Влюбись за неделю

А кухня наполнялась вкуснейшими ароматами домашней еды. Благоухал и исходил паром пастуший пирог, в ярком окружении тушеной моркови и зеленого горошка красовались телячьи отбивные, рядом ждали два вида соусов, которые я даже не смогла определить на глаз. Запеченные ломтики картофеля в золотистой корочке, традиционная яичница с беконом – но, честное слово, даже яичница казалась чем-то невероятно изысканным.

Я сглотнула слюну. Невольно вспомнилось время, когда родители были живы и проводила выходные у них. Мама любила и умела готовить. Я – не умею и не люблю, и мою привычку питаться по сабвеям и на бегу перехватывать кофе из автоматов могла поколебать лишь соседка со своим фирменным йоркширским пудингом.

– Вот теперь вы похожи на нормальную девушку, - с улыбкой сказала Сабелла, садясь напротив. – С горящими голодными глазами после длинного рабочего дня. А не на изможденную страдалицу под грузом всех мировых проблем одновременно. Так гораздо лучше.

Похоже, мы обе были одинаково голодны – пока стол не опустел по меньшей мере наполовину, тишину нарушал лишь негромкий стук столовых приборов. Первой заговорила я.

– Сабелла, все изумительно! Вы чудесно готовите, просто невероятно!

– Спасибо, Салли. У меня не слишком много занятий, а готовить – интересно. Особенно если ты мать, а твой сын питается в основном кофе и только изредка, благодаря тебе, вспоминает, что на свете есть какая-то другая еда, кроме сэндвичей из академической столовой.

На столе появились крошечные чашечки, корзинка с домашним печеньем, сахар и шоколад.

– С молоком?
– спросила Сабелла.
– Или черный?

– Черный.
– Я прикрыла глаза и глубоко вдохнула, впитывая аромат.
– Честное слово, от одного запаха в голове проясняется. Волшебство! И совсем не в смысле «магия».
– Помедлила, сделала крохотный глоток. И все-таки спросила: – Вы сказали, ничем меня не порадуете. Значит, к ритуалистам обращаться бессмысленно?

– Лучшее, что вы можете сделать, Салли, это принять случившееся как данность, которую не изменишь. Проклятие есть. Единственный способ его снять и остаться в живых вам известен.

Печенье таяло на языке и совсем не было приторным. В нем отчетливо ощущались нотки лимона и топленого масла. Наверное, по контрасту мне вспомнился бисквит директрисы.

– Почему доктор Норвуд в Академии? Чем его там держат?
– Я поставила чашечку, сцепила пальцы в замок. – Сегодня меня вызывала директор Маскелайн. Расспрашивала. Оказывается, Шарлотта шпионила для нее. Все это так… отвратительно!

– Регана Маскелайн с детства любила все контролировать.
– Сабелла улыбнулась, но улыбка вышла вымученной. – Дугалу известно о Шарлотте. И о том, что каждый его шаг в Академии так или иначе отслеживается.

– И он это терпит?!

– У него нет выбора. Я… – Сабелла осеклась, отставила кофе и посмотрела внимательно, будто искала на моем лице ответ на какой-то важный вопрос. – Это не слишком приятная тема для разговора за чашкой кофе. Но, боюсь, ни у меня, ни у вас тоже нет выбора. А значит, вам стоит узнать о моей исключительной наивности и даже, вероятно, глупости.

Не верилось, что Сабелла могла оказаться «исключительно» наивной или глупой. Но… чего не бывает. Для начала надо выслушать, а уже потом делать выводы.

– Эта история началась очень давно. Еще до рождения Дугала. И даже в самом страшном кошмаре мне не могло привидеться, что расплачиваться за ошибки шестнадцатилетней девочки придется через много лет ее сыну. – Сабелла встала.
– Пойдемте. Покажу вам, какими мы тогда были.

Мы перешли из кухни на уже знакомый мне диванчик перед «телевизором», и она скомандовала:

– Я и ?егана, старшая школа.

Под раскидистым дубом, таким огромным, что в кадр попали только нижние ветки, сидела совсем юная Сабелла. Светлые волосы укрывали ее плечи, огромные голубые глаза смотрели на фотографа с такой неприкрытой нежностью, что ясно было – снимал кто-то близкий. Она придерживала одной рукой раскрытую книгу, а второй накрывала пальцы тогда еще не директрисы, а такой же юной школьницы Маскелайн. Ту тоже оказалось совсем не сложно узнать, несмотря на задорную молодежную стрижку и еще не вполне оформившуюся фигуру. Все те же полноватые чувственные губы и холодный, оценивающий и словно высчитывающий выгоду пристальный взгляд. ?на обнимала Сабеллу сзади и хищно улыбалась.

– Мы были лучшими подругами с начальной школы, - сказала Сабелла.
– общие увлечения, общие друзья, общие мысли. Или мне так казалось. Теперь уже не знаю. Мне было шестнадцать, когда Норман, отец Дугала, погиб. Несчастный случай, - коротко добавила она, как будто ей до сих пор было больно об этом вспоминать.
– Моя мать никогда не отличалась кротостью и мягкостью. Знаете, бывают люди, которым чужое мнение и доброе имя дороже близких. А я не могла потерять единственное, что у меня осталось от любимого человека. Норман погиб весной. Дугал родился осенью. И все это время я жила у Реганы. Больше мне некуда было пойти. Мать отказала мне от дома, ждала, что одумаюсь. Ни на какие средства до совершеннолетия я тоже рассчитывать не могла. Так что Регане и ее родителям я была обязана очень многим. И такая малость, как магическая клятва, не казалась мне слишком высокой ценой. Да и клялась я мелочью. Единственной просьбой, которую однажды выполню. Ничего невозможного, незаконного и неадекватного.

Сабелла взглянула на меня с грустной улыбкой.

– Вот и вся история. Клятва напомнила о себе через двадцать девять лет. Регана пожелала, что бы мой сын работал на нее.

И она ещё может улыбаться! Да я бы за такое…

– По-моему, это уже неадекватно! – возмутилась я.
– Он ей что – товар?! Или раб? Почему нельзя было отказаться? Сабелла!

– Пять лет работы по контракту в обмен на те полгода… Для Реганы звучит разумно и вменяемо. Если бы дело касалось только меня, я бы и не думала возражать, - она вздохнула.
– Но Дугал и его жизнь не имеют никакого отношения к моей глупости и к неточным формулировкам клятвы. Поэтому я собиралась отказаться или потребовать другой просьбы. Но с такими вещами нельзя шутить. Вы видите, что случилось с мисс Блер, и это за единственную ошибку в ритуале. А здесь – нарушение клятвы. Может, меня бы это и не остановило, но Регана предвидела такой исход, поэтому Дугал узнал обо всем первым. И, конечно, согласился.

– Магия – это не только чудесно, но и страшно, – пробормотала я. Вспомнились мысли на лабораторной, о доступном недоучкам вакууме. – Такого наворотить можно… Значит, пять лет. И Маскелайн хочет выжать из них максимум. А прошло?..

– С августа прошлого года. Второй год только начался.

– Скажите, Сабелла, но почему он позволяет это? Следить, пытаться отобрать изобретения?

– Изобретения входят в контракт. Профессор Академии должен вести научную работу, публиковаться в профильных изданиях, посещать конференции. Разумеется, все идет под приправой «базу для этих достижений предоставила Академия Панацеи».

– Престиж и выгода? Что ей это дает? Деньги?
– я невольно заинтересовалась. В родном мире никогда не имела дел с учеными – эта тема не слишком интересна читающей публике, научные сенсации обычно понятны лишь узкому кругу. Но, судя по Маскелайн, в академической среде идет ровно та же грызня, что и везде.

– Деньги тоже, но Регане важнее другое. Она честолюбива. Хочет быть директором не просто Академии, а лучшей академии в Европе, а то и в мире.

– А на самом деле? Мне академия показалась… престижной, пожалуй, хотя я уже начинаю ненавидеть это слово. Но мне ведь не с чем сравнивать. Это правдивое впечатление, или я купилась на внешний блеск?