Властители и судьбы

А Зет был старичок тщедушный, как былинка, на бледно-зеленом стебельке его тельца не произрастало ни волоска. Когда созревала необходимость появиться, Зет появлялся на носилках под многоугольным балдахином. Под балдахином он приспособил медный рупор, преобразовывающий хилые звуки речи царя в мощные.

— Иноземец! — взревел балдахин.

Язон мысленно представил человека, обладающего таким голосом, и ему стало плохо. Чтобы сосредоточиться, направил Язон оба корабля своих глаз по розовым изгибам тел двенадцати рабынь, однако не сосредоточился, наоборот — более рассеялся.

— Давай сюда свою палочку! — проревел голос.

Из-под балдахина высунулась железная рука (Дедал две недели трудился над изготовлением руки), рука сжала трость, и трость рассыпалась, как оброненный букет маленьких цветов. Не трус был эллин, а улыбался кисло, припоминая мучительно свою тираду — приветствие, тщательно заученное на корабле.

— Твое неподражаемое царство… Твое царственное неподражайство… — промямлил герой.

Балдахин загрохотал, как пятнадцать колесниц:

— Положи, эллин, изощренный язык свой на плечо свое. Пускай язык отдышится чуть-чуть. Сегодня, когда солнце начнет заходить, когда оно будет различимо над землей на высоте, не превышающей рост царя Эета, забирай своих разбойников и приходи во дворец. Устрою пир.

Язон перепутал все возвеличивающие эпитеты:

— Извини, о царственнейший из величествующих. Сообщи, пожалуйста, какой твой рост, чтобы мы высчитали, когда приходить.

Балдахин развернулся кашалотом, двенадцать юных рабынь, грациозно ступая обольстительными пальчиками, унесли Эета.

Математику и астрологию изучил только Линкей.

Исходя из размеров руки Эета, приблизительно и с недоумением описанной Язоном, Линкей высчитал: если пропорции тела у царя соблюдены, рост Эета равен семи метрам. Выдающихся великанов наблюдали греки, но и выдающиеся не вырастали выше трех метров.

Затосковали герои.

— Он один передавит нас, как комаров, — признался честный Теламон.

— Ну, не как комаров, а как зайцев передавит, — размышлял охотник Мелеагр.

— Кто знает, — неопределенно высказался Полидевк, — возможно, ему и неизвестны правила кулачного боя.

Колаид и Зет, два юных гвоздика с лошадиными челюстями, уже успели украсть где-то корзину бараньего мяса. Они с веселыми восклицаниями вползли на корабль, но загрустили, подперев лошадиные челюсти ладонями.

— Что же делать? — спросил последовательный Идас.

— Нужно выпить, — подумав, заключил младенец Кастор. Эта продуманная формулировка снискала Кастору славу одного из самых способных молодых философов Эллады. Невзирая на свои девятнадцать лет, невинную девичью талию и ясные серебряные очи, этот младенец успел прославиться в Элладе как смелый перспективный пьяница, обжора и обожатель женщин.

Клитий выжидал, что скажет Язон, чтобы мгновенно и во всеуслышанье подтвердить его мнение.

Линкей прикидывал, где же должно оказаться солнце, чтобы точно соблюсти время пира, прикидывал, но не прикинул; и герои затосковали окончательно и бесповоротно.

Между тем на берегу собрались колхи.

Мало отличались колхи от греков, разве что чистоплотнее: греки втирали в кожу оливковое масло, колхи вымывали грязь при помощи глины и пресной воды.

Колхи побогаче принесли сосуды; таких сосудов и в Греции — хоть отбавляй. Зато сердоликовые и стеклянные бусы привлекли внимание греков.

Кавн выменял запасной панцирь на четыре нити бус и быстренько понес бусы Библиде. Только таким путем он избавлялся от притязаний Библиды, своей единокровной сестры.

Уж кого менее всего хотели брать в плавание, так это Библиду. Кавн убегал от Библиды, примыкая к аргонавтам. Библида влюбилась в Кавна, и любовью отнюдь не сестринской. Ни одна посторонняя женщина так не любила Кавна, даже невеста. Любовь Библиды была обречена; тем более она любила Кавна.

Ничего не умел Кавн. Только наигрывал на кифаре, подражая Орфею. Так думал Язон; подражая. Но знал Орфей, что великий поэт — Кавн.

— Поэт обязан быть авантюристом, — внушал Кавну Орфей. — Только величайшая наглость в искусстве создает величайших артистов. Стеснительность означает забвение. Все артисты паясничали, но паясничали от отчаяния, от сознания своей необходимости и непонимания этой необходимости миром. Великой славе кроме великих мелодий необходима осознанная серия великих скандалов. Это — печальная, но непререкаемая истина.

Кавн согласно кивал, но скандалам не способствовал. Худо ли так энергично рассуждать Орфею, гибкому, как плеть, великолепному гимнасту, умеющему беседовать увлекательно и с рабами, и с учеными, и с царями!

Болезненный и мнительный, Кавн мечтал отделаться от Библиды. Он рассказал свою историю аргонавтам чуть не плача.

— За подобную наивность нужно выпить! — заулыбался Кастор. — Мой отец, Зевс, разве не женат на собственной сестре? В Египте, к примеру, цари больше ничего и не делают — регулярно женятся на сестрах!

Но Кастор мгновенно погасил улыбку, увидав, как страдальчески опустил бледное лицо Кавн. Геракл молниеносно ударил Кастора пальцем по носу, а Полидевк уже надевал кулачные ремни, чтобы защитить брата, когда Орфей сказал:

— Не печалься, Кавн, ты поедешь с нами.

А чтобы избежать недоразумений, объявил, что ни одна женщина не ступит на борт корабля, именуемого «Арго».

Очень обиделся Кастор:

— А Эмпуса? Как же мы с Полидевком — без кормилицы?

Язон знал: не в кормилице дело, дело в том, что кормилица приобрела для Кастора четырех прекрасных рабынь. Не было рабынь для Язона, он и сам ратовал за отплытие без женщин, только эллина оскорбил безапелляционный тон Орфея.

— Ты что же, фракиец, — взвился Язон, — распоряжаешься? Моли Зевса, что мы тебя, фракийца, взяли на корабль эллинов, но не распоряжайся.

Орфей медленно приблизился к Язону.

Назревала ссора.

Полидевк опять надел кулачные ремни. Как ни странно, у Полидевка возникло необъяснимое желание побить Язона, хотя в такой ситуации ему было бы сподручнее побить Орфея.

Тогда к ссорящимся подошел рыжий Теламон и сказал внятно:

— Прекратите. Ведь официально Библида — моя невеста. Я люблю ее — и оставляю ее. Орфей прав. На военном корабле — женщины — обуза.

Рухнула Эмпуса, разузнав о таком решении, рухнула на палубу, ворочая кобыльими очами, ухмыляясь умильно. Двуногий слон, она обгрызала ногти, хитренько поглядывая на героев. Она прекрасно сознавала: созови все население Иолка— всему населению не отодвинуть ее скалистое, пузатое тело.