым рогатым скотом ютились прямо в кабинетах, что мешало нормальной работе министерств. И для расселения чиновников было решено построить вокруг Халограда несколько городов-спутников. Для строительства этих городов было создано специальное министерство, которое вскоре разделилось на несколько самостоятельных министерств. Одно министерство строило, второе исправляло недоделки, третье раздобывало строительные материалы, четвертое занималось оргнабором рабочей силы, и пятое координировало работу первых четырех.

В Халограде бюрократическая жизнь била ключом. Укрупнялись и разукрупнялись министерства, шла оживленная деловая переписка. Она была такой оживленной, что пришлось для одного Халограда создавать специальное городское министерство связи. (Остальные жители Кандалузии не переписывались вообще, а в случае крайней необходимости пользовались голубиной почтой.) А между тем в этом процветающем чиновничьем царстве уже появились первые тревожные симптомы. Так, например, самой дефицитной профессией стала профессия машинистки. Были министры, замминистры, начальники главков, а машинисток не было. И на эту невысокую должность нельзя было назначить ни в порядке повышения, ни в порядке понижения, ни в порядке продвижения. Потому что по кандалузским законам машинистка обязательно должна была уметь печатать.

Министерства сманивали их друг у друга и оформляли замминистрами. Но машинисток все равно не хватало. Дошло до того, что создание каждого нового министерства упиралось только в одно: найдут машинистку или не найдут. И тогда один сборщик посуды, которому уж очень хотелось стать министром и которому не давали создать министерство из-за отсутствия машинистки, — так вот этот человек заявил, что его министерству вообще никакая машинистка не потребуется, потому что у него дома есть своя собственная машинка и что все необходимые министерству бумаги он будет печатать сам.

Дали ему министерство. И это послужило толчком для нового движения. Высокое начальство срочно стало овладевать искусством печатания на машинке. Печатать научились и министры, и их заместители. А поскольку нижестоящим чиновникам все же неудобно было просить самого министра перепечатать им какое-нибудь отношение, то они тоже стали учиться печатать.

Очень трудно обстояло и с уборщицами. То есть уборщиц просто не было. Но и тут изворотливые канцеляристы нашли все-таки выход, и в каждом министерстве пять дней работали, а по субботам устраивали уборку. Все скопившиеся за неделю ненужные бумаги свозили на заготовительные пункты. Оттуда в субботу вечером макулатуру доставляли на бумажный комбинат, и тот в течение воскресенья перерабатывал это вторичное сырье, превращая его в чистую бумагу. В понедельник рано утром чистую бумагу развозили по министерствам, и все начиналось сначала. Так что при таком завершенном цикле бюрократический организм обеспечивал бумагой сам себя. А если же в отдельные недели макулатуры почему-либо не хватало, министерства получали указание переписку усилить, и в субботу поток вторсырья буквально затоплял заготовительные пункты.

Так продуманно и планово разумно работали столичные министерства уже через три года после того, как в Халоград прибыл посол Николай Трофимович Самоедов.

Приплыв в Халоград и по причине жилищного кризиса временно поселившись в вигваме, где находилось наше посольство, он не торопясь огляделся, что к чему, и убедился, что Глузман снабдил его довольно точной информацией.

Когда же со временем Кандалузия крепко стала на свои бюрократические ноги и Самоедов узнал, что в Халограде каждый второй житель умеет профессионально печатать на машинке, у Николая Трофимовича появилась весьма оригинальная экономическая идея…

Как известно, к тому времени Кандалузия задолжала Советскому Союзу такую сумму, в которой было еще больше нулей, чем в Халограде министерств. И, будучи человеком расчетливым и хозяйственным. Самоедов предложил вот что: он предложил, чтобы в целях укрепления экономической базы, а также для частичного погашения государственного долга в халоградских учреждениях организовали перепечатку бумаг из Москвы и других столиц Восточной Европы.

Москва это предложение рассмотрела и одобрила. Премьер Хулахуп тоже. И из стран СЭВа стали слать в Кандалузию для перепечатки всякую деловую переписку… Бумаги для ускорения дела доставлялись самолетами. Поэтому возле Халограда пришлось строить специальный аэродром.

Опять-таки враги мира стали кричать, что это аэродром военный. Но их, разумеется, никто не слушал.

Печатали кандалузцы аккуратно и почти без ошибок.

Однако, благодаря известной южной лени, не торопились…

И если в каком-нибудь московском министерстве начинали вдруг искать какой-нибудь важный, срочно необходимый документ, чиновники уверено говорили:

— А чего искать? Бумага эта сейчас находится не у нас. а в Кандалузии на перепечатке…

И все сразу успокаивались…

Шестой сон Веры Павловны

В конце светлого вытянутого зала находился стол. За покрытым красным кумачом столом расположились какие-то люди в белых халатах. Слева от стола возвышалась трибуна, на которую по очереди выходили те, кого вызывал председатель, и отвечали на вопросы. Вопросы задавали сидевшие за столом, а также присутствовавшие в зале.

Вера Павловна оглянулась и увидела, что уставленные рядами стулья заполнены незнакомыми людьми, а сама она сидит в первом, самом близком к президиуму ряду.

Все это ей что-то напоминало. Воспоминание мгновенно промелькнуло и исчезло. Однако Вера Павловна, закрыв глаза, сосредоточилась и вспомнила…

Когда-то у них в учреждении происходили чистки. Так же за красным столом сидела парткомиссия. Так же из переполненного зала выходили товарищи по партии. Все они старались держаться свободно, спокойно, чтобы каждому было ясно, что совесть у них чиста и им не страшны никакие вопросы. Однако после первых же подковыристых вопросов парткомиссии они сбивались. Председатель незатейливо острил, собрание охотно и зловеще ржало… И Вера Павловна тоже смеялась. Уж она-то была здесь своим человеком, и ей-то уж не страшна была никакая чистка. И своим беззаботно-злым смехом она хотела продемонстрировать именно это. И комиссия с симпатией поглядывала на нее — веселую, белозубую, хохочущую…