Влюбленный холостяк

— Правда, моя дорогая… все будет не так уж плохо. Помните, у вас будет столько независимости, сколько вам нужно, и пока я жив, и после того, как я умру. Ребенок ни в чем не будет нуждаться. Нет поводов беспокоиться. Она в ответ слабо улыбнулась.

— Тогда, думаю, я буду счастлива в Джинджермере. — Она подняла голову и посмотрела на него со своим обычным высокомерным удивлением. — Пока вы будете выполнять свою часть сделки и не станете покушаться на мою свободу, мы могли бы и в самом деле сохранять этот… брак.

Люсьен подсадил ее в карету.

— А вы, Блэкхит? Вы ни разу не высказали своего мнения об этом союзе. Не обернется ли он пыткой для вас, когда вы поймете, что наконец оказались связанным семейными узами?

— Я намерен сделать все, чтобы этого не случилось, моя дорогая.

Она приподняла бровь и сунула руки в муфту.

— Уверена, что так и будет. Ведь мужчины всегда стремятся к семейному счастью, когда союз молод, однако эти стремления так и остаются нереализованными из-за действия времени и их погони за разнообразием. Браки со временем портятся и гниют, как старое мясо, как плохой сыр.

Он влез в карету вслед за ней.

— Моя дорогая Эва, я очень хочу сделать хоть что-то, чтобы изменить это печальное мнение.

— Фи, Блэкхит. Разве вы сможете? Кроме того, что вам известно о браке? — Она указала пальцем себе на сердце и вскинула голову. — Поверьте, я знаю, что говорю. Ведь мне уже доводилось спускаться с этой горки. А вам нет.

— Я полон решимости сделать так, чтобы наш брак превзошел ваши мрачные ожидания.

Эва бросила на него сожалеющий взгляд и покачала головой. Вынув руку из муфты, она непрерывно крутила обручальное кольцо на пальце, словно никак не могла привыкнуть к новому ощущению.

— О, Блэкхит. Для столь опытного человека вы иногда так… наивны. Но не стану развеивать ваши иллюзии. Вы достаточно скоро сами все поймете.

— Нет, мадам. Это вы поймете.

Она лишь повела бровью, убежденная в верности своего мрачного предсказания.

— Я не шучу, моя дорогая. Я намерен доказать, что для вас брак не станет карой, как вы того ожидаете.

— Да? И как вы намерены сделать это, Блэкхит?

— Начну с того, чтобы вы были полностью удовлетворены в постели.

Даже сгустившийся мрак не смог скрыть ни краски, которая залила ее лицо, ни того, как она беспокойно заерзала на сиденье.

— И я полагаю, что вы намерены начать… удовлетворять меня уже сегодня?

Он посмотрел на нее из-под прикрытых век.

— Могу начать прямо сейчас, если вы пожелаете.

— Думаю, после ужина.

— Нет, до ужина. Небольшая разминка в постели улучшит аппетит.

Она отвернулась, но он успел заметить ответное желание в ее глазах.

— Вот вам и весь мужчина, — сказала она, оглядевшись с видом знатока. — Всегда думает об одном и только об одном. По крайней мере вы честно говорите об этом, Блэкхит.

— Это не то, о чем я могу лгать, даже если бы захотел.

— Значит, выл впрямь думаете об этом. Он улыбнулся.

— Вы хотите убедить меня, что сами не думаете об этом? Эва снова принялась играть кольцом.

— Конечно, думаю. Но это от меня не зависит. Беременность странным образом влияет на женщину. Я уверена, что мой возросший… аппетит к тому, что в нормальных условиях я сочла бы отвратительным — то есть делить с вами, Блэкхит, брачное ложе, — связан с тем, что мое тело более не принадлежит мне.

— Гм-м… да. Но оно точно принадлежало вам, когда я заронил в него семя, не так ли?

Она бросила на него наигранно-гневный взгляд.

— Вы опять о том же?

— Прошу прощения, — пробормотал он, но у него на лице играла ухмылка. — Будем трогаться?

— Чем быстрее, тем лучше.

Карета тронулась, колеса захрустели по покрытым ледяной коркой лужам. Люсьен откинулся на подушки сиденья, стараясь согреться под тяжелым шерстяным плащом, и стал глядеть в окно. Ему были видны холмы, поднимающиеся на фоне темнеющего неба словно огромные задумчивые стражи. На юге были скалы, а за ними — море.

Он посмотрел на свою молодую жену.

— Вам не холодно, моя дорогая?

— Вполне терпимо.

Она не взглянула на него, ее задумчивый взор был обращен в сторону моря, где в сумеречном свете белые барашки волн катились к берегу, словно убегая от надвигающегося шторма.

— Похоже, будет дождь, — сказала она.

— Полагаю, снег.

— Снег и холод в нашу брачную ночь. Гм-м. Как это подходит.

— Прекратите, Эва, — тихо проговорил он. Она вскинула голову.

— Что прекратить?

— Вы изо всех сил пытаетесь расстроить этот брак. Я этого не допущу.

— Что вы сказали?

— Вы прекрасно слышали. Вы собираетесь исполнить ваше мрачное пророчество, которому верите. Намерены доказать, что брак — это непереносимое мучение. Как вам угодно, но я говорю, что если брак разрушится, то только из-за вас — не из-за меня.

Ее глаза превратились в злые щелочки.

— Вы обвиняете меня в том, что я разрушаю этот союз еще до того, как он сложился?

— Получается, что да, обвиняю. Скажите, мадам, что у вас на уме?

Он снова загнал ее в угол, и они оба это понимали. Если Эва продолжит держаться в язвительной манере, его мысли будут более чем оправданы. Если она сдастся и попытается честно взяться за строительство этого брака, то утратит бдительность, сделает свое сердце уязвимым для обид и измен.

— Вы чудовище, Блэкхит, — процедила она и спрятала руки в муфту.

— Да, я знаю. — Он улыбался. — Но даже чудовища не хотят проводить всю жизнь, не снимая боевых доспехов. Может, установим перемирие и попытаемся им воспользоваться?

Эва вздохнула и одарила его осторожной улыбкой.

— Да, давайте попытаемся. — Она опустила глаза. — Простите, Блэкхит. Видимо, вы правы.

— Конечно, моя дорогая. — У него на лице заиграла обольстительная, самоуверенная ухмылка. — Ведь я всегда прав.

Она схватила муфту и с хохотом бросила ее прямо в его самодовольно улыбающееся лицо.

Глава 21

Они вернулись домой, и начался пир. Лобстер в нежном соусе из сливок и хереса. Барашек, еще шипящий в собственном жиру, купался в мятном соусе и был украшен пучками петрушки. Запеченная рыба, залитая лимонным соком; в булочки, выставленные на стол прямо из печи, вкладывали кусочки сливочного масла, которые тут же таяли. Морковь в винной глазури, пастернак и груда других сезонных овощей. Все это было красиво приготовлено и выложено на большие блестящие блюда из серебра лучшей пробы, которые вместе с хрустальными рюмками и фарфоровыми тарелками сверкали в свете десятков свечей.