Властелин Севера

— Говорят, у него самая большая армия в Нортумбрии!

— Но умрет он в одиночку, святой отец, — заверил я.

Я и сам не знал, почему так сказал. Эти слова просто слетели у меня с языка, и я подумал, что, должно быть, моими устами говорил бог.

— Ивар умрет в одиночку, — повторил я, — обещаю.

Но сперва нужно было кое-что сделать. Вырыть сокровища, которые Кьяртан закопал под полом того дома, где жили собаки. И мы приказали его рабам копать воняющий дерьмом пол. В тайнике обнаружились бочки с серебром и золотом, кресты, похищенные из церквей, браслеты, кожаные мешки с самоцветами — агатами, янтарем и гранатами и даже тюки драгоценного заморского шелка, уже наполовину сгнившие во влажной земле.

Побежденные воины Кьяртана соорудили для своих погибших товарищей погребальный костер, но Рагнар настоял на том, что ни Кьяртан, ни Свен (хотя от тела последнего осталось и немного) не будут удостоены таких похорон. Вместо этого мы сорвали с них доспехи и одежду и отдали их трупы тем свиньям, которых не забили осенью: они жили в северо-восточном конце крепости.

Ролло назначили командовать гарнизоном крепости. Сначала Гутред в приступе победного ликования объявил, что крепость теперь принадлежит ему и станет королевским оплотом в Нортумбрии, но я отвел его в сторону и велел отдать Дунхолм Рагнару.

— Рагнар будет твоим другом, — сказал я ему, — и, можешь не сомневаться, он удержит Дунхолм.

Признаться, мне это тоже было на руку: Рагнар станет совершать набеги на земли Беббанбурга и держать моего предателя дядю в постоянном страхе.

Итак, Гутред отдал Дунхолм Рагнару, а Рагнар временно, пока мы отправимся на юг, передоверил крепость Ролло и оставил ему всего тридцать человек. Больше пятидесяти побежденных людей Кьяртана принесли клятву верности Рагнару, но предварительно он тщательно их проверил и убедился, что ни один из этих воинов не принимал участия в сожжении дома, в огне которого погибли его родители. А все, кто помогал свершиться тому злодеянию, были убиты, до последнего человека. Оставшимся предстояло поехать с нами: сперва в Кетрехт, потом — чтобы сразиться с Иваром.

Ну что же, полдела было сделано. Кьяртан Жестокий и Свен Одноглазый мертвы, но Ивар еще жив, а ведь Альфред Уэссекский, хотя и никогда не говорил этого прямо, желал и смерти Ивара тоже.

Поэтому мы поехали на юг.

Глава одиннадцатая

Мы отправились в путь на следующее утро. Ветер отнес дождевые тучи на юг, и чисто вымытое небо покрывали маленькие, быстро несущиеся облачка. Мы выехали из высоких ворот Дунхолма, оставив Ролло охранять крепость и сокровища Кьяртана.

Если мы сумеем победить Ивара и останемся живы, то разделим эти сокровища между собой и мигом станем состоятельными людьми. Я получу куда больше, чем оставил в Фифхэдене, и вернусь к Альфреду богатым человеком, одним из самых богатых в его королевстве.

Мы последовали за штандартом Рагнара с орлиным крылом и под ликующие крики двинулись к ближайшему броду через Виир.

Брида ехала рядом с Рагнаром, Гизела — рядом со мной, а Тайра не покидала Беокку. Я так никогда и не узнал, что сказал ей Рагнар в доме Кьяртана, но теперь она относилась к брату спокойно. Ее безумие прошло. Выглядела Тайра очень прилично: ногти ее были подстрижены, волосы причесаны и прикрыты белым чепцом, и в то утро она приветствовала брата поцелуем. Правда, вид у нее был все еще несчастный, но у Беокки находились для бедняжки слова утешения, и она впитывала их, словно они были водой, а она — умирающей от жажды. Беокка и Тайра ехали рядом на кобылах, и священник за беседой в кои-то веки забыл о неудобствах верховой езды. Я видел, как он жестикулирует во время разговора здоровой рукой.

Позади него слуга вел в поводу вьючную лошадь, которая везла четыре больших алтарных креста из сокровищ Кьяртана. Беокка потребовал, чтобы кресты вернули в церковь, и мы не стали возражать: ведь священник доказал, что он герой не хуже любого из нас. А теперь он наклонился к Тайре и что-то увлеченно ей доказывал, а она улыбалась.

— Через неделю Тайра станет христианкой, — сказала мне Гизела.

— Раньше, — отозвался я.

— Что же с ней происходит? — спросила моя возлюбленная.

Я пожал плечами.

— Полагаю, Беокка уговаривает Тайру отправиться в монастырь.

— Бедняжка.

— По крайней мере, там она научится послушанию. И узнает, чем грозит число тринадцать.

Гизела стукнула меня по руке, причинив больше боли себе, чем мне.

— Я поклялась, что если снова тебя найду, то больше уже никогда не оставлю, — сказала она, потирая костяшки пальцев, ободранные о мою кольчугу. — Никогда! Слышишь?

— Но как ты могла самовольно отправиться с нами? И почему не подумала, что воинов не должно быть тринадцать?

— Потому что я знала, что собаки будут на нашей стороне, — просто ответила она. — Я бросила палочки с рунами.

— А что палочки говорят насчет Ивара? — спросил я.

— Что он умрет, как змея под мотыгой, — мрачно сказала Гизела.

Затем она вздрогнула: комок грязи, вылетев из-под копыта коня Стеапы, попал ей в лицо. Она вытерла грязь и нахмурилась, глядя на меня.

— Мы обязательно должны отправляться в Уэссекс? — спросила она.

— Я поклялся в этом Альфреду.

— Тогда мы должны туда поехать, — без всякого энтузиазма сказала Гизела. — Тебе нравится Уэссекс?

— Нет.

— А Альфред?

— Тоже нет.

— Почему?

— Он слишком набожный и слишком серьезный, — пояснил я. — И еще от него вечно воняет.

— Как и от всех саксов, — заметила Гизела.

— От него воняет гораздо сильнее. Это все из-за его болезни. Из-за нее он постоянно бегает в нужник.

— Он что, не моется? — поморщилась Гизела.

— Моется, по крайней мере раз в месяц, — ответил я, — а может, и чаще. Альфред очень щепетилен в том, что касается мытья. Но все равно от него сильно воняет. Слушай, Гизела, а от меня воняет?

— Как от кабана, — ответила она, ухмыляясь. — Так, думаешь, мне не понравится Альфред?

— Нет. И он тоже не одобрит тебя, потому что ты не христианка.

Гизела рассмеялась, услышав это.

— А как насчет тебя?

— Ну, мне Альфред даст земли. В надежде, что я стану за него сражаться.

— Но тогда получится, что ты будешь сражаться с датчанами!

— Выходит, что так. Датчане — враги Альфреда, — ответил я.

— Но ведь они мои соплеменники. Как же так, Утред?

— Я принес Альфреду клятву верности, поэтому должен теперь выполнять его волю.

Я откинулся назад, пока мой конь осторожно спускался вниз по крутому холму.

— Я люблю датчан, — продолжал я, — люблю гораздо больше, чем восточных саксов, но такова уж моя судьба — сражаться за Уэссекс. Wyrd bid ful araed.