Вместе (сборник)

— Дашенька, но это же получается, что я стану бандитом!

— Не бандитом, дубина, а рэкетиром.

— Но это же нечестно у рабочего человека…

— Какой он, блин, рабочий?! Спекулянт несчастный, барыга!

— Хорошо, он плохой, шкуродер, кровосос трудового народа. Ну, а мы кто получаемся?

— Тебе что, азбучные истины повторять? Первоначальное накопление капитала всегда происходит преступным путем.

— Ладно, я согласен, — поникшим голосом сказал Олег, понявший, что выхода у него нет — если его жена что-то втемяшит себе в голову, переубедить ее не смог бы даже Софокл, если бы он случайно восстал из гроба.

Вечером, дождавшись, когда в квартире 4, где проживал дядя Боря, зажегся свет, он, подталкиваемый супругой, взяв с собой паяльник, утюг в коробке, кухонный нож и плоскогубцы, пошел рэкетировать кооператора.

Боря, открыв дверь и увидев соседа, радостно заулыбался.

— А, Олежка! Привет, соседушка!

— Дядя Боря, ты свою улыбку спрячь на время. Я к тебе по делу. По важному делу.

— Ну заходи, коли так.

Слегка удивленный бизнесмен провел своего, как он полагал, гостя в комнату и усадил за стол.

— Ты шоколадом торгуешь, барыга? — напустив на себя грозный вид, начал Олег и достал утюг из коробки — все, как учила Даша.

— Ну да. А че? — удивленно начал Боря и неожиданно крикнул. — У меня все бумаги в порядке!

Растерявшийся рэкетир выронил утюг, который благополучно упал ему же на ногу. Взревев от боли, Олег выпучил глаза и сипло закричал:

— Дешево купил, дорого продал, прибыль налицо! Делись, паскуда!

Наступила очередь глазам дяди Бори округлиться.

— Ты это кого «паскудой» назвал, щенок?! Да я же тебя с малолетства знаю, гаденыш ты этакий! А ну снимай портки!

Обиженный донельзя Боря схватил висевший на стуле ремень и недвусмысленно двинулся к Олегу. Совсем не ожидавший такого поворота бандит струхнул и включил заднюю скорость.

— Да ты чего, дядя Боря! Я же пошутил. Вон, по телику про рэкет смотрел? Напугать тебя, так для смеху, хотел.

Боря был не злобным мужиком и отходчивым к тому же, поэтому простил Олега быстро. А чтобы как-то разрядить обстановку, решили выпить по маленькой. Однако, ввиду того, что у Бори было длительное воздержание, «по маленькой» не получилось…

Только через три дня Даше удалось вырвать своего мужа из объятий Бахуса и дяди Бори. Мечта о беззаботной судьбе рэкетира лопнула, даже не оформившись во что-нибудь осязаемое. Как, кстати, и мечта дяди Бори о светлом буржуазном будущем — весь шоколад был пропит за эти беспробудные три дня.

Как жить дальше дяде Боре подсказал случай. Проснувшись в очередной раз с похмелья, он пошел к вино-водочному в надежде на удачу.

— У вас не будет двух копеек? Позвонить надо, — парень переминался с ноги на ногу и смущенно заглядывал в глаза.

— Нету, — угрюмо молвил неопохмелившийся и тут же молния-идея шибанула по его воспаленному мозгу. Теперь уже он приставал к прохожим, слезно канюча:

— У вас «двушки» не будет «скорую» вызвать?

— «Скорую» набирайте бесплатно.

«Тьфу, черт, не так!»

— Простите, монетки не найдется? Срочно дочке в интернат позвонить надо.

Через полчаса у него уже было двадцать копеек. Необходимо было дальше что-то предпринимать, поскольку возле автоматов он уже примелькался, а сумма для решения задач опохмела была незначительная.

Опыт предпринимательства сейчас пришелся как нельзя кстати. Купив в ближайшем киоске четыре значка с изображением Ленина, он сбегал к проходной порта и обменял их у иностранного моряка на четыре пачки жвачки «Ригли Сперминт», которые продал на рынке, где у него после шоколадной эпопеи были хорошие связи.

На вырученные деньги он приобрел три бутылки водки, с которыми опять направился к портовой проходной. У иностранцев выменял на полтора литра «огненной воды» клевые джинсы «Левис». С джинсами пришлось повозиться больше, чем с жвачкой. Зато к вечеру у Бори было двести полноценных рублей, которые он успешно пропил в ресторане «Бригантина» с разовыми друзьями и товарищами.

На следующее утро проснувшись с жуткого похмелья, Боря уже знал, что делать и без Чернышевского. И, надо сказать, отработанная схема еще долго являлась для него скатертью-самобранкой.

В театре

Крайне редко баловали столичные труппы своими гастролями провинциальный город. Поздней осенью то ли по ошибке неопытного антрепренера, то ли еще как, но московские актеры давали несколько спектаклей в местном, еще довоенной постройки, театре.

Заезжие знаменитости, чопорные и недоступные, бродили по уже холодной набережной и вдохновенно смотрели на море. Ветер срывал с них головные уборы и заставлял кланяться тротуарной плитке. Местные стояли кучками и возбужденно показывали на них пальцами, как на зверей в зоопарке.

Вечером здание театра сверкало множеством огней. Радостным было лицо директора. С афиш смотрели, сильно искаженные местным художником, такие знакомые лица! Народ штурмом брал кассы. У билетерши неожиданно появилось такое количество родственников, что она решила подать заявление на расширение жилплощади. Жизнь кипела и стонала у стен театра — сегодня первый спектакль!

На главном городском интеллигенте, заведующем библиотекой Адаме Юрьевиче Белом, не было лица. Он метался, как угорелый, и всех дергал за руки:

— Вы слышали, Кротова будет непременно. В афише нет? Так она же инкогнито. Это все интриги. Я уже свою пьесу Столымскому показывал. Очень, очень хвалил! Обещал поставить. Но я пока еще согласия не дал. Необходимы некоторые поправки. Да, и действующих лиц надо бы прибавить.

Только появление его жены майора милиции Тамары Михайловны, начальника вытрезвителя, спасло Адама Юрьевича от лихорадки. Она молча взяла его под руку, после чего он мгновенно утих, и увлекла в загадочное нутро искрящегося театра.

Гош, старавшийся не отставать от культурной жизни города, тоже принял участие во всеобщем радостном безумии. Он пошел в театр с друзьями и подругами. На работе их отделу выделили восемь билетов, но кроме него и начальницы Зои Ивановны никто не захотел приобщиться к прекрасному, вот и пришлось брать сторонних.

Раздевшись в гардеробе, молодые люди, весело смеясь, пошли искать свои места. Радостное возбуждение царило в зрительном зале — в предвкушении встречи с прекрасным народ плавился, как церковная свеча, в истоме.