Влекомая тьмой

— Что ты хочешь знать?

— У тебя есть братья и сестры? Какие у тебя отношения с семьей?

Усмехнувшись, я поднимаю бокал и делаю глоток пузырящейся жидкости — лучшего алкоголя, который я когда-либо пробовала.

— Вау. Это вкусно.

— По усмешке я могу предположить, что тебе неловко говорить о своей семье.

— Да. Это не самая моя любимая тема. — Делаю я еще глоток, затем говорю: — Я понятия не имею, кто мой отец, а моя мать… скажем так, мы с ней не ладим.

Мой язык высовывается, чтобы собрать капельки шампанского на губах, затем я спрашиваю:

— А как насчет тебя?

Дарио глубоко вдыхает, затем говорит:

— Я потерял своих родителей в юном возрасте.

— Мне жаль, — бормочу я. — У тебя есть еще родственники?

Он кивает, но, не рассказывая мне о них, меняет тему, спрашивая:

— Ты всегда любила танцевать?

Я пожимаю плечами, обдумывая, как ему ответить.

— Это приятное хобби, которое помогает мне справляться со стрессом.

— Просто хобби? Почему ты не сделала карьеру танцовщицы?

— Боже, я бы никогда не смогла этого сделать. Я видела, под каким давлением находятся балерины. Это дерьмо не для меня. Я танцевала только перед двумя людьми. Перед моим соседом… и тобой.

Он мгновенно хмурится.

— Твоим соседом?

На моем лице появляется мягкая улыбка.

— Тайрон. Он мне как отец.

Воспоминания о прошлом всплывают в моей голове, вызывая счастливое хихиканье.

— Когда я была младше, то устраивала для него небольшие представления, а он подбадривал и хлопал так, словно это было лучшее представление, которое он когда-либо видел.

Дверь открывается, и разговор замолкает, пока официант приносит нам еду.

Пока свидание проходит лучше, чем я ожидала. Надеюсь, я все не испорчу, потому что мне это нравится.

Глава 12

Дарио

Когда официант снова выходит из комнаты, я говорю:

— Это острая корейская грудинка. — На лице Иден появляется выражение облегчения, поэтому я спрашиваю: — Ты беспокоилась, что это будет что-то другое?

— Да, я не ем моллюсков. Они похожи на морских тараканов.

Я общался с сотнями женщин, и ни одна из них не была такой прямолинейной, как Иден. Кажется, ей безразлично, что она говорит и кто ее слышит. Это освежает.

Когда я беру палочки и ложку для еды, Иден смотрит, как я откусываю, а потом берет вилку и говорит:

— Я никогда не ела с этими предметами и не собираюсь начинать.

Желая, чтобы она чувствовала себя комфортно, я меняю палочки для еды на вилку, чем вызываю у нее улыбку.

Возобновляя разговор, я говорю:

— Расскажи мне еще о Тайроне.

— О, я знаю его целую вечность. Мы заботимся друг о друге.

— Я рад, что у тебя есть кто-то, кто заботится о тебе, — отмечаю я. Желая узнать о ней больше, я спрашиваю: — Ты живешь недалеко от балетной труппы?

Черты ее лица напрягаются, когда она качает головой, затем она вздыхает и говорит:

— Я живу на другом конце города.

Чувствуя, что она что-то скрывает от меня, я бормочу:

— У нас был секс, Tesoro. Думаю, ты можешь сказать мне, где живешь.

Между ее глазами появляется морщинка.

— Это итальянское слово? — Когда я киваю, она спрашивает: — Что оно значит?

— В основном — сокровище, но это слово также можно использовать для обозначения возлюбленной.

— О.

Она берет свой бокал и вертит его на белой скатерти, отчего у меня создается впечатление, что она снова чувствует себя неловко.

Ее взгляд скользит по моему, а затем фокусируются на пузырьках в шампанском.

— А какое из этих обозначений ты имеешь в виду, когда говоришь это?

Я жду, пока ее глаза снова встретятся с моими, затем отвечаю:

— Оба.

Я наблюдаю, как она делает два глотка дорогого напитка. Она прочищает горло и, взяв вилку, уделяет слишком много внимания своей еде.

Внезапно она бросает на меня серьезный взгляд.

— Почему ты пригласил меня на свидание?

— А почему я не должен был приглашать тебя на свидание?

Она опускает вилку в тарелку и, выпрямив спину, выглядит так, словно готовится к спору.

— Мы из разных миров, — констатирует она очевидное. — Честно говоря, я впервые нахожусь в таком милом месте, как это. Очевидно, что ты привык к дорогим вещам.

Я пожимаю плечами и наклоняю голову.

— К чему ты клонишь?

— Ты богат, а я нет.

Я долго смотрю на нее, понимая, что деньги для нее — большая проблема.

Мягким тоном я отвечаю:

— Для меня это не проблема.

Она бросает на меня насмешливый взгляд.

— Да, пока ты не узнаешь, где я живу. — Ее плечи слегка опускаются, затем она говорит: — Послушай, секс был отличным, и мне понравилось тусоваться с тобой, но я не думаю, что это к чему-нибудь приведет.

Чувствуя напряжение, я бормочу:

— Думаю, ты ошибаешься. Как ты и сказала, секс был отличным. Уже одно это — повод продолжать встречаться.

— Я не буду твоей подружкой по траху.

— Я не приглашаю своих подружек по траху на свидания.

Она потирает ладонью лоб, выглядя расстроенной, а потом вдруг признается:

— Я живу в Браунсвилле.

Господи.

Я не могу скрыть шока, услышав, что она живет в одном из самых опасных районов Нью-Йорка. Браунсвилл — гребаная заноза в боку Коза Ностры, поскольку в этом районе свирепствуют все наркоторговцы и банды.

— Вот видишь. Я была права. — Неправильно истолковывает мою реакцию Иден. — Богатые люди вроде тебя всегда будут смотреть на бедных свысока.

Встав, она подходит к месту, где висит ее пальто.

Пальто, которое так чертовски поношено, что вряд ли сможет согреть ее.

— Я в шоке, потому что ты живешь в опасном районе, — объясняю я. — Сядь. — Она колеблется, и я добавляю: — Пожалуйста.

Иден выглядит явно расстроенной, когда снова садится, и я жду, когда она посмотрит мне в глаза, после чего говорю:

— Мне все равно, бедная ты или богатая, но то, что ты живешь в таком опасном месте, где наркоторговцы и банды творят, что хотят, ужасно беспокоит меня.