Влюбить до нового года
Шрифт:
И на меня… обрушился ветер. Сильный, могучий и страстный. Он овладел моими губами столь неожиданно и упоительно, что я просто растерялась, чувствуя, как вдруг заныло в ладошках. И вроде надо оттолкнуть, а не хочется… не хочется, пока его рука в какой-то момент не оказывается у меня на ноге, пока не начинает медленное путешествие от бедра вверх, собирая по пути легкую ткань вечернего платья.
— Г-граф Райванский! — возмущенно прошептала я, пользуясь случаем, что моим губам дали свободу. — Это не прилично!
— Да, Эля, — прерывисто выдохнул он, — на грани неприличий, но кто заметит в вихре
И только сейчас поняла, что стоим в центре зала, среди танцующих пар, в то время, как граф осторожно поддерживает меня, не давая упасть, что было как нельзя кстати, так как ноги после наглых губ и шаловливых ручонок Райванского ослабли и совсем не держали. Однако почти сразу внутри образовался холодок осознания, возвращая мне здравый смысл.
Он слышал?! Слышал наш разговор? И если слышал то, что теперь? Как мне себя вести? Что сказать?
— Граф я…
— Шэйн, — в который раз напомнил граф, продолжая как ни в чем не бывало придерживать за талию. — Шэйн, Элланька, запомните, будущего супруга стоит звать по имени.
И чего я так разнервничалась? Даже услышь он правду, приворот все равно заслепит глаза.
— Шэйн, а почему вы выбрали наш городок? — решила понизить градус нашего танца, кладя руки ему на плечи и делая первый шаг.
— Мне гадалка нагадала, будто бы судьбу свою здесь встречу.
Вот и разбери — шутит он или серьезно?
— Ага, — скептично поддакнула я, — ещё скажите, что эта самая судьба и проклятие ваше снимет.
— Снимет, Эля, снимет… — прошептал граф мне в губы, сильнее прижимая к себе и слегка приподнимая над полом, так, чтобы наши лица были на одном уровне. — И сделаешь это ты, любимая, со стонами изгибаясь в моих руках, не в силах сдержаться от страсти, когда я буду снимать с тебя всю одежду, покрывая поцелуями каждый кусочек твоей кожи, каждую складочку…
— Прекратите! — вспыхнула я, не зная, куда девать глаза от его постыдных речей.
Всего полтора часа, Дори, полтора, ты сможешь, потерпи немного.
А этот, который под приворотом, который решил поиграть в искусителя, продолжал смущать:
— Я буду шептать как заговор, как молитву твое имя, имя спасительницы, что сняла проклятие… Дориэлла, Дори, Эля, Элланька и целовать… целовать.
— Да прекратите же! — я зажмурилась, лишь бы не видеть его потемневших глаз. — Мы же танцуем, в конце концов! Нас могут услышать! И вообще, не уходите от темы! Лучше признайтесь, что нет и не было никакого проклятия!
— Есть Элланька, — наконец поставили меня на ноги, чтобы тут же закружить в очередном танце сменившейся музыки. — И именно вы станете моей законной супругой, что разорвет этот замкнутый круг.
Не дождетесь, граф!
Кажется, граф и не собирался ждать, на очередном круге вновь прижав к себе. И так уютно стало, тепло и в то же время больно. Больно оттого, что всё лишь последствие зелья, нет никаких чувств, ничего нет, а мне вдруг так захотелось, чтобы меня по-настоящему любили, по-настоящему обнимали, также горячо целовали, заверяя в собственных чувствах. На деле же граф даже в мою сторону не посмотрел бы, не замечая ничего дальше своего носа.
— Ненавижу!
— Что? — удивился Шэйн.
— Кого… — прошептала я и тут же поспешила
сменить тему, намекнув, что не отказалась бы промочить горло.Час. Всего лишь час.
Только вот час этот самым тяжелым оказался. Тяжелым в плане сохранения собственного целомудрия. Я не просто переборщила с крупой — я невероятно ПЕРЕБОРЩИЛА! Но самое противное, что мне нравилось происходящее, как бы не выказывала обратного. Нравились прикосновения графа, нравились поцелуи, хоть и становилось временами страшно от его напора, отчего казалось, ещё немного, и не выдержу, признаюсь в содеянном, лишь бы угомонить пыл привороженного мужчины. Однако жажда возмездия (и, конечно же, победы!) была сильнее какого-то там страха. И когда наступил тот самый миг, я мысленно ликовала, стоя под руку с графом, пока он толкал высокопарную речь.
Обстановка царила положительная. Часы пробили полночь, гости подняли свои бокалы и осушили, каждый прося о чем-нибудь своем, а теперь с интересом слушали монолог хозяина нынешнего вечера.
— Сегодня я собрал всех вас здесь не случайно…
Сердце участилось, а на губах помимо воли заиграла улыбка. Надеюсь, её можно принять за улыбку счастливой невесты, а не ликующей победительницы.
— При стольких свидетелях я хочу кое-что попросить, — здесь он повернулся ко мне и осторожно взял в свои руки мои слегка подрагивающие ладони: можно подумать, это от волнения, но на деле — от нетерпения.
— Эля, Дориэлла, леди Дориэлла Вайовски, — темные глаза Шэйна смотрели неотрывно, словно бы заглядывая в самую душу, а мне вдруг стало стыдно. Всего на миг, но закрались сомнения в честности собственной победы, не говоря уже о позоре, который обрушится на голову ничего не подозревающего графа.
А он разве думал о позоре брошенных им девушек?
— Выходите за меня замуж… — слова, от которых, кажется, даже перестало биться сердце. — Сказал бы я, если бы меня не пытались…
Сердце удивленно вздрогнуло и забилось вдвойне быстрее.
— Приворожить! — закончил граф, а я и вовсе дышать перестала. Меня будто бы одновременно оглушило и лишило дара речи. Я пыталась что-то сказать, но не могла, чувствуя, как вдребезги разбиваются мои планы.
— Это неправда! — из последних сил выдавила, с ужасом понимая, что обманывали как раз таки меня. — Это все ложь! Ложь, чтобы унизить.
Сколько шансов, что ему не поверят?
— Эля, на будущее не оставляйте следов, — серьезно сказал этот притворщик, протягивая мне знакомые страницы, те самые, что я не выкинула, желая изучить. — Воровство не лучшее качество, но я го…
Я больше не слушала. Вот просто не слушала, с холодным осознанием вспоминая его неожиданный вечерний приход к нам после того, как подлила зелье. Как он поймал меня в коридоре в полурастегнутой рубашке, как зажал у стены, лишая путей к отступлению, как…
В глазах защипало. Все было игрой! С самого начала игрой! Даже ко мне в дом он пришел лишь с целью найти следы этого чертового зелья!
Больно. Стыдно. Горько. В глазах подруг разочарование и обида, смешанные с укором и даже победным «мы так и знали!», но это ничто по сравнению с немым упреком родных. Казалось, это не я стою здесь опозоренная и униженная, а они.