Влюбленный халиф

Убить, уничтожить, стереть с лица земли, предать забвению… Да все что угодно, лишь бы навсегда избавиться от этой маленькой предательницы! О, богиня была в гневе! Не просто в гневе — она пылала жаждой мести. И вовсе не потому, что Та-Исет не осталась в опочивальне царицы, не потому, что девушка не стала опекать едва родившегося наследника престола, как это следует делать и самой Бастет, и всем ее ученицам и прислужницам. Ибо богиня Бастет, даже не пытаясь скрывать это, тяготилась просьбами ничтожных земных женщин.

О да, ей приносили щедрые жертвы, необыкновенные дары, пытаясь задобрить саму судьбу. Некоторым из них богиня и в самом деле помогала, частенько потом сожалея о своей помощи. Ибо дети, что рождались в муках, потом предавали своих матерей, обманывали их надежды, становясь разбойниками на службе у правителя страны или ворами на службе у собственной жажды наживы. О сколько раз слышала Бастет жалобы таких матерей, их причитания! И каждый раз она проклинала себя за то, что помогла родиться существу никчемному, жестокому или трусливому. Ни разу еще не встретила она человека, который вызвал бы у нее хоть слабую тень уважения к своим достоинствам. И потому богиня с удовольствием перекладывала свои обязанности на прислужниц и учениц.

Любимейшей из них была Та-Исет — скромная, послушная, безотказная ученица. Ей Бастет доверяла почти как самой себе. И потому боль от удара, который та ей нанесла, была такой жгучей. Ибо девушка смогла соблазнить, увести Имхотепа — новую любовь самой богини. Юноша был земным человеком, но смог перехитрить бога богов, всесильного Ра, и сотворил напиток, дарующий вечную жизнь и вечную молодость. И теперь он находился посередине между людьми и богами. А прекрасная и умная Бастет не могла не плениться его свежестью и красотой.

К тому же юноша оказался отличным любовником. Богиня втайне надеялась, что с ее помощью он станет настоящим мастером чувственной игры, и тогда… О, какие горизонты тогда открылись бы перед ним! Но теперь об этом можно было уже не думать. Ибо Имхотеп прельстился юной Та-Исет, предав чувства богини. И потому никогда ему не стать вровень с богами! Никогда Бастет не назовет его своим супругом, что дало бы ему невероятную власть над людскими чувствами и желаниями. И пусть Имхотеп останется юным, прекрасным и бессмертным! Но он будет чужим в жилище богов. О, уж об этом мстительная богиня позаботится!

Все эти мысли промелькнули в голове Бастет с быстротой молнии. Презрительная, хищная улыбка раздвинула губы богини, превращая богиню-кошку в богиню-львицу Сахмет. И от этого оскала Та-Исет стало страшно, ибо сейчас в холодном блеске глаз богини юная Та-Исет прочла собственную судьбу и содрогнулась. То был приговор! Не думала в этот миг Та-Исет ни об Имхотепе, по-прежнему ничего не замечающем в полусне, ни о том, какая судьба ждет этого бессмертного юношу.

— О да, судьба юноши более чем печальна, — пробормотал Мераб.

— Ты, я полагаю, уже не мечтаешь познать любовь богини? — Насмешка в голосе Алима была вполне явственной.

— Должно быть, ее месть будет столь же страшной, сколь обжигающей будет ее страсть.

— Палка о двух концах, — с непонятной тоской пробормотал Алим. — Любовь всегда палка о двух концах… Помни это, друг мой.

Слова Алима заставили юношу содрогнуться. Чтобы забыть о них или хотя бы отвлечься, Мераб вновь уткнулся в раскрытую страницу.

Девушка выпрямилась перед богиней во весь свой небольшой рост и ответила гордым и спокойным взглядом на гневный, полный бешеного огня взгляд своей госпожи.

— Твое повеление, грозная Бастет, исполнено безукоризненно. Царица Ситатон жива и почивает, юный царевич родился здоровым, и повивальные бабки могут защитить его от всех страхов мира, включая и гнев богов.

Увы, эти слова сейчас были лишними. Богиню вовсе не интересовал родившийся сын фараона, не думала она и о жизни царицы. И потому каждое слово ученицы лишь распаляло ее гнев, превращая его в поистине обжигающее пламя.

И наконец этот миг настал. Жгучим огнем вспыхнули глаза богини, поток сверкающего пламени полился из ее рук. Столб необжигающего огня объял стройную Та-Исет.

— Отныне и вовек ты проклята, отныне и вовек я лишаю тебя твоего тела! Теперь ты будешь лишьскитающейся душой, навсегда лишенной любви и утешения. Никогда тебе не испытать страсти, никогда и никто не полюбит тебя, никогда и никто не возжелает тебя. Отныне и вовек ты — всего лишь душа…

И тут богиня запнулась. Ибо душу следовало бы куда-то поместить. Но под рукой не было ничего, способного стать прибежищем проклятой, вечно одинокой души. И тогда богиня сорвала с собственной шеи дивный золотой медальон, щедро украшенный самоцветами и бирюзой, медальон, на котором улыбалась черная кошка — живой лик самой богини.

— Отныне ты, — вновь загремел голос Бастет, — лишь душа этого медальона. И да будет так вовек!

С последними словами богини огненный столб, заключивший в себе несчастную Та-Исет, втянулся в черный камень кошачьей мордочки на медальоне. Красным огнем вспыхнули глаза кошки. Но всего на миг. И теперь лишь черный агат блестел в восходящих лучах всесильного Ра — отца всех богов и вершителя судеб…

— Невеселая история… Пожалуй, я не хочу такой любви. Чтобы из-за меня остаться всего лишь душой побрякушки… Нет, пожалуй, страсти богов пусть остаются богам.

И вновь в тиши прозвучал все тот же безжизненный голос:

— Приди же и узнай…

Однако теперь его расслышал и Алим.

— Должно быть, какая-то богиня услышала о твоем желании… — Похоже, Алим хотел пошутить.

Но Мераб поднял глаза туда, где, по его мнению, могло оказаться лицо мага, и проговорил:

— Богиня… Мне кажется, что так может звать только богиня вечного сна. Или сама смерть, набросив яркие одежды, решила распахнуть мне свои объятия.

— Приди же и узнай… — услышал Мераб в ответ и понял, что этому призыву сопротивляться он не в силах.

Свиток двадцать второй

Мераб уже привык к тому, что из ниоткуда выходят и в никуда уходят жители его нового дома — удивительной страны Мероэ. Привык, что ответные письма родителей появляются прямо на стопке книг, которой в этот момент он собирается уделить внимание. Привык и к тому, что сам находит ответы на вопросы. Хотя, по привычке, которую воспитал в нем отец, по-прежнему советуется с четками. О нет, не советуется, лишь перебирает, однако вскоре к нему приходит понимание…