Влюбленный лжец

Я сглатываю гнев и сжимаю челюсть, когда она кладет руку мне на бедро. Она поднимает ее выше, пока не оказывается настолько близко, что может коснуться моего члена через штаны.

Меня от нее тошнит. Единственные чувства, которые она вызывает во мне, — это злость и тошнота.

— Разве не так? — настаивает она.

Я сбавляю скорость и останавливаюсь на красный свет. В тот момент, когда мы уже не рискуем разбить машину, она подносит вторую руку к моей щеке и тянет до тех пор, пока я не смотрю на нее.

— Я не собираюсь говорить тебе, трахал ли Ривз твою малышку Эллу. Знаешь, почему? — Я скрежетал зубами, пытаясь не свернуть ей шею. — Потому что тебе должно быть все равно. Ты не должен даже думать о ней. Единственной девушкой, о которой ты думаешь, должна быть я.

Ее холодная рука обхватывает мою челюсть.

— Никогда не забывай, что я держу тебя за яйца. — И с этими словами она обхватывает мои яйца через штаны. — Я могу в любой момент послать Круг, чтобы прикончить твоего отца. Так что не своди с меня глаз, думай обо мне и сосредоточься на мне, мать твою.

Я не двигаюсь ни на дюйм, отвечая с практическим терпением. — Ты можешь только шантажировать кого-то, чтобы он оставался с тобой так долго.

— Не волнуйся, похоже, если я буду менять тактику каждый год или около того, я смогу тебя удержать. Свет зеленый.

Она отпускает меня.

Я нажимаю на педаль газа, зажав ярость между стиснутыми зубами и сглатывая ее. Все придет в свое время.

Я высаживаю ее у дома, который мы сейчас снимаем в Сильвер-Фоллс, недалеко от кампуса, но когда я не выхожу из машины, она отказывается закрывать дверь.

— Куда ты идешь? — спрашивает она, и ее уродливая одержимость снова дает о себе знать.

— Я ужинаю с семьей. Можешь закрыть дверь сейчас?

Ее верхняя губа кривится, а рука крепко сжимает дверь. — Без меня? Что, вы больше не приглашаете меня на ужины?

— Мы приглашаем только тех, кто не шантажирует, чтобы попасть в нашу семью.

Моя ухмылка, похоже, ее не радует.

Ее лицо опускается, глаза становятся жесткими, и вот она здесь. Настоящая гарпия, которая вырывается наружу, когда не получает желаемого. — Пригласи меня.

— Ты не можешь быть серьезной, — насмехаюсь я. — Я просто ужинаю с мамой и сестрой.

Она достает свой телефон и быстро набирает на нем текст, прежде чем показать мне. Она написала сообщение в разговоре с отцом, но еще не отправила его.

«Мы с Крисом закончили.»

— Меган, — предупреждаю я ее низким голосом, желудок подрагивает.

— Пригласи меня, Крис. Или у моего отца больше не будет причин защищать тебя.

Моя рука крепко сжимает руль, и я едва успеваю произнести слова, как выплевываю их ей в рот. — Не хочешь ли ты поужинать с моей семьей?

Она закрывает телефон, яркая улыбка озаряет ее лицо, как у сумасшедшей женщины, которой она и является. — Нет, спасибо. У меня много работы. Поцелуй меня перед уходом.

Как я мог забыть, что для нее все — лишь игра разума.

Поскольку она не двигается, я выхожу из машины и иду к ней. Я слегка наклоняюсь, чтобы поцеловать ее в губы. Она пытается схватить меня за затылок, чтобы продлить поцелуй, но я слишком быстро отстраняюсь.

— Не жди, — рычу я, прежде чем захлопнуть дверь, которую она держала открытой, и снова иду к себе.

— Крис! — восклицает Джульетта, как только я вхожу на кухню моего семейного дома. Она спрыгивает с табурета, на котором сидела, и бросается ко мне в объятия.

— Привет, беда. — Я вздыхаю с облегчением, поднимая ее на руки и позволяя ей обхватить меня всем телом. — Черт, ты становишься тяжелее.

— Или ты становишься слабее? — хихикает она, опускаясь обратно на пол и сжимая мои бицепсы. — Хм, определенно становишься слабее.

Я хихикаю, путаясь в ее светлых волосах. Джульетта совсем не похожа на меня, потому что мы не кровные родственники. Мои родители удочерили ее после того, как она была освобождена от торговца людьми. Точнее, от преступной организации. Тогда ей было девять. Сейчас ей тринадцать.

Ее держали у тех же людей, которые украли у Роуз два года жизни. Когда она привела Джульетту к нам, умоляя не отправлять ее обратно в ту же сломанную систему, через которую Роуз прошла в детстве, мои родители удочерили ее. Думаю, именно тогда мой отец начал возмущаться Кругом. Раньше он защищал мужчин, которые ходили на вечеринки, устраиваемые Джеральдом Бейкером, но как только мы начали заботиться о Джульетте, у него проснулась совесть.

Становление лучшим человеком едва не стоило ему жизни, и теперь он лежит на больничной койке, слишком больной, чтобы дышать самостоятельно. Иногда у Круга есть способы наказать предателя более болезненно, чем смерть.

— Мама готовит чили, — напевает Джульетта, возвращаясь к кухонному острову, где разложена домашняя работа.

Каждый раз, когда она чему-то радуется, у меня теплеет в груди. То, что у нее теперь есть любимое блюдо, — огромная перемена по сравнению с тем временем, когда она только начала жить здесь. Ее забрали в таком юном возрасте, что она ничего не знала о собственном вкусе. Все, что она знала, — это выживание.

Мама отворачивается от плиты и крепко обнимает меня. За последние пару недель она похудела и обзавелась мешками под глазами, а ее улыбка сменилась постоянным хмурым отчаянием. Она намного меньше меня, и я могу положить свою голову на ее, когда она зарывается в мою грудь.

— Крис.

Я едва слышу ее прерывистый голос.

— Привет, мам, — бормочу я ей в волосы. — Как ты себя чувствуешь?

Качая головой, она отказывается отвечать. Она не хочет говорить мне, что едва держится на ногах, но и не хочет лгать.

— Я получила тройку по математике!

Джульетта кричит мне из-за спины, словно объявляя о лучшей оценке в жизни.

Моя мама тихонько смеется, а потом снова поворачивается к плите. Мы выросли с таким достатком, что у нас есть прислуга по дому. Но мама всегда настаивала на том, что если папа и она не в разъездах, то мы всей семьей едим ее домашнюю еду.

Я беру несколько чипсов из открытого пакета на кухонной стойке и сажусь напротив Джульетты.

— Простите, а мы должны это праздновать? — говорю я насмешливо.

— Эй! Это лучше, чем три с минусом. Я исправляюсь.

Я расправляю плечи и задираю подбородок вверх. — Я почти стал валедикторианцем. Мы даже не соревнуемся в одной категории.

— Почти — это ключевое слово.

Она хихикает про себя, а я бросаю в нее чипсом.

— Мама! Крис ведет себя как ребенок.

Когда я высунул язык, она разразилась своим странным, жутким смехом, а затем швырнула в меня чипсом.