Власть колдуна (Остров в Лантике)
Шрифт:
Старик быстро взглянул на Виталия и опустил голову. Он помолчал, потом заговорил как-то тихо, неохотно, будто нарушая обет молчания.
– Нет... К вашему сведению, мне отсюда не уехать... Слишком долго я был здесь. Все эти Сочи, Гагры, Крымы – не для меня. Делать мне там нечего – это одно, да и помру я там. Не климат. Старикам нельзя менять место жительства. У меня вот в Ростове дом двухэтажный, между прочим, машина, сад яблоневый... Не скажу, чтоб все это легко досталось, но все ж досталось. И зря. И что интересно, обиды даже нет. Вроде меня это не касается. А ведь сколько лет
– Скажу тебе, батя, народную мудрость, – Виталий тонко улыбнулся. – Год за годом идет – время катится, кто не блудит, не пьет – ох, спохватится! – И он засмеялся громко, с наслаждением.
НИЧЕГО СТРАШНОГО. Сквозь занесенное снегом задернутое клеенчатой шторой окно свет не проникал, и Таня проснулась поздно, когда весь состав уже узнал об остановке и смирился с ней, а многие даже почувствовали своеобразную прелесть такого положения. Таня некоторое время лежала, глядя в темноту, потом наугад протянула руку и тронула Бориса.
– Спишь?
– Нет, – сдержанно ответил Борис.
– Сядь ко мне.
Таня взяла его за руку, протянула ее к себе под рубашку и положила на твердый горячий живот...
– Слышишь? – спросила она шепотом. – Вот сейчас... Слышишь?! Торопится.
Борис ощупал под рукой настойчивые и судорожные толчки, и страх все больше охватывал его.
– Послушай, – сказал он, – Таня... А врач... Она наверняка сказала, что через неделю?
– Разве можно сказать наверняка... Она и себе не могла бы точно определить.
– А вот если... начнется, ты можешь сдержаться, ну... чтобы оттянуть или задержать?
– Боря, ты иногда говоришь такие вещи, будто тебе завтра первый раз в первый класс.
– Я где-то читал, что гипнозом удалось задержать роды...
– А зачем их задерживать? – насторожилась Таня.
– Да я так, просто...
– Пусти, я встану.
Она поднялась, накинула халат и подошла к окну. Борис не мешал ей. Сейчас или через пять минут, подумал он, все равно придется сказать... Таня подняла штору и тут же инстинктивно прижала ладони ко рту, чтобы не закричать. Только узкая полоска окна в самом верху пропускала слабый белесый свет. Остальная часть была завалена снегом. Из вагона хорошо было видно, как с глубиной снег становился плотнее, а волнистые полосы постепенно темнели.
Таня медленно опустилась на полку и, не отрывая рук от лица, посмотрела на Бориса.
– Как же это...
– Ничего страшного... К вечеру отроют. Я только что говорил с проводником, оказывается, они уже вызвали снегоочиститель.
– Как вызвали?
– Вызвали, и все. Они же все-таки отвечают за пассажиров.
– Я спрашиваю, как вызвали?
– Да есть у них какая-то штука... Вроде телефона.
Таня смотрела на снег сухими глазами и, казалось, не видела, что происходит в купе, не слышала, что говорил ей Борис, в чем убеждал спустившийся с полки старик. Она прислушивалась только к тому, что происходило в ней самой.
А Борис уже представлял, как через два дня будет ходить по составу, заглядывать в купе и спрашивать
у пассажиров – нет ли среди них врача? По какому-то странному закону предполагать худшее, он увидел Таню мертвой, увидел, как укладывают ее в тамбуре на холодный железный пол, накрывают чем-то, и вот уже из-под припорошенного снежной пылью покрывала проступают мерзлые очертания ее тела...Он даже встряхнул головой, чтобы отогнать от себя это наваждение, и гладил, гладил ее теплую руку.
ГОВОРИТ ЮЖНЫЙ. – Батя, так это ты нас ночью в сугробы затащил? – спросил Гена у Дадонова.
– А ты, конечно, объехал бы их, сугробы-то?
– Да уж как-нибудь... А сейчас куда собрался? Никак отрывать?
– Да попытаюсь с Южным связаться...
– Как связаться?!
– А вот, – Дадонов распахнул полы длинного пальто и показал телефонную трубку с болтающимися проводами. Увидев неподдельное изумление парня, он хитро подмигнул ему. Вот, мол, учи вас, молодых-то...
– Ох, унесет тебя, батя!
– Не впервой.
– Ты погоди, я оденусь, ладно? Пойдем вместе. Двоих не унесет.
– Валяй, – согласился Дадонов.
В угольном отсеке они нашли небольшой ломик и, постучав им по ручке, по косяку вдоль двери, открыли ее. И увидели ровную стену снега, на которой четко отпечатались все выступы двери. Просвета не было даже в самом верху. Взяв широкую совковую лопату, Гена ткнул ею в верхний угол и сразу почувствовал, будто там, снаружи, ее что-то зажало. Лопата пружинила, вырывалась, ее прижимало вниз.
– Ничего ветерок, а?
– Авось, – сказал Дадонов.
Выбравшись наверх, они остановились. С наветренной стороны заносы уже сравнялись с крышей вагона. А от паровоза осталась одна труба. Коротким черным пнем она одиноко торчала из снега. До проводов можно было дотянуться рукой. Ветер, рассекаясь о них, выл с какой-то жутковатой настойчивостью.
– К столбу, к столбу надо идти! – прокричал Дадонов.
– Зачем? Можно здесь набросить...
– Пары! Нужны пары проводов! А здесь они перепутаны... Не найдешь!
К столбу они добрались минут за десять. Упершись в него спиной, Дадонов вынул телефонную трубку и подмигнул Гене – давай, мол. Прижав трубку к уху, он накрыл ее высоким воротником пальто и приготовился слушать. А Гена начал прикладывать оголенные контакты к проводам на соседних чашечках изоляторов.
Первая пара проводов молчала. Скорее всего они были где-то оборваны. Молчала и вторая пара. Но на следующей паре им повезло – они напали на чей-то разговор.
– Алло! Алло! – закричал Дадонов. – Кто говорит? Кто говорит?
– Кто-то вмешался, – услышал он далекий, еле слышный писк в трубке. – Будем заканчивать. Значит, ты все понял – прилетаешь первым самолетом. Ну, пока, а то мешает кто-то.
– Алло! Не бросайте трубку! Не бросайте трубку! – надрывался Дадонов, но в ответ услышал лишь частые гудки отбоя. Оступившись, Гена провалился в снег и после этого никак не мог найти нужные провода. А когда нашел, Дадонов опять услышал разговор.
– Оха! Внимание, Оха! Вас вызывает Южный! Ответьте! – профессионально четко сказала телефонистка.