Влюбленный
Шрифт:
Алексей положил руку мне на плечо и уснул. А Николай долго не МОГ УСНУТЬ, ЗАБОТЛИВО поправлял МОЮ ПОСТЕЛЬ.
— Как я рад, что удалось тебя спасти… — негромко говорил он. — Там, в гестапо, были наши люди, ты поняла, наверное?
— Переводчик?
— Да — да… спи, Катюша. Я хочу, чтобы ты отдохнула. Я разговариваю с тобой… просто чтоб ты чувствовала, что я рядом. Закрой глаза и спи…
Я закрыла глаза. Голос Николая, ровный, размеренный, убаюкивал меня:
— Ты будешь жить, Катюша… Будешь жить. Вот увидишь… Вспомни меня тогда.
Потом Николай
Утром Николай и Алексей повели меня умываться.
— Умываться? — не поняла я.
— А как же! — ответил Николай. — И делать зарядку! Дух надо крепить!
Для меня уже было приготовлено ведро воды в закутке между бараком и каменной стеной.
Самое трудное было мыть ноги, покрытые болячками.
После «водных процедур» почувствовала себя бодрее.
Через несколько дней во двор лагеря — распределителя въехал черный фургон. Мне и еще двенадцати заключенным велели собираться. Алексей с Николаем тоже были вызваны.
— Хорошо, что едем вместе! — сказал Шуть. — Ты еще такая слабенькая, мало ли что в дороге случиться может.
Поехали. Это была настоящая пытка — трястись в жестком фургоне во мраке, в духоте.
— Алексей, ну-ка, устроим колыбельку. Катюша, клади голову на мои колени. Аноги Алексей подержит.
Улегшись на руки товарищей, я почувствовала облегчение. Дорожные ухабы перестали встряхивать мои внутренности, как раньше. но дышать было все трудней и трудней.
— Послушайте! — забарабанил Николай по железной перегородке. — Здесь беременная, она сознание теряет. Дайте ей глотнуть воздуху.
Никакого ответа. Машина продолжала путь.
— Эй! — закричал Николай во весь голос. — Умирает человек! Остановите машину!
Отодвинулось маленькое окошко, и охранник заглянул к нам. Увидев, что заключенные поддерживают мое безжизненное тело, охранник дал команду, и машина затормозила.
— Дыши, дыши, Катеринка! — сказал Николай, усаживая меня на зеленую травку рядом с дорогой. — Дыши полной грудью!
— Дышать только беременной! — крикнул охранник. — Остальным сидеть в машине!
— Я сейчас! — крикнул Николай и бросился к женщинам, торгующим у ДОРОГИ.
Не успел охранник опомниться, как Николай уже протягивал мне ДВА недозрелых яблочка.
Снова поехали.
Некоторое время Алексей и Николай говорили о чем-то своем. И вдруг до меня дошло, что Николай дает какие-то наставления другу.
— Разве… разве ты не будешь с нами? — удивилась я.
— Нет, Катюша, — признался Николай. — Меня с вами разлучают. В Краматорске.
— Как же я буду без тебя? — сказала я. — Я не хочу без тебя! Я не хочу в Сталино.
— Не волнуйся, Катюша, все будет хорошо. Алексей будет с тобой.
Николай целовал мои волосы, лоб, руки:
— Поедешь в Павлодар, к моим. Расскажешь обо мне. Но я не умру, нет, я буду жить долго. Яеще напишу о тебе поэму. Ого — го, сколько я еще сотворю!
Комок подступал к горлу, я готова была разрыдаться.
— Краматорск! — крикнул в окошко охранник.
Машина остановилась. Открылась
дверь:— Шуть! Выходи!
Николай, как будто не слыша, продолжал гладить и целовать мои волосы.
Немец торопил:
— Быстро! Быстро!
— Иду… — задумчиво сказал Николай, не двигаясь с места.
Подошел еще один немец:
— Что такое?! Немедленно выходи!
Николай наконец поднялся, спрыгнул на землю. Когда дверь стали закрывать, он отодвинул рукой охранника и просунул голову в щель:
— Скажи моим, Катюша, что я принял смерть достойно, не склонив головы. Прощайте, товарищи! Алексей, не забывай о Кате, прошу.
Николая отшвырнули прочь.
Загудел двигатель.
Сквозь железные стенки до нас донесся удаляющийся крик нашего друга:
— Бейте немцев! За все наши несчастья и за наши слезы — бейте немцев!
Машина быстро набирала скорость.
Вначале нас разместили в школе, оборудованной под тюрьму.
Моя камера находилась в классе на втором этаже. окна были покрыты сеткой из колючей проволоки. В Углу стояла параша. на прогулку выводили во двор; специально для этого из колючей проволоки был сделан длинный коридор, как для зверей в цирке.
Нас с Алексеем по прибытии сразу же разлучили, так что я видела его только издали, да и то два или три раза, не больше.
Потом меня перевели в концентрационный лагерь г. Сталино (ныне Донецк).
Там я подружилась с девушкой по имени Аня. Аня Подлужная из Ростовской области. Аня была невысокого роста, с черными кудрявыми волосами, тяжелым бюстом и очень тонкой талией. Босая. Обутых я в лагере почти не видела, все босиком.
Мало того, что я была вшива, голодна и измучена, — в лагере меня стала мучить чесотка. безобидная поначалу, она распространилась у меня по всему телу, образовались глубокие зудящие раны. Аня Достала где — то мазь, чтобы подлечить кожу. она души во мне не чаяла.
Вечерами я пересказывала в бараке романы, которые помнила и любила. «Тайс» Анатоля Франса, «Анну Каренину» и «Воскресение» Льва Толстого, «Капитанскую дочку» Пушкина. Женщинам нравилось меня СЛУШАТЬ.
— Кать! — спрашивали. — Ты случайно не учительница? Хорошо язык подвешен…
— Нет, — отвечала за меня Аня. — Простая работница с фабрики. Она просто много читала. Муж из библиотеки приносил.
Аня не знала обо мне ровным счетом ничего, разве только то, что Я Ей открыла вначале. однако каким-то глубоким женским чутьем она улавливала, что за моим рассказом о неудавшейся любви к немцу Кроется что — то другое.
Однажды она шепнула мне:
— Ты их ненавидишь, я знаю… В глазах огонь, с губ готово сорваться проклятие, но ты себя сдерживаешь. я это вижу.
Женщины стали ходатайствовать перед лагерным начальством,
Чтобы меня направили на рытье окопов, так как там я могла получать дополнительное питание, молоко И Мясо.
— Все, Катя! — однажды сообщили мне женщины. — Завтра поедешь с нами. Мы договорились с шефом. Тебе нужно поддержать Себя. Ты Такая слабая, худенькая. скажи, чем живет твое дитя?