Властелин колец

– Что я сказал?! — воскликнул он. — Что я наделал? Фродо! Фродо! Вернись! Я сошел с ума. Но это уже позади! Вернись!

Ответа не было. Фродо не слышал его криков. Он был уже далеко и очертя голову мчался по тропе к вершине горы, дрожа от горя и ужаса: перед ним стояло безумное лицо Боромира и его горящие глаза.

Вскоре он оказался на пустынной вершине Амон Хена и остановился, хватая ртом воздух. Словно сквозь туман, увидел он перед собой широкую площадку, выложенную мощными каменными плитами и окруженную полуосыпавшимся парапетом. В середине, на четырех резных столбах, водружена была высокая скамья, к которой вела лестница во много ступеней. Хоббит взобрался по ней и сел на древнюю каменную скамью, чувствуя себя заблудившимся ребенком, который, шаля, забрался на трон горных королей.

Сначала он увидел не так уж много. Вокруг простирался туманный мир колеблющихся теней — ведь Кольцо все еще оставалось у него на пальце. Но туман постепенно раздвинулся, и перед Фродо стали возникать отдельные картины, много картин — маленьких и четких, словно разложенных на столе у него перед глазами, и в то же время далеких. Звуков слышно не было — только яркие, живые образы. Мир отступил и погрузился в тишину. Фродо сидел на Обзорной Скамье горы Амон Хен, которую нуменорцы звали Зрячая Гора. Он посмотрел на восток — там простирались бескрайние непаханные земли, безымянные равнины и неизведанные леса; посмотрел на север — и увидел, как лентой вьется внизу Великая Река, а вдали тянутся Туманные Горы, мелкие и острые, как ряд обломанных зубов. Он посмотрел на запад — и перед его взором легли обширные Роханские пастбища и черная игла Орфанка в кольце гор Исенгарда. Посмотрел он и на юг — там, прямо под ним, Река внезапно загибалась вниз, как опрокинутая волна, и обрушивалась в кипящую пенную бездну — то был водопад Раурос. В дыме брызг горела радуга. Увидел он и Этир Андуин, могучее устье Реки, и мириады морских птиц, белой пылью кружащихся на солнце, а за ними — серебряное и зеленое море в мягкой ряби бесконечных волн.

Но куда ни обращал он свой взор — всюду кипела война. Туманные Горы шевелились, как муравейник: из тысяч пещер и щелей ползли на свет орки. Под пологом Черной Пущи шла смертельная схватка людей и эльфов с нечистым зверьем. Страна Беорна горела, над Морией клубилась туча, от границ Лориэна поднимался дым [308] .

По травам Рохана галопом скакали всадники; из ворот Исенгарда мчались им навстречу стаи волков. Из Харадских гаваней выплывали военные корабли; с востока надвигались бесчисленные полчища людей — с мечами, копьями, луками, на конях, а с ними — колесницы вождей и тяжело нагруженные обозы… Все силы Черного Властелина пришли в движение. Фродо снова повернулся к югу и увидел Минас Тирит. Далекой и прекрасной показалась ему легендарная крепость: белостенная, многобашенная, гордая и величественная на своем горном престоле. Укрепления ее сверкали сталью, на шпилях развевались яркие флаги. В сердце Фродо взыграла надежда. Но напротив Минас Тирита высилась другая крепость — много больше и сильнее. Туда, на восток, против воли устремились глаза Фродо. Взгляд его миновал руины осгилиатских мостов и скалящиеся ворота башни Минас Моргул, перелетел за страшные Горы — и упал на плато Горгорот, в долину Ужаса, в Мордор. Солнце не могло рассеять Тени, лежавшей над этой страной. Сквозь мглистые завесы пробивалось пламя. Гора Судьбы пылала, к небу поднимались едкие черные клубы дыма. И вдруг взгляд Фродо замер, наткнувшись на преграду. Стены, укрепления, бастионы предстали глазам Хранителя — черные и немыслимо крепкие: железная гора, стальные ворота, адамантовая башня… Так вот он какой — Барад–дур, Твердыня Саурона! Надежда в сердце Хранителя погасла.

308

См. Приложение А, III, а также Приложение Б.

Внезапно хоббит почувствовал: страшный Глаз — там, внутри. В Черной Башне не спали. Каким–то образом от Фродо не укрылось — Глаз почуял, что на него смотрят. Злая, яростная воля, таившаяся в стенах крепости, прянула наружу и — Фродо ясно ощущал это — словно длинным пальцем принялась ощупывать окрестности [309] . Сейчас этот палец дотянется до него и пригвоздит к месту! Враг узнает, где прячется Кольцо! Вот палец коснулся Амон Лау. Вот он уперся в Тол Брандир… Фродо бросился наземь и сжался в комок, натягивая на голову серый капюшон.

309

По–видимому, взгляд Саурона представляет собой какой–то особый вид духовной энергии, о котором Толкин нигде подробнее не говорит. Западные комментарии к этому месту нам неизвестны.

«Нет! Никогда!» — услышал он свой голос. А может, наоборот — «Иду к тебе! Жди!»? Фродо сам не мог разобрать, что бормочет. И вдруг в его голову проникла какая–то новая, чужая мысль, зазвучавшая совсем по–иному: «Сними! Сними его! [310] Кольцо сними, осел ты этакий! Скорее!»

Две силы встретились. Какое–то время Фродо балансировал между ними, как на скрещении двух клинков; он забился в судороге, не выдерживая пытки, — и вдруг вновь стал самим собой. Он был не Голосом и не Глазом, а хоббитом Фродо. Он был свободен в выборе, и у него оставалось еще мгновение, чтобы выбрать. И он снял Кольцо с пальца.

310

Кому принадлежат эти голоса? Кто говорит «Иду к тебе!»? Это может быть голос самого Фродо — и голос Кольца. Кольцо у Толкина на протяжении всей трилогии представляет собой нечто двойственное, и природа его до конца не определена, что, по Шиппи (с. 108), отражает философский дуализм понятия зла, о чем см. прим. к этой части, гл. 2. С одной стороны, Кольцо как бы является действующим лицом трилогии: оно само «находится», «слышит зов хозяина», «не хочет» выниматься из кармана, соскальзывает с пальца в решающий момент и т.д. Возможно, и на этот раз оно подает знак своему Властелину с вершины Амон Хена. В то же время Кольцо — вещь, зависящая от воли других. Оно не способно защитить себя, не способно пошевелиться и т.д. В первой части трилогии есть знаменательный эпизод: Фродо собирается вынуть Кольцо из кармана и чувствует, что оно потяжелело, словно не желает показываться на свет, — а может, это сам Фродо не испытывает особого желания его доставать? В последнем случае Кольцо как бы «принимает» сигнал от Фродо и механически на него реагирует, работает как пассивный приемник и усилитель определенных флюидов души, исходящих из подсознания окружающих, а именно — флюидов «греховных». Если Кольцо — субъект, то Зло — реальность, и с ним надо бороться как с таковым. Если же Кольцо — объект, то Зло — иллюзия, и бороться надо не с Кольцом, а со Злом в самом себе. В контексте трилогии ни тот ни другой ответ не обеспечивает единственно верного решения — скорее, здесь существует и то и другое. Возможно, второй голос в комментируемом отрывке принадлежит не Кольцу, а исходит из неведомых самому Фродо глубин его подсознания, где живет иррациональное стремление ко Злу, как и у всех смертных, и Кольцо лишь усиливает это стремление, направляя в средоточие Зла — в Мордор, к Саурону. А может, эти слова подсказаны Врагом и выданы им за собственные слова Фродо, чтобы сбить того с толку? Это одно из самых глубоких и сложных мест трилогии. Что касается голоса, который велит Фродо снять Кольцо, то здесь нет никаких загадок, и обладатель этого голоса узнается из третьей части.

Оказалось, что в небе светит яркое солнце, а сам он стоит на коленях перед каменной скамьей. Ему почудилось, что над его головой пронеслась черная тень, длинная, словно рука призрачного исполина; не коснувшись Амон Хена, она протянулась на запад и пропала. Небо очистилось, засинело, и на деревьях запели птицы.

Фродо поднялся. Он чувствовал страшную усталость, но воля его окрепла, на сердце было легко, и он громко сказал себе:

– Теперь я сделаю то, что должен. Ясно одно: зло, заключенное в Кольце, действует уже и среди нас. Кольцо должно покинуть Отряд, пока оно не натворило горших бед. Я пойду сам. Одним я не могу больше доверять, другие — кому доверяю — слишком мне дороги: бедный старина Сэм, и Мерри с Пиппином. И Бродяга. Сердце тянет его в Минас Тирит, и он там будет очень кстати, особенно теперь, когда Боромир подчинился Злу. Я пойду сам. И немедля.

Он торопливо спустился обратно на полянку, где Боромир пытался отобрать у него Кольцо. Здесь он остановился и прислушался. Ему показалось, что снизу, из леса и с берегов, доносятся крики. Похоже, его звали.

– Они будут меня искать, — вспомнил он. — Интересно, меня долго не было? Не один час, наверное! — Он заколебался, бормоча: — Что же делать?

И сам себе ответил:

– Или я иду прямо сейчас, или не иду вообще. Другого случая не будет. Плохо, конечно, что приходится бросать их, да еще ничего не объяснив. Но они, конечно, поймут. Сэм точно поймет. А что мне остается?

Он медленно вытащил Кольцо и снова надел его. Хоббит исчез, и вниз по склону прошуршало что–то вроде легкого ветерка, только еще тише и незаметней.

Остальные долго сидели у реки. Сначала все молчали, только изредка кто–нибудь вставал и принимался беспокойно бродить вдоль берега. Наконец все собрались в круг и заговорили. Вспоминать старались о чем–нибудь постороннем — о пройденной дороге, о пережитых приключениях. Арагорна расспрашивали о Гондоре, о его древней истории и о том, что осталось от великих творений гондорских мастеров на земле пограничного нагорья Эмин Муйл, — о каменных королях и тронах на Амон Лау и Амон Хене. Спрашивали и о великих Ступенях, спускающихся вдоль Рауроса. Но все мысли и все разговоры неизменно возвращались к Фродо и Кольцу. Какой выбор сделает Хранитель? Почему он медлит?

– Раздумывает, наверное, какой из двух безнадежных путей безнадежнее, — предположил Арагорн. — Очень может быть, что так. Идти на восток всем вместе, теперь, когда нас выследил Голлум, когда не исключено, что наша тайна уже всем известна, — затея куда более безнадежная, чем раньше. Но Минас Тирит тоже далеко от Огня, далеко от нашей цели — уничтожить Ношу. Мы можем там ненадолго остаться и показать, на что мы способны, но ни Повелитель Дэнетор, ни все его люди, вместе взятые, не в силах сделать того, что не под силу даже Элронду, — сохранить Ношу в тайне или выстоять, если на Гондор обрушится вся мощь Врага, а это случится непременно, выследи он Кольцо. Что выбрали бы мы, каждый из нас, будь мы на месте Фродо? Я не знаю. Сейчас нам, как никогда, не хватает Гэндальфа.

– Утрата наша горька, — подтвердил Леголас. — Но решать мы должны без него. Почему бы нам не сделать этого самим, чтобы помочь Фродо? Давайте позовем его и проголосуем! Я бы голосовал за Минас Тирит.

– Я тоже, — сказал Гимли. — И все же скажу вот что. Нас послали только для того, чтобы мы в меру сил помогали Хранителю, и мы не обязаны сопровождать его дальше, чем захотим. Никто из нас не давал обета дойти до Огненной Горы. Тяжко мне было расставаться с Лотлориэном! Но я здесь, и теперь, когда мы встали перед окончательным выбором, я знаю, что не могу оставить Фродо. Я бы выбрал Минас Тирит, но если Фродо решит иначе — последую за ним.

– Я тоже пойду с ним, — поспешил сказать Леголас. — Распрощаться с ним сейчас было бы бесчестно.

– Это и правда было бы предательством, брось мы его сейчас все разом, — подтвердил Арагорн. — Но если он пойдет на восток, нет нужды, чтобы шли все. Более того, этого делать, наверное, не следует. Затея обречена на провал, и неважно, сколько нас будет — восемь, трое, двое или даже один. Если бы мне дали право выбирать, я назначил бы троих: Сэма — он на другое не согласится, — Гимли и себя. Боромир вернется в свой город, где он нужен отцу и своему народу. С ним отправятся остальные — по крайней мере Перегрин и Мериадок, если Леголас не захочет нас оставить.