Властелин колец
Шрифт:
– Это единственная дорога, Смеагол? — неуверенно спросил Фродо.
– Да, да, — ответил тот. — Теперь нам сюда.
– Ты хочешь сказать, что уже был в этой дыре? — спросил Сэм. — Ффу! Хотя что я — тебе, наверное, запах не помеха…
Глаза Голлума сверкнули.
– Хоббит не знает, что нам помеха, а что нет, Сокровище мое, правда ведь? Он не знает, о нет. Просто Смеагол терпеливый, да, да. Он здесь был. Он прошел насквозь. Другой дороги нет.
– Да что же там так пахнет? — в сердцах вскричал Сэм. — Поневоле подумаешь, что… Ох нет, лучше не говорить. Это небось какая–нибудь мерзкая орочья дыра, куда лет сто сваливали всякое дерьмо…
– Делать нечего, — сказал Фродо. — Орки орками, но если другой дороги нет, надо идти.
Задержав дыхание, они переступили порог. Несколько шагов — и вокруг сгустилась кромешная, непроницаемая тьма. Хоббиты не попадали в такую темень со времени путешествия по мрачным Морийским пещерам, хотя здесь мрак казался, если только такое было возможно, еще гуще и беспросветнее.
В Мории веяли сквозняки, шаги сопровождало эхо и создавалось ощущение пространства вокруг; здесь не было ничего, кроме неподвижного, напоенного смрадом тяжелого мрака, в котором глох любой звук. Они шли медленно, в густом
Одного они не утеряли — осязания: пальцы рук и ступни обрели почти болезненную чувствительность. Стены, к удивлению хоббитов, оказались гладкими, а пол, за исключением редких ступенек, был ровным и неуклонно поднимался. Сам туннель был широким, с высокими сводами. Сэм и Фродо шли рядом, раскинув руки в стороны, стараясь касаться стен, но друг до друга дотянуться уже не могли: между ними пролегла темнота.
Голлум вошел в туннель первым и, казалось, все время держался несколькими шагами впереди. Пока хоббиты еще способны были что–то замечать, они ясно слышали перед собой его свистящее, прерывистое дыхание. Но через некоторое время все чувства, даже осязание и слух, притупились. Хоббиты передвигали ноги только неимоверным усилием воли, той самой, что привела их в этот туннель и толкала к выходу из него, наверх.
Довольно скоро — впрочем, скоро или нет, сказать трудно, потому что время и расстояние перестали существовать — Сэм, ощупывая правой рукой стену, угодил в пустоту и понял, что от главного хода ответвился боковой. На мгновение оттуда повеяло менее тяжелым воздухом, но они миновали ответвление и пошли дальше.
– Здесь какие–то перекрестки, — шепнул Сэм. Это далось ему нелегко — голос напрочь отказывался повиноваться. — Оркам тут, верно, раздолье…
Вскоре боковые ходы стали попадаться чаще — сперва по правую руку, потом по левую, где шел Фродо. Всего ходов встретилось три или четыре, одни шире, другие 'yже, но отдать им предпочтение соблазна не возникало — главный коридор шел прямо, неукоснительно поднимался и никуда не сворачивал. Но далеко ли еще до выхода и смогут ли они вынести этот путь? Чем выше, тем труднее становилось дышать; казалось иногда, что приходится разгребать какой–то густой, осязаемый студень, заменивший воздух. С трудом бредя вперед, они то и дело задевали что–то головой и руками — то ли какие–то щупальца, то ли свисающие с потолка растения. А смрад все усиливался. Хоббитам казалось, что из всех пяти чувств у них осталось только обоняние, но оно же превратилось в источник нестерпимых мучений. Час, два, три — сколько времени провели они в этой черной норе? Может, несколько дней? Недель? Сэм оторвал руку от стены и прижался к Фродо; их пальцы встретились, сплелись — и они пошли вместе.
Вдруг Фродо, все еще державшийся за левую стену, наткнулся на пустоту и едва не упал. На этот раз ответвление оказалось необычайно широким. Оттуда исходила такая вонь и так сильно было ощущение, что там, во мраке, притаился кто–то чудовищный и злобный, что у Фродо закружилась голова. Сэм тоже не выдержал, споткнулся и упал руками вперед.
Борясь с тошнотой и страхом, Фродо схватил Сэма за руку.
– Вставай! — выдохнул он хрипло, без голоса. — И запах, и опасность — все идет именно отсюда. Быстрее!
Призвав на помощь остаток сил и воли, он встряхнул Сэма, поставил на ноги и заставил его и себя идти вперед. Сэм, спотыкаясь, брел рядом. Один шаг, второй, третий, шестой… Должно быть, страшный невидимый ход остался позади — двигаться вдруг стало легче, будто неведомая враждебная воля на миг отпустила их. Все еще держась за руки, хоббиты заковыляли дальше.
Но не успели они сделать и десятка шагов, как встретили новое затруднение. Туннель раздваивался: в темноте невозможно было определить, какое ответвление шире, какое сворачивает, а какое идет прямо. Куда же податься — вправо или влево? Подсказок не было, но оба понимали, что ошибка почти наверняка означает гибель.
– Куда подевался Голлум? — задыхаясь, шепнул Сэм. — Почему он нас не дождался?
– Смеагол! — попробовал крикнуть Фродо. — Смеагол!
Но оклика не получилось — только хрип. Произнесенное имя замерло у Фродо на устах. Ответа не было. Воздух не дрогнул, не отозвалось и эхо.
– По–моему, теперь он с концами слинял, — догадался Сэм. — Вот куда он нас вел, оказывается! Ну, Голлум! Смотри не попадайся теперь — пожалеешь!
Наконец на ощупь удалось установить, что налево хода нет: не то он был завален большим камнем, не то кончался тупиком.
– Там не пройти, — сказал Фродо. — Значит, придется идти направо, что бы нас там ни ожидало.
– Только быстрее, — взмолился Сэм. — Тут живет кто–то страшный, похуже Голлума. Я спиной чувствую, что он на нас смотрит!
Но не прошли они и нескольких шагов, как за спиной раздался булькающий звук, внезапный и ужасный, особенно среди тяжелой, войлочной тишины подземелья. Бульканье и клекот закончились длинным ядовитым свистом. Хоббиты обернулись, но увидеть ничего не увидели. Замерев, они вглядывались во тьму и ждали сами не ведая чего.
– Ловушка! — шепнул Сэм, кладя руку на рукоять клинка.
Ему вспомнилось, что в кургане, откуда пришел к нему этот меч, тоже было темно.
«Эх, сюда бы старину Тома!» — подумал он.
Тьма окружала его со всех сторон, сердце черной волной захлестнули отчаяние и гнев, — и вдруг ему почудилось, что он видит свет [467] , только не наяву, а каким–то внутренним зрением. Свет казался непереносимо ярким — как солнечный луч глазам того, кто долго сидел в подземелье без окон и дверей. Вдруг луч заискрился зеленью, золотом, серебром, ослепил белым блеском… Где–то вдали, будто на эльфийской картинке, Сэм увидел Владычицу Галадриэль, стоящую на траве Лориэна с дарами в руках. «А теперь твоя очередь, Хранитель Кольца, — услышал он далекий, но ясный голос. — Вот что я тебе приготовила».
467
Обычно считается, что, за отсутствием храмов и других внешних признаков религиозно–культовой жизни, религии как таковой, у эльфов не было. Однако некоторые исследователи все же полагают,
что своеобразные религиозные ритуалы у эльфов существовали и определенным образом регулировали их жизнь, хотя о характере этих ритуалов можно лишь догадываться по многочисленным намекам, рассыпанным в тексте. Разумеется, религия Высших эльфов, побывавших в Валиноре и видевших Валар(ов) лицом к лицу, могла основываться только на твердом знании, а не на «вере». Хотя Валар(ы) по отношению к эльфам являлись существами высшего порядка, почитали их эльфы не как богов, а как ангелов или святых в христианской традиции: им можно было молиться, от них можно было получить помощь, но при всем при том они оставались лишь наместниками Единого во Вселенной. См. также о Валар(ах) прим. к гл.3 ч.1 кн. 1, Гилтониэль! О Элберет!Единый, по словам Толкина, был слишком велик, высок и далек, чтобы жители Средьземелья могли обращаться непосредственно к Нему. В свою очередь, для хоббитов и людей эльфы тоже в некотором роде были существами иного порядка и стояли ступенью ближе к Валар(ам), так что, по–видимому, хоббит мог обратиться с мольбой не только к Валар(у), а и к Высшему эльфу. Несмотря на сложность отношений Галадриэли с Валар(ами) (см. прим. к гл.7 ч.2 кн.1), для хоббитов она могла быть как бы «живой святой», могла, судя по всему, помочь им на расстоянии силой жившей в ней благодати Валинора — ее родины, и хоббиты, по всей видимости, интуитивно это угадывали. В письме к Р.Муррэю от 4 ноября 1963 г. Толкин пишет: «Те, кто находился под особым влиянием эльфов, в случае непосредственной опасности или в страхе перед злобным врагом могли призвать на помощь ангельские силы. Эльфы часто призывали Варду — Элберет, Королеву Благословенной Страны: их связывала с ней особая дружба. Так поступает и Фродо» (П, с.206). Вся последующая сцена — несомненный результат помощи свыше, отклика на «молитву». Надо отметить, что в случае молитвы святому ответ на молитву дается не столько самим святым, сколько Богом. Располагая свободой действий в неизвестной нам мере, святой вместе с тем глубинно «един с Богом», и единство это можно описать только «мифологическим языком», как и любую реальность духовного мира. Можно сказать, что святой «ходатайствует перед Богом», можно сказать, что святой «действует силой Божией», но все это будет лишь схематическим упрощением того особого единства любви, которое существует между Богом и святым. Через Галадриэль Фродо прикасается высшей реальности и получает помощь, какой сама Галадриэль оказать ему не смогла бы, даже находись она в ту минуту в логове Шелоб. «Исполнившись духа», посланного ему в ответ на молитву, Фродо бросает клич: «Айя Эарендил Эленион Анкалима!» — и сам удивляется тому, что сорвалось с его уст. Немногим позже (в следующей главе) то же самое происходит с Сэмом; Сэм, в отличие от Фродо, языка Высших эльфов не учил, и значения пришедших к нему слов он понять не может. Здесь возникает сразу два дополнительных смысла, выводящих нас за пределы текста. То, что делает Фродо (и позже — Сэм), известно христианской традиции как «говорение на языках» и считается одним из даров Духа Святого (наряду с даром исцеления, даром проповеди и т.д.). «Говорение на языках» представляет из себя молитву на языке, которого сам молящийся не знает. Когда ему «вкладывается в уста» подобная молитва, считается, что за него молится Сам Дух Святой, который лучше людей знает, как и о чем надлежит молиться, — однако самому человеку не обязательно нужно знать это (например, когда речь идет о других людях или о скрытом от людей будущем). «Говорение на языках» было повсеместно распространено в первые века христианства, затем на долгие столетия исчезло и возобновилось лишь в шестидесятые годы нашего столетия в католической и протестантской Церквях. Согласно словам Христа, является одним из знамений, которые даются верующим в Него. Ср. Евангелие от Марка, 16: 17: «Уверовавших же будут сопровождать сии знамения: именем Моим будут изгонять бесов, будут говорить новыми языками».
Кроме того, само имя Эарендил влечет за собой целый комплекс символических значений, связывая текст с христианской традицией (см. подробно прим. к гл.1 ч.2 кн.1).
Итак, на вопрос, почему же заключенный в склянице Галадриэли свет звезды Эарендила после молитвы Фродо заставляет отступить гигантскую паучиху, можно дать два ответа: один не выходящий за рамки внутренней логики текста, и второй — подсказанный скрещением символических смыслов, стоящих за текстом. Эарендил — хранитель последнего Сильмарила, в котором заключен изначальный свет Двух Деревьев Валинора. Сильмарилы были освящены Вардой–Элберет, и свет их причинял величайшую боль тому, у кого была нечиста совесть и чьи руки были запятнаны злодеянием. Можно предположить, что в ответ на «молитву» Фродо в руках у него вспыхнул уже не отраженный свет, заключенный в склянице, а подлинный свет Утренней Звезды, и Шелоб не выдержала боли, которую он ей причинил (см. также прим. к этой части, гл.1, Оно морозит, оно кусает!). На символическом же уровне происходит встреча Зла, стоящего за Шелоб, и Света грядущей победы над Злом, которую возвещает Эарендил — в древнеанглийской поэзии предтеча Христа. Однако сами герои (совсем как в жизни) остаются в неведении, какого масштаба силы встретились в этот миг в подземелье Шелоб.
Клокочущий свист становился громче, перемежаясь скрипом и щелканьем, словно к хоббитам, не торопясь, но и не уклоняясь от цели, приближалось огромное членистоногое насекомое. Перед ним катилась волна зловония.
– Хозяин, хозяин! — закричал Сэм, вдруг обретя голос и волю. — Подарок Владычицы! Стеклянная звездочка! «Чем чернее ночь вокруг, тем ярче загорится этот свет». Стеклянная звездочка!
– Звездочка? — переспросил Фродо, как во сне, не понимая. — А ведь верно! Что же это я про нее запамятовал? «Этот свет укажет тебе дорогу во тьме, когда погаснут все остальные огни!» И правда — теперь нас может спасти только свет!
Рука Фродо медленно потянулась к груди, и, все так же медленно, он вынул скляницу Галадриэли. Сперва она едва мерцала, как восходящая звезда, пробивающаяся сквозь тяжелые земные туманы, но вместе с надеждой, росшей в сердце Фродо, разгорался и свет — и наконец скляница вспыхнула серебряным пламенем, как ослепительное крохотное сердечко. Можно было подумать, что сам Эарендил спустился в туннель из небесных стран Заката с последним Сильмарилом на челе! Тьма отпрянула к стенам туннеля, и теперь скляница, казалось, сверкала в середине прозрачной хрустальной сферы. По руке Фродо побежали белые искорки.