Власов: Восхождение на эшафот

— Уму непостижимо!

— Ничего не поделаешь, придется постигать, мой генерал генералов, — с нежной мстительностью посоветовала ему Хейди, решительно направляясь к тропе, ведущей к главному корпусу. — Встретитесь со своей Форотофой, побудете с ней, посоветуетесь, а потом уже будем окончательно решать.

— Странная вы баб-пфьонка, — мрачно и почти оскорбленно ухмыльнулся Власов. — Какого дьявола вы заварили всю эту бурду, да еще и после помолвки? Ведь можно было выяснить все это до нее, в стремени, да на рыс-сях.

— Какой смысл выяснять? Ведь до последнего дня у меня не было уверенности, что вы всерьез намерены жениться на мне. Вот теперь, когда вы официально объявили об этом, можно и столь же официально проверить искренность ваших намерений.

— А если я предпочту остаться со своей «баб-пфьонкой Форотофой»? — спросил Андрей, тоже поднимаясь. — Что тогда вы скажете своим Биленбергам, происходящим от грюнвальдских рыцарей?

С минуту Хейди молча ступала по тропинке впереди него. Казалось, она занята только тем, чтобы внимательно смотрела себе под ноги, и вообще, передвигалась с такой роковой нерешительностью, словно пребывала на заминированном поле.

— Тогда я, очевидно, буду чувствовать себя столь же неловко, как вы сейчас. С той только разницей, что судьей вашей неловкости являюсь я одна, а судьей моей — окажется добрая половина командного состава войск СС, всех, кто знал и знает меня, моего мужа, весь наш род.

Власов уважительно и в то же время виновато помолчал. Это он, для немцев — человек без рода-племени, мог не волноваться за свою репутацию несостоявшегося жениха. У Хейди все выглядело намного сложнее.

10

Едва Берия освежил в памяти все, что было связано с «делом коминтерновцев», и вернул эту папку в сейф, как на столе его ожил телефон. Тот самый, «сталинский», прямой.

— Как считаешь, Лаврентий, теперь он… — сделал вождь многозначительную паузу после этого местоимения, — готов будет к важному для нас обоих обсуждению?

«А вот тебе и расшифровка того самого, сказанного вождем „про себя“»! — воинственно улыбнулся Берия, как улыбался всякий раз, когда самоутверждался в своей склонности к предвидению.

— И чтобы готов был, как тогда, во Львове?..

Сталин покряхтел в телефонную, попыхтел своей курительной трубкой и лишь после этого многозначительно подтвердил:

— Как тогда.

— Но тогда мы ничего не теряли, поскольку речь шла о территориях, которые отходили к нам. Вопрос заключался лишь в том, какие именно земли.

— Встречу готовил ты, Лаврентий.

— У меня на столе как раз лежит папка, в которой…

— Знаю, — прервал его Сталин.

— Немцы потребуют Прибалтику и попытаются установить свой «Восточный вал» по Днепру, — сказал Берия, улавливая, чего именно ждет от него Верховный. — Если учесть, что они все еще мечтают о «Восточном вале» по Волге, от Астрахани до Архангельска, то…

— Волги им не видать! — отрубил Верховный.

— И не увидят, это понятно, — по-грузински ответил Берия, нарушая, таким образом, давно заведенное правило их общения, согласно которому первым на грузинский всегда переходил Сталин.

— Внимательно прочти то, первое, мое письмо, — по-русски проговорил Сталин, снимая, таким образом, налет земляческой доверительности, которым всегда сопровождался их переход на язык предков.

Лаврентий понял, что речь идет о том, первом, письме вождя, адресованном послу Германии в СССР Вернеру фон дер Шуленбургу, через которого, собственно, и проходила переписка с фюрером. Ни одного письма, адресованного самому Гитлеру, вождь после себя так и не оставил.

— Только вместо Львова нам теперь стоит предложить фюреру встречу в Ленинграде?

— В осажденном… Ленинграде? — переспросил Сталин и, не дожидаясь ответа, положил трубку.

Берия знал, что при общении с вождем всегда нужно быть внимательным к интонациям и прочим нюансам его речи, а главное, стараться ничего не уточнять. Впрочем, Лаврентий был уверен, что угадал намерение Сталина. Тот готов был предложить фюреру встречу в Ленинграде, но уже после того, как город будет деблокирован. «Так, может быть, — размышлял Берия, — появление на Волховском фронте „спасителя Москвы“ Власова немцам как раз и следует воспринимать как угрозу деблокации, которая приведет к окружению значительной части войск группы „Север“, а значит, и к огромным потерям?! Тем более что прибудет он под Волхов в сопровождении целой плеяды военно-государственных деятелей».

Теперь на столе перед Берией лежала папка под тем же грифом «И.С.», в котором было закодировано сразу два значения — инициалы вождя, с которым были связаны материалы папки, и определение: «Исключительно секретно». Только под еще более лаконичным названием — «Львов». Ну а почему вождь обращал внимание именно на это письмо, Берия догадался сразу, как только перечитал его: «Послу Германии в СССР графу Вернеру фон дер Шуленбургу. Я принципиально согласен встретиться с господином Адольфом Гитлером. Неизменно буду рад этой встрече. Организацию встречи я поручил своему наркому внутренних дел тов. Берия. С уважением И. Сталин» ^[62] .

62

Здесь цитируется письмо Сталина послу Германии от 3 сентября 1939 года. Исх. № 960.

То, что организацию встречи Верховный вновь поручает ему, Лаврентий понял. Однако понял и то, что вождь хочет, чтобы инициатива проведения такой встречи якобы исходила от него, Берии, и, возможно, еще от кого-то из членов Государственного Комитета Обороны и членов Политбюро. В таком случае Сталин всего лишь вынужден будет «прислушаться к авторытэтному мнэнию группы таварищей».

По документам, которые имелись в этой папке, Берии нетрудно было восстановить и всю хронологию событий. Когда войска рейха уже готовы были растерзать Польшу, рейхсминистр иностранных дел фон Риббентроп, от имени фюрера, предложил Молотову заключить пакт о ненападении, да к тому же сроком на целых двадцать пять лет.

Сталин прекрасно понимал, что соглашаться нужно, но понимал и то, что фюрер, по существу, пытается по дипломатическим каналам купить себе индульгенцию за «польские грехи». Но такая индульгенция, решил он, должна стоить дорого, очень дорого — в финансовом, техническом и территориальном измерениях.

Прежде всего, вождь заставил Гитлера обратиться к нему с личным посланием, в котором тот унизительно просил срочно принять фон Риббентропа как своего личного представителя. Затем к пакту о ненападении, заключенному 23 августа 1939 года, был пристегнут «секретный протокол», гарантировавший переход под юрисдикцию Страны Советов огромной части «польских территорий», уже отмеченных на карте, на которой стояли подписи высоких договаривающихся сторон.

Однако все это стало возможным только после того, как рейх согласился предоставить СССР кредит на триста пятьдесят миллионов марок, по которому обязался поставлять вооружение, двигатели, новейшие металлообрабатывающие станки и многое другое.

«Послу фон дер Шулленбургу. Сообщите рейхсканцлеру Германии Адольфу Гитлеру, что я готов буду встретиться с ним лично 17, 18, 19 ноября 1939 г., во Львове. Полагал бы прибыть специальным поездом и провести встречу в моем вагоне. С уважением И. Сталин» [63] .

63

Письмо Сталина от 20 сентября 1939 года. Исх. № 1001.