Властелины моря

От спартанских лазутчиков Тимофея укрывал высокий гребень горы, а вот ему оттуда легко было разглядеть противника. Имея в своем распоряжении пятьдесят пять триер, спартанский флот количественно чуть уступал афинскому, но Тимофей знал, что на подходе подкрепления – десять триер, сопровождающих караван италийских торговых судов с зерном, и еще полдюжины идут из Амбракии, города на берегу Артского залива. Западные греки были непримиримыми врагами Афин еще со времен ранних кампаний Формиона. Тимофей решил нанести удар, упреждая появление этих сил.

День сражения совпал с афинским религиозным праздником Скира, отмечаемым ранним летом, в месяц скирофорион. Гирлянды для Скиры традиционно плетутся из мирта. Придавая большое значение моральному состоянию моряков, Тимофей отпустил их нарвать миртовых веток в окрестностях, чтобы потом украсить триеры зелеными венками. Таким образом, они оказываются посвящены богам, которых сегодня чествуют в далеких Афинах, – самой Афине Палладе, Посейдону и богу солнца Гелиосу.

Когда команда флагманского судна поднималась по веревочной лестнице на борт, кто-то чихнул. Сочтя это дурным предзнаменованием, рулевой велел остальным остановиться. Но Тимофей – не Никий, знамение – это одно, а план военной операции – совершенно другое. «Тебе что же, чудом кажется, – обратился он к чрезмерно суеверному рулевому, – что один из многих тысяч наших людей простудился?» Тот смущенно рассмеялся, и подъем продолжился.

Сначала Тимофей спустил на воду всего двадцать триер, другие оставались на берегу. Стоило этому крошечному отряду – курам на смех, сказали бы – обогнуть южную оконечность мыса и выйти в открытое море, как на него, словно ястреб на добычу, бросился весь спартанский флот. Пространства для маневра этому афинскому авангарду вполне хватало, но в планы Тимофея не входили классические diekplous или periplous. Напротив, он велел триерархам и рулевым сломать строй, а дальше действовать по своему усмотрению, лишь бы отвлечь спартанцев, однако не подставляясь под их тараны. Таким образом, разрозненные афинские суда заставили спартанцев броситься в погоню. Они ловко уклонялись от удара, рыскали из стороны в сторону, ускоряли ход, делая вид, что бегут, а потом его замедляли. Морская гладь к западу от Алисии превратилась в настоящий танцевальный зал.

Солнце уже стояло высоко. Противник явно выбивался из сил, весла поднимались и опускались все медленнее. Видя это, Тимофей велел трубить сигнал к отступлению. Афиняне ринулись к Алисии, спартанцы – за ними: разгоряченные, усталые и донельзя злые. И вот в этот момент сорок триер Тимофея, остававшихся в резерве, свежие и готовые к бою, появились из-за мыса.

Предвидеть результат было нетрудно. Афиняне в полной мере воспользовались преимуществами своей нерастраченной энергии и продуманной тактики стратегов, и их атака продолжалась до появления спартанского подкрепления. Столкнувшись с этой новой угрозой, Тимофей приказал некоторым из триерархов взять на буксир выведенные из строя суда и отвести их в сторону. Остальных он расположил вокруг них в виде гигантского полумесяца, прикрывающего своей дугой трофеи победителя, а рогами направленного на фланги, откуда могла последовать атака спартанцев. Сразу после того, как буксиры двинулись в путь, стали подаваться назад и остальные корабли, не отводя, однако, своих таранов, нацеленных на опешивших спартанцев. И хотя теперь у последних образовалось количественное превосходство, тактика отхода, придуманная Тимофеем, не позволила им продолжать бой и рассчитывать на трофеи.

Окончательно сокрушить морскую мощь Спарты предстояло другому афинскому стратегу. В отличие от своих товарищей Ификрат родился и вырос в бедной семье башмачника. В возрасте всего лишь двадцати лет незаурядные способности бойца позволили ему занять видное положение в ближайшем окружении Конона, когда тот сражался у Книда. Подобно Хабрию, Ификрат внес немало нового в тактику боевых действий. В частности, гоплитам, которые с переменным успехом сражались за Афины со времен Марафона, то есть целое столетие, он предпочитал легко вооруженные подвижные отряды – пелтасты, получившие свое название благодаря небольшим, без оправы, щитам – пелтам.

Равным образом он сыграл пионерскую роль в координации совместных наступательных действий морских и сухопутных сил. В ходе первой своей экспедиции в Геллеспонт Ификрат поставил ловушку «Троянский конь». Выглядело это так. Триеры Ификрата скрытно отошли от берега, заманивая таким образом чрезмерно уверенных в своих силах спартанских гоплитов на незащищенную позицию, где их в засаде поджидали пелтасты (вот он – Троянский конь), которые и нанесли противнику сокрушительный удар.

В другой раз примером Ификрату послужил не Гомер, а Эзоп с его басней про волка в овечьей шкуре. Когда выяснилось, что на Хиосе не так просто отличить друга от врага, он тайно переправил на берег небольшой отряд афинян. Затем украсил свои триеры спартанской символикой, велел триерархам надеть спартанские одежды и направил их в бухту. При виде предполагаемых союзников на берег хлынула толпа приверженцев Спарты. Тайное стало явным, и, воспользовавшись тем, что все эти люди не были вооружены, Ификрат без труда окружил их и пленил.

Пожалуй, такому блестящему и изобретательному военачальнику в Афинах было тесновато. Порой он перемещался с палубы своей флагманской триеры в Азию или северные воды Эгейского моря, где в общем-то пиратствовал. В благодарность за личные услуги, оказанные царю Македонии, тот официально усыновил его. А победы, одержанные во Фракии, и вовсе вознесли Ификрата на головокружительные высоты: он женился на сестре фракийского царя, последовав, таким образом, по стопам легендарного Мильтиада.

Своего сына Ификрат назвал Менесфеем – по имени царя древних Афин, изображенного в «Илиаде» доблестным монархом, приведшим пятьдесят кораблей к стенам Трои. У Гомера он отличается выдающимся умением верно расположить и вовремя направить куда нужно воинов в сражении – а такое мастерство Ификрат ценил особенно высоко. Прирожденный лидер, он полагал, что стратег – это ключевое звено любого военного соединения. «С потерей той или другой позиции, – рассуждал он, – армия слабеет и начинает хромать на одну ногу. Но с потерей стратега она перестает существовать». Любой бедняк-афинянин вполне мог усматривать в личности Ификрата воплощение афинской демократической мечты: благодаря собственным трудам сын сапожника поднялся к вершинам славы и богатства. Ификрат и сам не забывал, и другим не давал забыть о его более чем скромном происхождении. «Подумайте, кем я был, – говорил он, – и кем стал».

Один из наиболее почитаемых ныне стратегов города, Ификрат решил, что для успеха предстоящего западного похода имеющихся в его распоряжении военно-морских сил недостаточно, и потребовал новых кораблей так, как если бы это он командовал собранием, а не наоборот. Собрание кротко повиновалось. Тимофей, оказавшийся некогда в том же положении, был то ли слишком горд, то ли слишком принципиален, чтобы обращаться с подобными просьбами. Ификрат же в конце концов сформировал эскадру из семидесяти триер, включив в нее государственные корабли «Парал» и «Саламинию» и даже суда из отряда береговой охраны. Помимо того, он надавил на своих триерархов, чтобы те сами позаботились о подборе экипажей.

Целью Ификрата была Керкира, где спартанские флот и сухопутные силы осаждали демократически настроенных островитян. Он был преисполнен решимости достичь Керкиры в рекордно короткие сроки, а по дороге повысить дисциплину в его команде, добиться максимальной согласованности в действиях моряков. Грот-мачты он оставил в Пирее, словно намеревался столкнуться с противником в первый же день похода и далее сражаться изо дня в день. В таких условиях двенадцать тысяч гребцов вынуждены были трудиться без устали, и лишь изредка, когда задует попутный ветер, триеры подгоняли вперед еще и маленькие лодочные паруса.

И столь же упорно Ификрат муштровал рулевых и команды, обучая их распознавать сигналы и осуществлять боевые маневры на ходу, упрямо и твердо продвигаясь вперед. Ежедневные высадки на обед он превратил в подобие гонок, начинающихся еще в море и заканчивающихся на берегу, когда победители получают еду и напитки первыми. Во время таких остановок на триерах устанавливались короткие мачты, чтобы впередсмотрящие могли взбираться на них до верха и оттуда наблюдать за приближающимся противником. Иногда, в хорошую погоду, Ификрат выходил в море и после обеда. Тогда команды работали посменно: пока одни гребли, другие отдыхали прямо у себя на банках.

Об этой стремительно начавшейся военно-морской операции стало известно Ксенофонту, афинскому изгнаннику, проживавшему на ферме близ Олимпии, где он собирал материалы для исторического исследования – продолжения незаконченной работы Фукидида. Ксенофонт высоко оценил действия Ификрата на его пути в зону боевых действий. «Конечно, в таких маневрах и такой муштре, – пишет он, – нет ничего нового: обычная подготовка к морскому сражению. Но что выделяет Ификрата на общем фоне, так это то, что, столкнувшись с необходимостью как можно быстрей достичь места будущего сражения, он сумел сделать так, что ни скорость не мешала тактической выучке, ни занятия не замедлили продвижения вперед».