Властелин пустоты

— Не беспокойся, — буркнул Умнейший, отчего-то не глядя в глаза. — Сбегаем до Города и тотчас обратно, обещаю. Заодно и стекло закажешь стеклодувам, тебе теперь без слов лучшее сделают. Ну как?

Леон слабо улыбнулся.

— Нога… — сказал он виновато, демонстрируя раздутую лодыжку. — До Города я не дойду.

— Тебя понесут!

Глава 5

Если бы все население планеты ушло «в народ» — это ж сколько народу прибавилось бы!

Приписывается Умнейшему

Лес безграничен, как сам Простор. На Юге он с каждым переходом становится гуще и пышнее, на Севере — если идти много десятков дней подряд — он постепенно редеет, сменяясь то болотами, то неприветливыми скалами, поросшими бородатым мхом. Но даже и там, говорят, длинные пальцы леса далеко вдаются в тундру, некоторые так далеко, что достигают холодного северного океана, который, вообще-то, мало кто видел. Лесные поляны редки, и если на поляне не стоит деревня или она не облюбована для спортивных состязаний, значит, это никуда не годная поляна — либо чересчур мало воды, либо чересчур много травы-колючки и сонного лишайника. В среднем от одной деревни до другой день пути лесными тропами, а бывает и два, и три.

Тропы, а на оживленных путях и дороги, тоже проложены не напрямик, а так, как когда-то прошел по ним первый человек, то есть применяясь к складкам местности и густоте леса, иной раз и попросту блуждая. Опытный охотник всегда знает, где нужно свернуть с тропы, чтобы спрямить путь через неудобье. Иногда так возникают новые тропы.

Многие близко расположенные деревни поддерживают друг с другом экстренную связь непосредственно через шептунов; другие используют для доставки сообщений выдрессированных и зашептанных летяг; для дальней эстафетной связи годится и то и другое. Но если человек желает отправиться хотя бы в недалекое путешествие, ему не помогут ни шептуны, ни летяги, ни вполне их заменяющие птицы-свиньи, ни даже приручаемые кое-где с переменным успехом совиные страусы.

Городов на всем Просторе, как рассказывают Хранительницы, насчитывается не более двух десятков, из городов в деревни текут тоненькие ручейки необходимых в хозяйстве неживых вещей. Кое-что из самого легкого можно было бы отправлять с почтовыми летягами, если бы те, не пугаясь притороченного к спине неживого, поддавались зашептыванию. Но дело обстоит как раз наоборот.

Отсюда ясно, что житель Простора должен уметь ходить.

Шестеро мускулистых гонцов — парней быстроногих, славных, но, по мнению Умнейшего, немного туповатых — скорым шагом несли плетеные полусидячие носилки. Семь с половиной переходов до Города рассчитывали покрыть за три дня. Не будь на плечах носилок с обезножевшим Леоном, парни добежали бы и за два. Самые лучшие гонцы, способнейшие из способных, о каких слагают песни и саги, неся сообщение исключительной важности, отмахивают за сутки до восьми-девяти переходов, — правда, потом валятся без сил, а некоторых приходится серьезно лечить. Древняя быль рассказывает о великом гонце Хэрее, многомощном бегуне, без отдыха и пищи пробежавшем от океана до кратера Голи Покатой и обратно. Наверное, быль врет, как те старики, что уверяют, будто в пору их молодости и драконы были жирнее, и Тихая Радость слаще. И кому это понадобилось посылать гонца на Голь Покатую — неясно. Там и яйцееды-то не живут…

— Первую ночь провели в гостевом доме маленькой деревушки, вторую — в лесу, на тропе. Над головами шуршали ночные животные, скрипели ветви, и где-то неподалеку, взревывая во сне, ворочался в берлоге лесной дракон. Спать почти не пришлось. Опытный охотник или гонец не собьется с пути и ночью, если на небе нет облаков и вместе с Великим Нимбом светит хотя бы одна луна.

Леона укачивало. Подстилка из трав сбивалась, и тогда от тряски саднила обожженная спина. Но хуже всего, отчего мутило сильнее, чем от мерного покачиванья носилок, была песнь Кирейна, засевшая в памяти крепче травы-колючки:

Верен глаз — и целит он Во Врага, стрелок Леон…

Не понравилось одной только Хлое, зато Филиса била в ладоши, и Умнейший совершенно неожиданно одобрил громче всех, а новой Хранительнице Нимб просто послал Умнейшего в подарок — было на кого оглядываться. По случаю получения венка победителя пьянчуга держался на ногах сравнительно прямо.

И стрела, как песнь летя, Поражает не шутя…

Временами Леон засыпал, словно проваливался в мутное Ничто, но кошмары преследовали и там.

Не скукожит его страх, Коль оружие в руках…

Умнейший, отставая, догонял на привалах. Отмахиваясь от доброхотных советов, ругался и гнал вперед: быстрее! быстрее! Отдых? В Городе будет отдых, там же и накормят. Диета не вредна. Вот вам сладкие грибы, рвите и жуйте, только двигайтесь!.. Старик умел ходить.

На третий день он уже почти не отставал от уставших гонцов. В этот день Леон попробовал идти сам. Получалось медленнее, чем в носилках, но все же получалось. Опухоль на ноге заметно уменьшилась.

Умнейший, казалось, был погружен в свои мысли. Однако, поймав его взгляд, Леон понял, что старик исподтишка к нему приглядывается. Это удивило. Но когда Умнейший ни с того ни с сего не попросил — потребовал от него рассказать о родственниках, Леон несколько шагов проковылял с разинутым ртом.

— Зачем? — от изумления он допустил бестактность.

— Не твое дело. Леон пожал плечами — Умнейшему виднее.

— Мама давно умерла, — сказал он. — Отца совсем не помню, я еще грудной был. Его на охоте фисташковым орехом убило. Вот такой орех упал. — Леон показал руками, какой упал орех. — Брат еще был, старший, но он умер в прошлом году. Вот и все.

— Значит, сирота? — понимающе покивал Умнейший. — Ну, жену твою я видел. Близких родственников больше нет?

— Только дальние.

— Совсем хорошо…

— Что же тут хорошего? — удивился Леон.

— Любопытен больно, — пробурчал старик. — А ну хватит ковылять. Полезай обратно, ты мне с ногами нужен, да и гонцы застоялись. М-мм… — замычал он и сел в придорожную траву, массируя икру со скрученными узлами вен. — Что ты будешь делать, опять свело… Не стоять! — внезапно закричал он на гонцов. — Меня не ждите, догоню. Бегом! Завтра к рассвету будем в Городе.

— О, гляди, — сказал Леон, боком заползая в носилки, — семилапая белка. Видишь? Вон, вон прыгнула.

— Ну и что?

— Как что? Восьмилапых сколько угодно бегает, а встретить семилапую — к удаче.

— Может, еще и к счастью?

— И к счастью. Да.

— Ты так думаешь? — спросил старик и больше не проронил ни слова до самого Города.

Экстренный вызов по моему каналу, столь громкий, что брат начинает ворочаться, и ворочаюсь я. Оглушительно рявкаю в ответ. «Основа Основ» много на себя берет; в бездеятельном дрейфе дисциплина любого корабля катится по наклонной плоскости, и если дать ему распуститься, он начинает мнить экипаж всего лишь своим придатком. Иной раз приходится им помыкать, чтобы поставить на место.

Что там у него?

Ага! Сообщение с поверхности, и как раз тогда, когда Нбонг спит. Брат немножко ревнует меня к общему делу.

Переживет.

Что там?

Слушаю. Корабль докладывает. Нет, на этот раз ничего особенного. Девятый счел необходимым сообщить о потере одного зауряд-очистителя, всего-то. По-видимому, зауряд самоликвидировался, получив случайное повреждение. Такое случается, хотя и нечасто.

Сообщение принято к сведению, корабль отчитан за суетливость. Рутина. Очистка идет штатно — а чего еще ждать от спокойной планеты? Неопытные чистильщики, очистив один-два мира, почему-то воображают, будто чем меньше неприятностей проявляется в начале работы, тем больше скверных сюрпризов планета готовит в конце. И лишь после десятой планеты начинают, избавляясь от суеверий, понимать, что это утверждение ни на чем не основано. Если работа у автоном-очистителей пошла, с текущими проблемами они справятся сами.