Влечение. Истории любви

Судя по всему, портрет был почти закончен. Ким изредка подходил к холсту, кое-что подправлял, но чаще садился рядом с черноволосой девушкой на подиум и зарисовывал ее, как он называл, «истекающие любовью» глаза. Все это было чудесно; черноволосую девушку нисколько не удивляло, что Ким ни разу не предложил ей остаться у себя, не показывал дом, не выводил в свет.

В один из выходных Ким предложил отпраздновать завершение работы над портретом.

Девушка готовилась, сделала прическу, классически уложив черные волосы, купила новые туфли. Подготовила свое лучшее платье цвета теплых сливок, то самое, кружевное, в котором была на вернисаже.

Студия и галерея были украшены цветами, в серебряном ведерке стояло шампанское во льду. Мольберт с портретом был занавешен синим шелковым платком.

Ким протянул черноволосой девушке чуть потертый кожаный футляр; на нем были вытеснены золотом три лилии. Внутри лежали колье, серьги и кольцо.

– Когда-то все это принадлежало семье Медичи.

Неожиданно раздался телефонный звонок, Ким раздраженно наморщился:

– Да. Да. Я же просил не беспокоить меня сегодня. Что? Подождите, мне надо поднять документы, договор с галереей, отвечу через несколько минут. – Он резко захлопнул крышку телефона. – Любимая, извини, если сможешь, я должен буду тебя оставить, дойти до компьютера. Это не займет много времени.

Черноволосая девушка осталась одна. Горели спиртовки, подогревая судки, в которых скворчало что-то аппетитное. Она взяла в руки подарок. «Красиво, – подумала равнодушно, – стоит, наверное, целое состояние. Как же называются эти малюсенькие проволочки? Финифть, филигрань, скань?..»

Она налила себе минеральной воды. Было весьма жарко. Кондиционер не работал. «Ким не успел включить. Попробую-ка сама. Думаю, сегодня хозяин не будет меня ругать за самоуправство. А если будет, сумею заслужить его прощение». Она горделиво улыбнулась и взяла пульт управления. Первые попытки были неудачны. Черноволосая девушка, отважный экспериментатор, нажала еще одну кнопку, и за ее спиной вдруг послышался негромкий шорох. Обернувшись, она увидела, как уходит в стену серый экран, за которым скрывается несколько картин. Блестяще выполненные женские портреты.

Жанна сразу узнала руку Кима. Взгляд ее остановился на крайнем справа полотне. Зеленые глаза, рыжие волосы, чувственные губы... В висках тревожно застучал пульс, взмокли от ужаса ладони. Она вспомнила криминальные новости, просмотренные в другой, казалось бы, жизни: заснувшая нимфа, празднично яркие волосы на сером асфальте.

Девушка была убита. Без видимых следов повреждения...

– Воистину твое любопытство сравнимо только с твоей красотой.

Ким стоял за ее спиной, губы его кривились в усмешке. Он рывком выхватил пульт из дрожащих рук черноволосой девушки. Бокал с водой со звоном разбился о стеклянный столик.

«Доброе утро, дорогая мамочка, меня очень порадовало твое сообщение о визите к доктору; это очень хорошо, что диагноз наконец-то поставлен, а о деньгах на лечение можешь не беспокоиться. Я сейчас зарабатываю очень хорошо, а в случае крайней необходимости уверена в помощи своего возлюбленного, он бесконечно щедрый и очень состоятельный человек...

Знаешь, мы с Алиной окончательно рассорились из-за него, она оказалась такой клушей, ты себе представить не можешь! Просто настоящая наседка, да. Уверена, она просто завидует. Ну ничего страшного, кроме моего возлюбленного мне никто и не интересен и не нужен... твоя Жанна».

– Боюсь, праздника не получится. Жаль. А он был бы замечательным, уверяю тебя!.. После ужина ты бы увидела свой прекрасный портрет и пришла от него в восхищение. Рядом с ним мы бы любили друг друга много-много раз. А потом я бы налил тебе шампанского, и через несколько минут ты заснула, и никогда, никогда не проснулась. Разве это не великолепно?

– Ты шутишь... – пролепетала черноволосая девушка, пряча ладони за спину, – это неправда... Ты не сделаешь...

– Сделаю. Отчего же не сделать? Тем более, не в первый раз, – Ким коротко хохотнул, – кажется, ты оценила мой сад? Неплохое место для вечного упокоения, не правда ли? Ну, по крайне мере, никто еще не возражал – из моих деток... Видишь ли, милая, я тоже хочу любить. С тобой мне было очень хорошо, но это не любовь. Уж так я, прости, устроен: могу любить только Совершенство. Слышала о Пигмалионе? Так вот я наоборот: живые Галатеи мне не в радость. Вот эти лица на портретах – и есть мои возлюбленные. Только рядом с ними я счастлив. С такими идеальными. Совершенными...

Черноволосая девушка пятилась назад, закрывая тонкими руками лицо, не желая видеть, не желая слышать.

– Живые любить не умеют. Меня любят они. И я люблю их. Куда же ты, дорогая?

Ким схватил ее за плечи и швырнул в кресло.

– Ты только попробуй понять! Эта красавица на холсте совершенна, а ты – нет. Ты родилась только для того, чтобы стать оболочкой, моделью для моего творения. Твое изображение попадет в Лувр или музей Гуггенхайма, будет храниться в частной коллекции японского миллионера или арабского шейха; ты проживешь сотни, быть может, тысячи лет! Разве это не прекрасно?! Разве это не предел мечтаний?!

Черноволосая девушка его почти не слушала, она лихорадочно пыталась найти выход, собраться с силами. Страх почти покинул ее, уступив место решимости действовать, и она с отвращением вглядывалась в безумное лицо человека, перед которым лишь недавно благоговела.

– Я не хочу причинять тебе боль, милая. Давай покончим с этим поскорее, у меня на сегодня еще большие планы...

Ким с любовью оглядел галерею портретов мертвых женщин.

– Надо будет познакомить их с новым прекрасным лицом. Твоим.

Черноволосая девушка напряженно рассчитывала: может быть, выбежать в сад? Отбросить Кима, скинуть обувь и убежать. Взгляд ее окинул столики, столовые приборы, серебряное ведерко, вазоны с кистями и карандашами.

Усмехнувшись, Ким собрал ножи и вилки и швырнул их себе за спину.

– Не стоит баловаться, милая. Ну, ты готова?

Когда-то он так же приглашал ее на подиум. Черноволосая девушка решилась. Ее голос был спокоен, нисколько не дрожал:

– Неужели ты не покажешь мой портрет?

– Охотно.

Ким аккуратно снял покрывало и бережно развернул картину.

Черноволосая девушка встала и подошла к мольберту. На ее пути попался столик с разбитым бокалом, его отбитая ножка щерилась острым осколком. Она незаметно и быстро схватила его в руку.

И все-таки Ким был гением.

Жизнерадостная незнакомка смотрела на нее лукавыми, чуть раскосыми глазами, в которых скрывалась таинственная из тайн. Лучи заходящего солнца создавали вокруг гладких черных волос золотистый нимб. Художник великолепно передал матовый оттенок ее белой кожи, тщательно выписал роскошный пейзаж на заднем плане. Живи он шесть столетий тому назад, наверняка мог соперничать и с голландцами, и с итальянцами. И как знать, возможно, именно ему поручил бы римский папа расписывать Сикстинскую капеллу. Хотя нет, для этого нужна частица Божией благодати, подумала черноволосая девушка.

Ким не ожидал ее оценок, он молча и с любовью смотрел на полотно.

– Чудо что за портрет, – произнесла черноволосая девушка, – пожалуй, ты был прав. Я в восхищении. Спасибо. Теперь я буду жить вечно. Точнее, могла бы жить вечно.

Она шагнула поближе, подняла руку и изо всех сил разрезала портрет осколком. Один раз по диагонали. И другой раз. И еще – для верности. Натянутый холст радостно поддавался, распадаясь на почти равные раскрашенные лоскуты.

– Тварь, чудовище! – закричала она. – Обожаешь свои картинки, извращенец, да? И за каждую убиваешь человека?! Тупой ублюдок, да они все не стоят и кончика пальца живой девушки!