Влас Дорошевич

Капиталист сначала зевнул. Затем в глазах его отразилось Некоторое недоумение, потом недоверие. Потом страх.

Он даже с испугом взглянул на костяной нож, который я, увлекшись, вертел в руках.

Словно хотел сказать: «Лучше положи. Забудешься и возьмешь!»

Так что я даже сконфузился и — подлец! — отложил ножик. И когда я сказал:

— Так что предприятие, как основанное совершенно на законных основаниях…

Он поднялся с места и сухо закончил:

— Конечно, все это, вероятно, очень забавно, что вы говорите. Но, извините, я и моя группа… После того, что вы изволили сказать… Вообще… Извините… Я занят, и мне анекдотов слушать некогда!

Позвонил и сказал человеку:

— Проводите monsieur!

И так сказал, что человек-подлец, когда я ему дал на чай два франка, долго вертел монету в руках:

— Не фальшивая ли?

— Не ошельмован?

— Нет, ты скажи мне, какие тут анекдоты? При чем тут анекдоты?

Тюбейников развел руками:

— Убей, — не понимаю.

— Ну, а дальше что?

— Что дальше! Ошельмован, и конец. Пошел к тем, кого он называл, из их «группы». К кому ни приду, когда ни приду:

— Дома нет!.. Занят… Никого не приказано принимать…

Прищучил, наконец, одного подлеца у подъезда. В экипаж садился. Тут уж не отвертишься! Подскочил.

— Позвольте, — говорю, — представиться. Тюбейников!

В экипаж он скакнул:

— Ах. — говорит, — слышал! Вы, monsieur, говорят, очень забавные анекдоты рассказываете!

Но я, извините, до анекдотов не охотник… Мне некогда.

— Какие, — говорю, — анекдоты?

— Нет! Нет! Извините! Я человек занятой! И в серьезные, тем более денежные, дела с людьми, рассказывающими анекдоты, не вступаю!

И с испугом каким-то крикнул кучеру:

— Пошел!

Огорченный, убитый, уничтоженный Тюбейников пожал плечами:

— Вот ты и пойми!.. До чего дошел! В сыскную полицию обратился. Сам о себе справки наводить начал!

— Как в сыскную полицию? Зачем в сыскную полицию?

— Думаю, может, про меня кто-нибудь пакости какие распространил. Письма анонимные. Надо же разузнать, почему от меня люди шарахаются. Знаешь, у них тут, в Париже, есть частные конторы по сыскной части. Жену неверную выследить, справки о ком навести. Пошел в такую контору.

— Есть, — говорю, — тут приезжий из России, помещик один, предприниматель, Тюбейников. Остановился там-то. Имеет дела с такими-то и такими-то капиталистами. Нельзя ли мне разузнать, что это за человек. Капиталистов этих, что ли, как стороною расспросить. Что они об нем скажут?

— Извольте. — говорит, — сто франков это будет стоить. Деньги вперед.

Заплатил сто франков. Посмотрели, не фальшивые ли.

— Приходите, — говорят, — через три дня.

Прихожу через три дня.

— Готово?

— Все справки наведены.

— Ну, и что же?

Хозяин бюро конфиденциально к уху наклоняется:

— А вот что, monsieur! Если вам с этим господином придется когда встретиться, — бегите.

— Как? — говорю. — Бежать? Почему?

— Такие, — говорит, — сведения.

— Какие сведения?

— Подозрительная личность. В высшей степени подозрительная личность.

— Понимаешь, — стою, как бревном по башке звезданули.

А хозяин бюро, подлец, еще к уху наклоняется.

— По всей справедливости, — говорит, — с вас, monsieur, еще бы сто франков, по меньшей мере, следовало. От этакой опасности вас спасли, об этакой подозрительной личности предупредили!

Хотел ему в ухо дать. Но прямо в ту пору не знал, что делать. Выхожу из бюро этого, подлого, и у самого мысль: «А на самом деле, может быть, этот Тюбейников-то жулик?!! Не встретиться бы!»

Понимаешь, с ума сходить начал!

Что я? Не разберу. Честный человек или впрямь подозрительная личность? Нет ты объясни мне, что это значит?!

— Положение твое действительно затруднительное. Но объяснить ничего не могу. Сам знаешь: я в этих ваших предприятиях, группах — ни бельмеса. А вот что! Есть у меня знакомый. Г. Каталажкин. Маг и волшебник по этой части. Может, к нему пойдем? Может, он объяснит? Да ты не плачь!

И мы пошли с убитым приятелем к г. Каталажки ну.

V Наполеон

Г. Каталажкин жил в отеле «Континенталь», в угловом отделении на две улицы, где вообще останавливаются самые высокопоставленные особы.

Когда мы спросили:

— Г. Каталажкин дома?

Швейцар, на что гражданин республики, и тот, как самый урожденный лакей, картуз с головы сорвал и на отлет отставил:

— Вам удача, messieurs! Monsieur le prince как раз в эту минуту дома и изволят принимать!

И, позвонив лакея, приказал:

— К monsieur le prince!

Лакей довел нас до первой площадки и передал другому лакею:

— Проведите к monsieur le prince!

С лестницы, навстречу нам, спускался толстый господин с оскаленными зубами.

При виде его Тюбейников вострепетал.

— Мой!

— Кто твой?

— Капиталист!

Услыхав, что лакей сказал: «к monsieur le prince», капиталист с изумлением оглядел Тюбейникова.

Словно хотел сказать:

— Такая шишгаль с такой особой может иметь дело?!

Так красноречив был его взгляд!

В коридоре второй лакей передал нас третьему, а четвертый лакей, отворив нам дверь в отделение, с благоговением сказал:

— Пожалуйте. Monsieur le prince приказал вас принять!

Г. Каталажкин, в сереньком костюмчике, бодрый и необыкновенно подвижный, в первую минуту нас словно и не заметил.

Он «отпускал» трех французов. Все были толсты. У всех зубы оскалены. И все похожи на капиталистов.

Одному сказал:

— Можете смело ехать в Петербург. Граф предупрежден о вас и вашем деле!

Другому:

— Князь обещал оказать вам содействие. Я получил от него письмо.

Третьему:

— Ваше дело отлично. Барон заинтересован.

И когда они, пятясь и кланяясь, стеши удаляться к двери, обратился к нам:

— Messieurs!..

Таким тоном, что выходившие могли думать, что мы приговорены к смерти и явились умолять г. Каталажкина:

— Дозвольте нам жить!

Как только дверь за капиталистами закрылась, г. Каталажкин вдруг превратился в отличнейшего малого и воскликнул: